ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

23 дек 2010, 23:57

- Я тоже, - сказал Фридрих. - Фрау Розенмайер занимается обедом, а вы, Франц, идете за мной и Кысей в кабинет. Машину в гараж поставите позже.
И мы все пошли в дом. Каждый, куда ему было велено.
В кабинете, от величины которого у меня просто крыша поехала, Фридрих негромко приказал Мозеру:
- Свяжитесь с представителем фирмы Терезы Орловских и перенесите приезд тех двух филиппинок на следующую неделю. Это раз. Затем созвонитесь с администрацией "Тантриса" и от моего имени закажите на сегодняшний вечер стол для шести персон.
- На который час? - спросил Мозер.
- Часов на восемь, - ответил Фридрих.
Фридрих еще отдавал какие-то распоряжения по дому, но я уже ни во что не врубался, а только смотрел на доброе, расплывчатое лицо Франца Мозера и видел перед собой убийцу Фридриха фон Тифенбаха!..
А за Францем Мозером... Но мне это уже наверняка причудилось на нервной почве!.. Стояла чья-то неразличимая тень - то ли Человека, то ли Явления, то ли - сгустка еще не произошедших событий...
О, черт подери!.. Да что же это?! Ну как же Фридрих - такой умный, с такой потрясающей Контактной способностью - ничего не чувствует? Неужели двадцать один год ежедневного общения с Мозером напрочь притупили в нем все инстинкты самосохранения?.. И он по привычке скользит по поверхности сознания своего "шоферского секретаря", не давая себе труда заглянуть туда хотя бы немного поглубже...
Ведь почувствовал же Фридрих, когда я на мгновение нечаянно представил себе эту польскую Баську Кошкой, которую я мог бы... А это куда более тонкий и сложный процесс, чем проникновение в сознание Человека, с которым общаешься двадцать один год. Вот ведь поразительное несоответствие - чем дольше общаешься, тем меньше чувствуешь! Я всегда считал наоборот...
Но что это за тень позади Мозера?..
Нет, братцы, пока я таким путем попаду в Петербург, я определенно свихнусь в этом чудесном доме.
По старой домашней привычке я впрыгнул в кресло, покрутился там, перепрыгнул на подоконник, а затем снова вернулся в кресло.
- Ты что, нервничаешь? - спросил меня Фридрих, когда Мозер, записав все поручения, вышел из кабинета.
Я промолчал. Улегся в кресле и даже слегка прикрыл глаза, - дескать, "ни хрена я не нервничаю, думаю, как бы подремать..."
- Кстати! - тут же откликнулся на мое вранье Фридрих. - Где бы ты хотел спать?
Я моментально насторожился:
- А где обычно спишь ты?
- В своей спальне, на втором этаже. Рядом с ванной. Ты там еще не был?
- Нет.
- Пойдем покажу.
- Не нужно. Потом. Просто скажи Басе, чтобы она постелила мне там же, - сказал я и подумал: "На всякий случай..."
- У меня в спальне? - удивился Фридрих.
Он даже обрадовался этому, а я подумал - вот ведь странная штука наша жизнь: сколько бы ни было вокруг тебя живых существ - Собак, Кошек, Котов, но если нет настоящей привязанности, я не говорю уже о любви, ты - ОДИНОК!
Я подраскинул умишком и сообразил, что если я соглашусь спать в его комнате и если, не дай Бог, что-то начнет происходить, я могу не успеть... Что "происходить" и чего "не успеть", я себе пока еще не представлял.
- Нет, - сказал я. - Спать я буду по другую сторону двери.
Не желая объяснять истинных причин моего отказа спать с ним в его спальне, я прибавил, не солгав ни слова:
- Мы так всегда в Петербурге жили. Плоткин - в одной комнате, а я в другой - у его дверей.
Фридрих весело рассмеялся. Я даже и не думал, что в таком возрасте можно хохотать так самозабвенно!
- Потрясающая идея пришла мне в голову! - еле выговорил Фридрих. - Как только в моей постели окажется кто-то из дам и я, как обычно, к сожалению, буду вынужден признать себя несостоятельным, я же всегда смогу призвать тебя на помощь! А, Кыся? По-моему, замечательная идея!
Я вежливо похихикал в ответ, а сам подумал: "Господи! Как говорится, "сохрани и помилуй!.." Как было бы прекрасно, если бы моя помощь понадобилась только в этом случае!.."
Для того чтобы скрыть свое смятение, я сделал вид, что разглядываю висящую на стене небольшую картинку, кстати, действительно оказавшуюся мне знакомой.
- Нравится? - продолжая улыбаться, спросил меня Фридрих.
- Очень! - искренне сказал я. - Это Матисс...
Фридрих покачнулся и чуть не рухнул на пол!
Он ухватился за спинку высокого кожаного кресла, стоявшего у письменного стола, и неловко упал в него, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла.
- Что ты сказал?! - прошептал он, и я испугался, что его сейчас хватит кондрашка.
Вот таких резких перепадов настроения у пожилых - что Котов, что Людей - я очень боюсь. Это просто невероятно опасно...
- Я сказал, что это картина Матисса. Был такой французский художник... - попытался я его успокоить.
- Я-то это знаю!.. - негромко и почему-то очень тонким голосом прокричал фон Тифенбах. - А вот откуда это знаешь ТЫ?!
Наверное, с того момента, как я что-то понял про Франца Мозера, я тоже находился на таком нервном вздрюче, что как только посмотрел на эту картинку, так в башке у меня открылась какая-то створка, и в памяти неожиданно всплыли и картинка, и имя художника. У Шуры Плоткина было ужасно много очень красивых цветных альбомов, и мы с ним иногда рассматривали в них любимые Шурины картинки...
Я поспешил объяснить это Фридриху, и он понемногу стал приходить в себя...
- Это подлинник, - слабым голосом проговорил он, и я почувствовал, что он очень гордится этим словом.
Я понятия не имел, что такое "подлинник", но переспрашивать не стал. "Подлинник" и "подлинник"... Подумаешь, невидаль! У нас с Шурой таких подлинников в альбомах было несколько сотен...
Почему я спустя месяц после моего вселения в дом Фридриха фон Тифенбаха так подробно рассказываю о первом... вернее, о первых днях своего пребывания в Грюнвальде?
Наверное, потому, что новизна увиденного, еще не притуплённая привычной будничностью, всегда требует некого выплеска на аудиторию. Начинаешь чувствовать свою исключительность. Вспомните время, когда поездка нашего Человека за границу была явлением редкостным и выдающимся. Этот же Человек, нашедший в себе силы вернуться домой, рта же не закрывал минимум в течение трех месяцев, рассказывая о своем пребывании ТАМ! От него же деваться было некуда!..
А некоторые не умолкали до глубокой старости и самым естественным образом уходили в мир иной со словами: "...помню, когда мы в шестьдесят девятом году были в Варшаве..." И привет.
Ну а во-вторых, потому что все мои последующие открытия и ожидание грядущих событий, а также обретение некой прямой информации захватили меня целиком и круглосуточно заставляли быть в таком нервном напряжении, что я вокруг себя практически ничего, кроме этого - грядущего, не видел и не слышал.
Признаюсь как на духу: я даже про Шуру Плоткина, даже про Водилу стал меньше думать... Тут я неверно выразился. Не меньше - реже. Но с той же тоской, с тем же беспокойством.
* * *

Вечером Фридрих переоделся в какой-то невзрачный костюмчик со свитерком, сверху натянул старую спортивную куртку весьма и весьма поношенного вида, сказал, что он эту куртку носит уже восемь лет и не представляет себе жизни зимой без этой куртки.
Я вспомнил, как Шура истово отпаривал брюки, как тщательно завязывал галстук, как бережно доставал из шкафа свой единственный "выходной" пиджак в клеточку, когда собирался, по его выражению, "в люди". Эти сборы всегда носили характер маленького торжественного и веселого ритуала.
Поэтому я спросил у Фридриха фон Тифенбаха - уверен ли он, что это та самая одежда, в которой нужно ходить вечерами по ресторанам? На что он легко ответил - эта одежда ему максимально удобна, а на так называемое светски-общественное мнение ему наплевать. Он не собирается уподобляться мужу своей дочери - Гельмуту Хартманну, который зимой ходит в норковой шубе мехом наружу, чтобы все видели, как он богат!
- Более пошлого зрелища, чем мужик в норковой шубе, придумать нельзя, - сказал Фридрих. - Увидишь - обхохочешься! Но если ты настаиваешь, я могу надеть что-нибудь другое...
- Нет, нет! - поспешил ответить я. - Мне лично ты во всем этом очень нравишься. И куртка тебе удивительно идет...
Потом со второго этажа мы спустились на лифте (!) в широченный гараж, где, кроме "роллс-ройса", стояли еще две машины - американский джип "гранд-чероки" и черный "Мерседес-500". Хорошо, что Шура когда-то выучил меня всем маркам автомобилей!..
За рулем "роллс-ройса" нас уже ждал герр Мозер.
Дом профессора фон Дейна действительно оказался совсем рядом. Очень красивая, прекрасно одетая Таня и профессор, в строгом черном пальто и "бабочке" вместо галстука, уже ждали нас на улице.
Профессорский дом я увидел только из машины. В отличие от забора фон Тифенбаха профессорский заборчик был чисто символической оградой, а небольшой участок перед домом ярко освещен.
Дом был, прямо скажем, не слабый. Раз в десять лучше дома Шредеров, но зато на несколько порядков пожиже тифенбаховского!
Затянутый на зиму голубым прорезиненным брезентом бассейнчик, конечно, не шел ни в какое сравнение с фантастическим бассейном фон Тифенбаха. Я сегодня бегал пару раз гадить в сад (мне герр Лемке любезно показал, где это лучше всего делать...) и видел этот бассейн. Подогретая вода парит в морозном воздухе, и вплывать в этот бассейн можно прямо из домашнего бассейна, величиной со всю нашу с Шурой петербургскую квартиру. В саду же бассейн такой, что в нем можно спокойно проводить олимпийские соревнования по плаванию!
Когда Таня и профессор сели к нам в машину, Фридрих воскликнул:
- Таня, вы просто ослепительны! Интересно, Фолькмар понимает, какая женщина согласилась считать его своим другом?
- Я еще не в полной мере осознал это, но уже беспредельно счастлив, - сказал профессор.
- Прелестный ответ, - улыбнулся фон Тифенбах. - Да! Я позволил себе пригласить на ужин еще и свою дочь с ее мужем. Надеюсь, вы не против? Тем более что Таня до сих пор с ними не знакома. Они приедут прямо в "Тантрис". Им очень полезно изредка общаться с интеллигентными людьми.
Одно немаловажное и случайное наблюдение! При упоминании о дочери Фридриха и ее муже затылок герра Франца Мозера сказал мне гораздо больше, чем если бы я сейчас смотрел ему в глаза.
Глядя в затылок Мозера, уверенно ведущего машину, я вдруг почувствовал странную, неясную, недобрую связь между Мозером и мужем дочери Фридриха, которого я никогда в глаза не видел...
- Фолькмар, вы еще не были с Таней в "Тантрисе"? - спросил Фридрих фон Тифенбах.
- Нет, туда мы еще не добрались...
- Какое счастье! Значит, для Тани и Кыси я буду первооткрывателем этого роскошно-мещанского чуда света, этого парадиза нуворишей, заезжих голливудских гастролеров и членов королевских фамилий карликовых государств третьего сорта. Во всем мире ресторанов "Тантрис", кажется, всего четыре... Не помните, Фолькмар?
- По-моему, пять.
- Небольшая разница. Так вот, эти рестораны сами выращивают для себя продукты, скот, сами добывают в морях рыбу, лангустов, сами возделывают поля... Все для себя делают сами! Поэтому цены у них невообразимые, порции - микроскопические, а тарелки такие огромные, что каждая из них могла бы служить взлетно-посадочной площадкой для среднего вертолета. Так что, Таня и Кыся, приготовьтесь к ресторанному аттракциону. Это такой "Диснейленд" для богатых взрослых идиотов. Но вкусный "Диснейленд"... Франц!
- Слушаю вас, repp фон Тифенбах, - откликнулся Мозер.
- Вы предупредили администрацию "Тантриса", что, если в зале будет хоть один репортер, я подам на них в суд?
- Предупредил.
- Превосходно, - сказал Фридрих и добавил, обращаясь к Тане и фон Дейну: - А то стало противно выходить из дому! Мне абсолютно все равно, что обо мне напишут в очередной раз и как я буду выглядеть на фотографии, напечатанной, предположим, в "Бильде". Но сегодня со мной вы, Таня, и вы, Фолькмар, и мне совсем не хотелось бы, чтобы эти жалкие людишки трепали ваши имена в своих косноязычных репортажах.
- Не думайте об этом, Фридрих, - очень серьезно сказала Таня. - Мое знакомство с вами, как и ваша дружба с Фолькмаром, делает нам честь, которой мы рады гордиться.
Фон Тифенбах всплеснул руками и спросил меня:
- Кыся! В России все женщины такие, как Таня?
Я предусмотрительно промолчал. Фон Тифенбах благодарно поцеловал Тане руку, и на этой благостной ноте мы подъехали к "Тантрису"...
В ресторане я не был никогда в жизни. Наша шашлычная на проспекте Науки с ее хозяином и шеф-поваром Суреном Гургеновичем, где я частенько промышлял жратву для себя и для случайных приятельниц-Кошек, конечно, ни в какое сравнение с таким рестораном идти не могла! Как бы там Сурен Гургенович ни тужился...
Один подъезд к "Тантрису" чего стоил! В маленьком дохлом закутке, рядом с широченной и прекрасной Леопольдштрассе - главной улицей Швабинга, одного из самых престижных районов Мюнхена, - стояло специально выстроенное здание ресторана "Тантрис" со своей автомобильной стоянкой.
Въезд на стоянку и вход в "Тантрис" были "украшены" группой огромных, величиной в человеческий рост, уродливых цементных чудовищ с крыльями.
Спустя несколько дней, когда мы с Фридрихом вспоминали этот поход в "Тантрис", Фридрих объяснил мне, что это сильно уменьшенные и очень плохо исполненные копии с парижских химер и пифий, стоящих на соборе Парижской Богоматери. И даже показал фотографии этих отвратительных штук в одной большой книге про Францию.
... То ли полная смена обстановки, то ли неожиданный и резкий переход в другой жизненный ранг, то ли мое неподтвержденное и подозрительное Открытие Франца Мозера и Явление неясной Тени за его спиной, причудившееся мне сегодня в кабинете фон Тифенбаха, то ли все, вместе взятое, помноженное на дикую нервную усталость от напряженно прожитого дня, но к "Тантрису" я уже подъехал в таком взвинченном состоянии, что задние лапы мелко дрожали, уши невольно прижимались к затылку, по спине волнами пробегал холодок, а клыки обнажались сами собой...
А тут еще эти мерзкие и страшные чудища с крыльями! .
В тот момент, когда мы все вышли из машины, из-за этих жутких французских крылатых гадов навстречу нам выскакивает какой-то тип и сдавленным голосом вопит:
- Фон Тифенбах!..
Краем глаза я вижу, как этот тип двумя руками поднимает на уровень своего лица какое-то оружие, что-то сверкает молнией, и я, ослепленный вспышкой и яростью, наугад взвиваюсь навстречу выстрелу, как тогда на автобане - на Алика и его бесшумный пистолет!..
Я лечу вперед всеми четырьмя лапами, с когтями, выпущенными на всю длину, с одной мыслью в воспаленном мозгу: "Не промахнуться!.. И сразу задними лапами - по горлу!.. По горлу!!!"
Но уже в воздухе я натыкаюсь на что-то металлическо-стеклянно-пластмассовое, успеваю передней левой лапой располосовать этому типу шею, а правой намертво вцепляюсь в его одежду...
Эта хреновина, пахнущая не оружием, а чем-то вроде этого, падает на камни, и я одновременно слышу звук разбивающегося стекла, хруст пластмассы, панический визг этого типа и Танин истошный крик по-русски:
- Кыся!!! Отпусти этого идиота!.. Кыся, родненький, не трогай его!..
А у меня в глазах - автобан, Водила с пулей в животе, залитый кровью Алик и его пистолет с глушителем, из которого продолжают сверкать смертоносные вспышки...
Я чувствую, как Таня двумя руками отрывает меня от этого визжащего болвана, и в ту же секунду понимаю, что принял вспышку фотоаппарата за выстрел из пистолета с глушителем...
Сады меня покидают, и я безвольно повисаю в Таниных руках, как мокрая тряпка.
С разных сторон одна за другой следуют еще несколько таких вспышек, но я уже ни на что не реагирую. Даже на то, что фон Тифенбах забирает меня у Тани, гладит меня, прижимает к себе, успокаивает.
А в это время разражается скандал с репортерами, профессор фон Дейн грозится вызвать полицию, а Фридрих еще ласковее прижимает меня к себе и тихо шепчет мне на ухо:
- Успокойся, Кыся... К сожалению, я уже привык к таким сценам. Просто меня еще никто никогда не защищал. Ты - первый... Это из области - "Своих не закладывают", да, Кыся?
- А черт его знает, из какой это области!.. - Я все никак не могу прийти в себя.

* * *

Потом мы вчетвером сидели в роскошном зале ресторана "Тантрис" и ждали дочь Фридриха и ее мужа. Они опаздывали.
Скандал у входа в ресторан был замят. Фоторепортеры принесли герру Фридриху фон Тифенбаху свои извинения, а фон Тифенбах - свои соболезнования по поводу ранения одного из них и гибели его фотоаппарата. Пострадавший прикладывал к шее носовой платок и с совершенно базарно-торгашескими интонациями твердил, что погибшая камера была почти новая и что он теперь будет без нее делать, он понятия не имеет...
Правда, когда Фридрих из жалости выписал ему чек на три тысячи марок, тот схватил этот чек так, что стало сразу ясно: его камера стоила раза в два меньше.
За столом я сидел вместе со всеми - на высоком детском стуле. Таким образом, я по грудь возвышался над скатертью и мог бы есть прямо из тарелки. Если бы там хоть что-нибудь было!
Из-за соседних столиков на меня сначала поглядывали с недоуменным раздражением, а потом узнали Фридриха и между собой стали тихо говорить про него и про всех нас гадости. Тексты были такие, за которые морду бьют!
Счастье, что никто из моих спутников этого не слышал. Это мог услышать только я, но затевать драку со всем рестораном было просто элементарно глупо.
- Что вы хотите?! Это же выживший из ума сам Фридрих фон Тифенбах, - говорили за одним столом.
- Посмотрите, во что он одет! Это при его-то миллионах! - говорили за другим столом. - Жалкий фигляр...
- Пусть это прозвучит кощунственно, но сегодняшние потомки наших древних германских аристократических родов - вырожденцы! Достаточно посмотреть на этого старого плейбоя - фон Тифенбаха! - злобствовали за третьим столом.
- Слушайте! Но ведь это же тот самый русский кот, которого еще вчера рекламировали газеты и телевидение!..
Во время всех предыдущих перешептываний я сидел на своем стуле как изваяние - не шевельнув ни ухом, ни кончиком хвоста. Но последняя фраза Человека, говорившего обо мне, автоматически повернула меня в его сторону. Еще Шура говорил, что испытание славой и популярностью - самое тяжкое испытание...
Я повернулся, чтобы рассмотреть Человека, узнавшего меня, а увидел входящих в зал "Тантриса"...
... ХОЗЯИНА И ХОЗЯЙКУ ДЖЕННИ - ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СОБАЧКИ, КАРЛИКОВОГО ПИНЧЕРА, С КОТОРОЙ Я, ПОСЛАВ К ЧЕРТЯМ ВСЕ УТВЕРЖДЕНИЯ УЧЕНЫХ О НЕВЕРОЯТНОСТИ СМЕШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ РАЗНЫХ ВИДОВ, НЕЗАБЫВАЕМО НЕЖНО ПЕРЕСПАЛ В ЕЕ СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ", В ТРЮМЕ РУССКОГО КОРАБЛЯ, КОГДА МЫ ВМЕСТЕ ПЛЫЛИ ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!
Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу Хозяина Дженни, заплаканное лицо Хозяйки и тоненький, захлебывающийся лай Дженни...
Мне даже сейчас показалось, что я слышу этот лай.
Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:
- А вот и Моника с Гельмутом! Не помню случая, чтобы они не опоздали.
"Во, бля!.. - как говорил Водила, когда случалось что-то неожиданное. И в большинстве случаев потрясенно добавлял: - Ну, ёбть!!!"
Так, оказывается, Хозяйка Дженни - дочь Фридриха фон Тифенбаха? А ее муж, этот жлобяра, у которого мы с Дженни золотую зажигалочку "Картье" скоммуниздили, - зять Фридриха?!
Мне снова послышался голосок Дженни. Не хватает еще, чтобы у меня на нервной почве начались слуховые галлюцинации!.. Мало того, я даже почувствовал ЕЕ запах! Мамочки родные... Что творится на белом свете! Ну и ресторанчик!..
- Познакомьтесь, пожалуйста, - говорит Фридрих, и наши все встают из-за стола. Один я продолжаю сидеть в полном охренении, потому что все сильнее и сильнее начинаю чувствовать запах Дженни! - Моя дочь - Моника фон Тифенбах-Хартманн и мой зять - Гельмут Хартманн. С Фолькмаром вы знакомы уже тысячу лет, а это его приятельница и ассистент, очень симпатичный мне человек - доктор Таня Кох, - улыбается Фридрих.
Все здороваются и знакомятся, а меня ну просто не покидает ощущение присутствия Дженни, и все! Но тут Фридрих показывает на меня и говорит:
- А это мой друг - Кыся. И пригласил я вас, чтобы мы могли сегодня отпраздновать его появление в моем доме!
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

23 дек 2010, 23:58

Моника и Гельмут незаметно для всех (кроме меня, конечно!) переглянулись, и Гельмут, усаживая Монику на стул, сказал:
- Я много раз бывал в "Тантрисе" и сидел за одним столом и с английскими промышленниками, и с американскими кинозвездами, и с членами французского правительства, и с австралийскими скотоводами, не говоря уже о министрах и членах нашего бундестага...
"Но никогда сам не платил по счету!" - МЫСЛЕННО сказал мне Фридрих фон Тифенбах.
- Однако я впервые сижу за одним столом с кошкой, ради которой мы все сюда собрались, - весело проговорил Гельмут и слегка брезгливо переспросил: - Как, вы сказали, ее зовут, Фридрих?
- ЕГО зовут Кыся, - жестко произнес фон Тифенбах. - Или, если вам угодно, - Мартын.
От злости фон Тифенбах неожиданно правильно произнес мое настоящее имя.
И тут происходит самое потрясающее событие всего вечера!
Не успевает Фридрих выговорить мое имя, как из большой модной сумки Моники фон Тифенбах-Хартманн раздается уже не кажущийся мне, а самый настоящий, истерически-торжествующий лай Дженни, в котором я слышу:
- Я знала!!! Я знала, что найду тебя!.. Мартынчик, любимый!.. Да выпустите меня, черт вас подери, из этой дурацкой сумки!..
Я уже собираюсь броситься вперед на освобождение Дженни, как Моника сама открывает свою необъятную сумку, и оттуда, буквально птичкой, прямо на стол выпархивает перемазанная пудрой и губной помадой, тушью для ресниц и каким-то розовым кремом, вся в мельчайших обрывках бумажных салфеток, моя милая, умная и нежная подружка Дженни, с которой я провел в море всего лишь двое суток, а уже месяца три вспоминаю о ней с такой благодарной теплотой, какой не чувствовал, пожалуй, ни к одной Кошке...
Дженни бросается ко мне, я бросаюсь к ней, Моника с криком "Спасите собачку!!!" бросается к нам, пять кельнеров бросаются к Монике, весь ресторан в шоке, а какой-то мудак уже порывается звонить в полицию!
Но вновь вспыхнувшее чувство бросает нас с Дженни в объятия, и на глазах всего "Тантриса", прямо на столе мы начинаем так неистово облизывать друг друга, что пятеро кельнеров застывают на полпути, как бетонные химеры у входа в ресторан, женщина, сидящая с мудаком, вызывающим полицию, вырывает у него из рук телефонную трубку, а Моника в растерянности шепчет:
- Боже... Что она наделала в моей сумке!..
Гельмут пытается извиняться за тот бордель, который мы с Дженни устроили в явно неподходящем для этого месте, и все время трусливо посматривает по сторонам, пытаясь понять - не повредит ли это ему в дальнейшем? От нагромождения событий Фолькмар фон Дейн пребывает в несколько приторможенно-ошарашенном состоянии, а Таня и Фридрих - нормальные, я бы даже нахально сказал, наши Люди, - ржут как сумасшедшие!
- Прости меня, папочка, - чуть не плачет Моника. - Она с утра была так возбуждена... Так не хотела оставаться дома...
- Значит, она что-то предчувствовала, - смеясь, сказал ей Фридрих фон Тифенбах.
- Да, да!.. - кричит мне по-нашему, по-Животному, Дженни. - Я чувствовала!.. Я знала, что именно сегодня что-то должно произойти!.. С того момента, как Фридрих нам позвонил и пригласил Монику с ее идиотом в "Тантрис", я места себе не находила!.. Мартынчик! Я так счастлива...
Фридрих фон Тифенбах бережно пересаживает меня и Дженни со стола на мой высокий стул, а кельнеры наперегонки бросаются к нашему столу - сменить скатерть и приборы.
- Я прошу простить нас, Фридрих, - кисло улыбаясь, говорит Гельмут. - Честно говоря, когда я согласился взять Дженни с собой, я рассчитывал оставить ее в вашей машине под присмотром вашего шофера...
- Но, ты знаешь, папа, Дженни почему-то совершенно его не выносит!.. - удивленно сказала Моника фон Тифенбах-Хартманн.
- Еще бы! - по-нашему сказала мне Дженни. - Я тебе потом кое-что порасскажу про этого гнусного типа!.. Мартынчик, счастье мое, давай смотаемся лучше под стол? А то я чувствую себя, как на выставке...
- Подожди. В этом есть элемент некоторой неловкости. В конце концов, Фридрих пригласил сюда всех ради меня... - ответил я ей.
- Я не знаю, как фон Дейну и его подруге, а моим - главное, чтобы папа Фридрих оплатил это приглашение. Мой Хартманн за пфенниг удавится, - сказала Дженни.
На секунду мне показалось, что Фридрих все-все понимает, о чем мы говорим с Дженни! Он так точно ухмыльнулся ее последним словам, что мне даже не по себе стало.
- Ребята! - сказал он нам. - А почему бы вам не побыть вдвоем, раз уж вы так нравитесь друг другу? Спрыгивайте под стол, а я прикажу подать вам туда все, что вы пожелаете.
О, черт возьми! Неужели ему доступна и наша - Животная Волна?! Ведь это совершенно иной способ общения! Ничего себе!.. Такого я еще не встречал ни у Котов, ни у Людей.
В довершение всего я вспомнил точную реакцию Фридриха на мои утренние греховные мысли о Баське Ковальской - "если бы та была Кошкой...", внимательно посмотрел ему в глаза и сказал по-шелдрейсовски:
- По-моему, ты перешагиваешь грани возможного.
На что он мне МЫСЛЕННО, четко и внятно ответил:
- Ты мне льстишь, Кыся. Но слышать это приятно.
* * *

Скатерть была длинная, почти до пола, и как только мы с Дженни оказались под столом среди пяти пар ног, Дженни тут же тяжело и часто задышала, брякнулась на пол и предложила немедленно трахнуться!
К моему удивлению, она проявила такую, я бы сказал, агрессивную настойчивость, что мне ничего не оставалось делать, как поставить Дженни в максимально удобное для меня положение и незамедлительно приступить к сексуально-половым действиям.
... Потом мы из-под скатерти видели еще ноги пяти или шести кельнеров, суетившихся вокруг нашего стола, слышали обрывки незначительных разговоров и за весь вечер были потревожены всего два раза.
Первый - когда Фридрих нагнулся к нам и спросил, что мы будем есть, и я заказал себе любимый теперь мной "татарский бифштекс", но без приправ. И один из кельнеров еще минут десять пытался выяснить, из какого мяса мне его приготовить.
А бедная Дженни получила сверху от Моники заранее принесенную горсточку какого-то сухого дерьма с витаминами, которое хоть и называлось невероятно пышно - "Фолькорнфлокен мит Гемюзе унд Фляйги", - но в рот его взять было невозможно.
Поэтому, несмотря на строжайшие запреты есть что-либо, кроме этого "Фолькорн..." и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала половину моего сырого фарша потрясающей свежести и вкусноты, сказав, что только со мной она познает счастье как в любви, так и во всем остальном...
Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмотреть, как подают здесь вино.
- Вылезай, не пожалеешь, - пообещал он мне.
Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услышанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти "понты" и "примочки" она видела уже раз сто. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозяина - Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..
Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых нитяных перчатках, показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с монограммой "Тантриса", но так, чтобы этикетка была видна.
- Нет, нет! - отказался Фридрих. - Истинный знаток - герр Хартманн. А мне, пожалуйста, потом - доппель-водку.
Винный кельнер почтительно поднес бутылку Гельмуту. Тот с преувеличенным вниманием прочитал наклейку, ну очень важно кивнул головой, и этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и понюхал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истинной оценки того, что он нюхает. И снова кивнул головой.
Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике вместе с вином, самую что ни есть малость этого вина и стал разглядывать его на свет.
Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.
Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вдохнул и, стоя у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура Плоткин, "титанического самоуважения", сделал крохотный глоток из бокала. Но не проглотил, а как-то пожевывая губами, втер это вино в полость всего своего рта.
От этого зрелища меня чуть не вытошнило!.. А Хартманн смотрел на Спецкельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.
Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бокал Хартманна.
Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:
- Да!
И Спецкельнер, в своих белых нитяных перчатках, стал разливать это вино по бокалам, стоящим на нашем столе.
Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:
- Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал: "Нет!" И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние - дома, явные и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, в Люксембурге, несмотря на удачливые миллионные махинации с налогами, - он раб! Он по сей день боится метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей врожденной хамской жестокости - тоже, кстати, признак раба, - он заискивающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он считает, "простонародный" сленг. А это уже неистребимая рабская психология. Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...
Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:
- Не очень сложно для тебя?
- Нет, - ответил я ему. - Когда-то мы с Шурой о чем-то подобном уже говорили. Конечно, без "банковских счетов" и "миллионных налогов", на совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас этих примеров - на каждом шагу!..
- Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой...
Тут у меня даже сердце ёкнуло! Но Фридрих, слава Господу, ничего не заметил и сказал:
- Ладно... Отправляйся к Дженни. Она - единственное пристойное существо в той семье. - Он рассмеялся и спросил: - Кстати, Кыся, а возможен роман, предположим, между Котом и Собачкой?
- Возможен, - коротко ответил я и спрыгнул под стол.
Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша Дженни тут же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто ее научил этим Человеческим глупостям?..
Но я легонько прихватил ее зубами за шкирку, поставил на ноги, встряхнул пару раз как следует и сказал, что ни о каком сексе речи быть не может, пока я не услышу то, от чего у меня должна "шерсть встать дыбом", как она мне сама обещала!..

* * *

От первой половины ее рассказа - не встала у меня шерсть дыбом.
То ли я уже интуитивно был подготовлен к чему-то подобному, то ли за последнее время попривык к Человеческим подлостям. Как выражается Шура Плоткин - "адаптировался". Начиная еще с того момента, когда в Петербурге эти сволочи Пилипенко и Васька впервые отловили меня сеткой, чтобы продать на смерть в Институт физиологии... И до последнего, жуткого, кровавого ночного боя на мюнхенском автобане!
Нет! Тут я не прав...
Последней Человеческой подлостью в МОЕЙ жизни было требование каких-то русских властей не оперировать моего Водилу в Германии, а срочно отправить его подыхать в Петербург. Дескать, денег у них нет платить немцам за операцию Водилы. А сгонять специальный самолет из Петербурга в Мюнхен и обратно - на это у них, у подонков, деньги нашлись! Только бы мой Водила не успел рта раскрыть.
История же, рассказанная моей подругой Дженни под столом одного из самых дорогих ресторанов мира - "Тантриса", поражала своей банальностью, как сказал бы умный Шура Плоткин. Правда, от этого она не становилась менее подлой и опасной. Тем более что почти все участники этого сюжетца или сидели за столом, под которым Дженни все это мне рассказывала, или находились неподалеку.
Я не оговорился, сказав "почти все участники". Одного из персонажей назревающих событий не было ни здесь, ни поблизости.
По всей вероятности, как предположила Дженни, этот "персонаж" или валяется сейчас у себя на кушетке в своей однокомнатной квартирке в Бергам-Лайме - есть такой хреновенький райончик Мюнхена. Мы туда зачем-то ездили с Хельгой Шрёдер. Он напоминает район старой Выборгской стороны в Петербурге - от "Крестов" до затруханного довоенного мрачного кинотеатра "Гигант".
Или же скорее всего этот "персонаж" сейчас находится в Зальцбурге, в Австрии. Это всего сто двадцать километров от Мюнхена, и там у этого "персонажа" есть постоянный хахаль - молоденький торговец овощами и фруктами на Ратушной площади.
Так вот, этот "персонаж" - Амалия Мозер, двадцатидвухлетняя дочь нашего шофера Франца Мозера, еще год тому назад заодно на всякий случай спуталась с мужем Моники фон Тифенбах-Хартманн - Гельмутом Хартманном и, как она теперь утверждает, от него забеременела. Врет, мерзавка, без зазрения совести!..
И вот тут Дженни поклялась чем угодно, что если Амалия и беременна, то не иначе как от того юного австрийского овощника, а не от Гельмута! Но зальцбургские мама и папа фруктового хахаля даже слышать не хотят об этой мюнхенской шлюхе. Поэтому в смысле австрийского замужества Амалии ни хрена не светит.
Вот она и наплела Гельмуту, что беременна от него! Но это, дескать, все - фуфло и панама... От Гельмута даже травка не вырастет! Если бы он был способен к деторождению, то у Фридриха фон Тифенбаха были бы уже десятилетние внуки. И Дженни это очень хорошо знает, потому что вместе с Моникой была уже сто раз у всяких "фрауенартцев" - женских докторов и гинекологов, и те в один голос утверждают, что у нее - Моники фон Тифенбах-Хартманн - все в абсолютном порядке. А дело в ее муже, в этом слабаке - Гельмуте. А тот сам идти к врачу не хочет и орет на бедную Монику, что во всем виновата она! Особенно он стал на нее наезжать после того, как эта сикуха Амалия, дочка Франца Мозера, сказала, что она от него забеременела...
От всех этих семейных сплетен у меня голова пошла кругом! Я уже почти ни черта не понимал - кто может забеременеть, кто - нет, а от кого трава не растет, и поэтому не выдержал и рявкнул на Дженни:
- Не отвлекайся, дуреха! Не замусоривай рассказ никчемными дурацкими подробностями. Ближе к цели!..
- Это не дурацкие подробности, а необходимые детали сюжета! - огрызнулась на меня Дженни с видом оскорбленного критикой автора. - Заткнись и слушай!!!
Причем, надо отметить, огрызнулась так, что я даже почувствовал к ней уважение как к бескомпромиссному бойцу.
- Все, все!.. - Я тут же сдал позиции. - Слушаю в оба уха!
А еще через минуту рассказа Дженни у меня действительно оба уха вытянулись, как у осла, а рот сам по себе раскрылся от удивления по самое некуда!.. Но это было удивление, смешанное с уважением к самому себе. Не подвела меня моя Котово-Кошачья интуиция, не обмануло меня мое НЕОБЪЯСНИМОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ, когда мне почудилось, что Франц Мозер жаждет смерти Фридриха фон Тифенбаха!
Оказывается, Мозер пригрозил Хартманну, что раздует такой скандал, что Гельмут вообще лишится всего - домов в Швейцарии и Италии, ибо один по сей день официально принадлежит фон Тифенбаху, а второй в качестве свадебного подарка был преподнесен Фридрихом своей дочери Монике.
Грюнвальдский же дом Хартманнов наверняка отойдет "Хипо-банку", давшему на его строительство достаточно жесткий и, до сих пор не выплаченный кредит. Ну а то, что партнеры Хартманна по бизнесу немедленно постараются от него избавиться - тут нет никаких сомнений! Во-первых, им надо будет сохранить в чистоте имя своих фирм, объединенных в концерн мирового значения, а во-вторых, пока Гельмут Хартманн был зятем Фридриха фон Тифенбаха, это придавало сугубо коммерческому предприятию в кругах высшего эшелона власти необходимый вес и иллюзию стабильности, несмотря на достаточно одиозное звучание имени самого Фридриха фон Тифенбаха...
Я почувствовал, что еще мгновение - и моя голова развалится на тысячи маленьких кусочков!
- Заткнись!!! - заорал я на Дженни что было силы. - Умоляю, замолчи немедленно!.. А то я тебе сейчас так наподдам - своих не узнаешь!..
Тут же приподнялась скатерть, и к нам под стол заглянули встревоженные Фридрих, Таня и... Моника!
- Вы ссоритесь? - спокойно спросил меня Фридрих.
- Нет, нет, - быстро ответил я. - Не волнуйся!
А Дженни, умница, конспиратор маленький, демонстративно лизнула меня в нос - дескать, "Аллес ин орднунг!". Все в порядке, по-нашему.
Таня и Моника облегченно улыбнулись, а Фридрих внимательно посмотрел мне в глаза. Однако они тут же оставили нас снова вдвоем.
- Продолжай, - сказал я Дженни. - И давай самую суть. Не отвлекайся, малыш, ради Бога!
- Ну вот... Я и говорю, как только Гельмут перестанет быть мужем Моники фон Тифенбах - он сразу перестанет быть кому-нибудь нужен. И он это сам отлично понимает...
- Короче, - прошипел я.
- Господи, Мартынчик... Да что же это с тобой?
- Еще короче!
- Пожалуйста! Франц Мозер и Гельмут Хартманн сговорились взорвать Фридриха фон Тифенбаха.
- Что-о-о?! - Мне показалось, что я ослышался.
- Они сговорились взорвать Фридриха, - повторила Дженни. - Старик обожает новогодние фейерверки, и у него в гараже огромные запасы всяких ракет, хлопушек, петард... Мозер сам привозил ему эти штуки из магазина. Так что все подумают, что Фридрих собственноручно взорвал себя от неосторожного обращения с этими новогодними радостями идиотов!
- Тэк-с, - сказал я. - И как же это они собираются сделать?
- А очень просто, - легко ответила Дженни, словно речь шла о предстоящей прогулке. - Наш засранец еще в Петербурге очень скрытно контактировал со своими русскими партнерами по бизнесу и был в дико нервном состоянии из-за отправки какого-то груза в Германию. Именно тогда он и устроил этот хай в "Астории" по поводу той зажигалки от "Картье". Помнишь, я тебе еще на корабле рассказывала?..
- Помню, помню, давай дальше!
- У этих же своих русских партнеров он приобрел большую деревянную куклу-матрешку, которую у нас в Германии называют почему-то "Бабушка"... Причем эта "Бабушка" была с лицом вашего президента. Так вот, внутри этой куклы - жуткой силы взрывающееся вещество с малюсеньким радиоприемником. И отдельно от куклы он получил небольшой пультик, вроде радиотелефона. Это и есть дистанционное взрывное устройство с радиусом действия свыше пяти километров!.. Я сама слышала, когда его инструктировали русские.
- Значит, если мы с тобой здесь, в "Тантрисе", нажмем кнопочку, то в Английском парке может взлететь на воздух Китайская башня?
- Запросто! - сказала Дженни.
- Но зачем, зачем все это?! Не проще ли ему развестись с Моникой и жениться на этой курве - дочке Мозера?! Почему нужно обязательно убивать Фридриха?! - в отчаянии простонал я.
- Ну, Мартынчик... Ну как же ты не понимаешь? - поразилась Дженни и посмотрела на меня, как на дефективного. - А наследство? Все эти картины, разные безделухи, которые Фридрих покупает на всех аукционах мира за какие-то сумасшедшие деньги! А его родовой замок на Ригзее под Мурнау, прямо на берегу озера?! В котором он, кстати, сделал бесплатный музей для всех желающих, чего даже я понять не могу!.. Он там и служащих всех оплачивает, и замок, построенный восемьсот лет тому назад, выглядит у него как новенький... Да, в конце концов, ваш дом в Грюнвальде, где ты сейчас живешь, это же все тоже входит в наследство. А все вместе - это десятки и сотни миллионов марок!..
- Но при смерти Фридриха это все будет передано Монике! - тихонько взъярился я, чтобы не пугать всех сидящих над нами.
- А Моника умрет от разрыва сердца на похоронах Фридриха, - спокойно сказала Дженни. - У них уже все продумано и подготовлено. И выглядеть это должно совершенно оправданно - дочь не перенесла смерти отца. И все наследство получит Гельмут!
Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса, и тут же спросил ее, слегка обнажив клыки от злости:
- От кого ты это слышала? Откуда ты все это знаешь?!
- С тех пор как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими - кажется, по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за доставку которого практически нес ответственность наш Гельмут, - у Франца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить все наследство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг для друга.
- Кто? - не понял я. - Гельмут и Мозер?
- Мартынчик! Ну при чем тут Мозер?! Гельмут написал завещание в пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так всегда делается...
- И конечно, это была идея Гельмута? - спросил я.
- Конечно! - подтвердила Дженни. - И насколько я поняла - все, что останется от Фридриха и Моники, будет разделено на две равные части - Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут невероятно богаты!..
Я так и присел на хвост!
Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал... Или ощутил?.. Или увидел?.. Пожалуй, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВОВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне почудилась ЭТА ТЕНЬ!..
И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
Вот когда у меня встала шерсть на загривке и вовсю забарабанил кончик хвоста по полу!..
"Стоп! Стоп!.. Стоп!!!" - сказал я сам себе и срывающимся от волнения голосом стал умолять Дженни:
- Солнышко мое!.. Деточка любимая... Девочка моя ненаглядная! Ради всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Хартманн, узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести ответственность, исчез?
- Ну, Мартынчик... Это было так давно! Очень мне нужно помнить про дела этого паршивца и хама!.. - капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на нее и прошипел в самое ее Собачье ухо:
- Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чем я тебя спрашиваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура?!
Дженни испугалась, заплакала. Жалко ее было - сердце разрывалось! Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Все-таки интуиция у него развита безукоризненно! Любой Кот может позавидовать.
Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось делать? Тем более поза уже почти соответствовала...
Фридрих удивленно и уважительно сделал брови "домиком", пробормотал почему-то по-французски "Миль пардон...", опустил скатерть и вернулся наверх - в круг родных, друзей и врага.
- Ну?! - Я наложил свои клыки на шею Дженни. О, черт меня побери... Что же я делаю? Ну а если она действительно не помнит? Не губить же девку понапрасну? Да еще такую симпатягу!..
- Сейчас... Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила... - всхлипывая, провякала полузадушенная Дженни. - Мы приплыли из Петербурга в Киль... Потом целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день, рано утром...
Теперь у меня не было никаких сомнений - Гельмут Хартманн, хозяин карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Хартманн и зять САМОГО Фридриха фон Тифснбаха, был одним из главных "заказчиков" по переправке ста килограммов "нашего" кокаина из Петербурга в Мюнхен, а там - бог весть еще куда... Это он, Гельмут Хартманн, - один из тех, у кого руки по локоть в крови моего Водилы! Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака шоферюги Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в гнусную, убийственную авантюру!..
Это он виновен в том, что милая, худенькая еврейская мама Алика, эмигрировавшая из бывшего Советского Союза от Афганистана и Абхазии, от Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика - холодного и профессионального убийцу - именно здесь, на такой благополучной, сытой и якобы цивилизованной земле...

* * *

Я облизывал с ног до головы испуганную, рыдающую Дженни, просил у нее прощения - дескать, все от нервов, все от нашего российского дурацкого неумения разрешать конфликтные ситуации путем мирных переговоров... Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна мысль - не справиться мне одному со всей этой, хреновиной на ихней территории! Происходило бы это у нас на пустыре или вообще в Питере - другое дело. А тут, наверное, придется подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..
- Что же ты молчала до сих пор... милая? - как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово "кретинка" на слово "милая". - Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды... А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
- Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. - восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания "слиться с ней в едином экстазе", как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон:
- Боже мой, Мартынчик! Ну подумай сам: кому я могу все это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня все-таки водили на случку, - так ему бесполезно что-либо вообще говорить...
- Какому еще "болвану"? - удивленно спросил я.
- К такому же, как я, карликовому пинчеру - Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше, чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же - истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает...
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни еще что-то такое болтала, но я уже слушал вполуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха...
...как уберечь Монику?..
...как связаться с полицейским Рэксом?..
...как, в конце концов, мягко выражаясь, нейтрализовать Хартманна и Мозера?..
- Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? - спросил я у Дженни.
- Что?.. - переспросила Дженни.
- Я спросил: любишь ли ты Монику? - разозлился я.
- Очень! - искренне воскликнула Дженни. - А Гельмута - видеть не могу!!!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы! Проще надо быть, милые дамы, проще...
- Прекрасно, - сказал я. - А как ты относишься к Фридриху фон Тифенбаху?
- С грандиозным уважением!
- Узнай, где Гельмут хранит матрешку и пультик к ней, которые он привез из России. И упаси тебя Боже к ним притрагиваться! Поняла?
Дженни закивала своей изящной головкой. Ну как я мог пригрозить ей, что перекушу ее тоненькую прелестную шейку?! Господи, ну не сволочь ли я после этого?! Тьфу! Сам себе противен...
- Дженни, лапочка! И не затягивай, умоляю тебя...
- А как мне это тебе сообщить?
- Через пару дней я найду тебя сам.
- Аллес кляр! - сказала Дженни, что по-нашему, по-русски, означало "Все ясно!".

* * *
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

23 дек 2010, 23:59

На обратном пути от "Тантриса" в Грюнвальд я мысленно попросил Фридриха приказать Мозеру не обгонять машину Моники и Гельмута. Мне хотелось увидеть их дом и запомнить к нему дорогу. Я же обещал Дженни, что наведаюсь к ним в ближайшее время...
... А потом, уже к ночи, когда мы с Фридрихом остались во всем доме только вдвоем, мы поднялись на лифте к спальне, у дверей которой стояла миска с чистой водой и было постелено сложенное в несколько раз клетчатое мягкое одеяло.
- Это для тебя, как ты и просил, - сказал мне Фридрих. - А теперь я хотел бы тебя кое-чему научить. Идем.
Мы прошли в спальню. Над прикроватным столиком с очками Фридриха, маленьким радиоприемником с часами, таблетками, книгой и бутылкой минеральной воды в стену был вмонтирован небольшой пульт с тремя кнопками величиной с пиджачные пуговицы.
Две кнопки, красная и голубая, были расположены в ряд и чуть выше третьей кнопки - желтой. Под желтой кнопкой в кружочке с кофейное блюдечко было высверлено штук сто маленьких дырочек - словно небольшое ситечко.
- Эта прелестная женщина, фрау Шрёдер, с гордостью говорила, что ты превосходно пользуешься дистанционным пультом управления телевизора. Сам включаешь, сам выключаешь, сам меняешь программы. Это верно?
- Да, - ответил я. - Верно и удивительно несложно.
- Превосходно! В таком случае мои объяснения будут предельно лаконичны. Красная кнопка - включение специальной системы полицейской охраны всего дома, сада, прилегающих служб, ограды, ворот и так далее... Вплоть до каждого окна в отдельности.
Фридрих нажал красную кнопку, и она вдруг засветилась изнутри мягким слабым розовым светом.
- Вот теперь мы с тобой под охраной специального отдела нашей грюнвальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмем вот эту голубую кнопку, к нам сюда никто не сможет проникнуть. Ну уж если ухитрится все таки, его здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального отдела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого тебе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и еще многих и многих... И ряд работ Эгона Шиеле - я его очень люблю! Прелестный был немецкий художник начала века. Я тебе его потом обязательно покажу. Поразительно современен! Да мало ли что хотелось бы уберечь от грязных, вороватых рук... Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на Ригзее. Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов и изредка пополняю его за счет своей домашней коллекции...
- А что это за желтая кнопка? - спросил я.
- А эта кнопка - дань моей старческой трусости, - грустно сказал Фридрих. - Именно тебе я и хотел поручить эту желтую кнопку. Мне шестьдесят пять, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже недостает сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и старит еще больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда три года назад особая летная комиссия отобрала у меня пилотское свидетельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной летный ценз. И я был вынужден продать свой самолет...
- Ага!.. - подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. - И этой желтой кнопкой ты теперь вызываешь наемный самолет, как такси? Да?..
Я тут же понял, что "обгадился - по самое некуда!..", как говорил Водила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, как Шура, не огорчился моей ошибке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит действительно воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких трудов ему стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил ни на миллионную долю секунды!..
- Нет, Кыся, - спокойно и мягко сказал мне Фридрих. - Наемный самолет я вызываю обычно по телефону. А эта желтая кнопка - для моментального вызова "Нотартца".
Это по-ихнему - "скорая помощь".
- А вот эти маленькие дырочки - переговорное устройство, - добавил Фридрих. - Как только мы нажмем желтую кнопку, нас тут же спросят: "Что с вами, герр фон Тифенбах?" Если я буду в состоянии ответить, они приедут минуты через четыре. Если я уже не смогу ответить, они примчатся сюда через две минуты. Не больше. К сожалению, последнее время я стал почему-то больше нервничать... Ночами, когда я остаюсь совсем один, в голову начинает лезть черт знает что - какая-то неясная тревога, мне становится трудно дышать... И в сердце вползает страх смерти!.. Страх, разрушающий разум, логику мышления, трезвость оценок... Я начинаю лихорадочно вспоминать всех, кто умер, не дожив до моего возраста, тупо подсчитываю, на сколько лет я пережил того или иного своего приятеля, и это, я чувствую, действительно приближает меня к смерти... Вот я и боюсь, что не успею нажать эту желтую кнопку. Пожалуйста, Кыся, если ты вдруг увидишь, что мне плохо... очень плохо, - нажми эту желтую кнопку и отключи полицейскую сигнализацию.
Значит, он тоже в какой-то степени обладает Нашим даром ПРЕДВИДЕНИЯ!.. А то откуда бы эти ночные нервные всплески, ужас надвигающейся смерти?.. Он недостаточно отчетливо понимает то, что ПРЕДВИДИТ, но на то он и Человек, а не Кот. Но зато какой Человек!
- Не беспокойся, Фридрих, - максимально спокойно сказал я. - Все сделаю вовремя. Тут, как говорят в России, "муха не пролетит"! А если ты почувствуешь себя неважненько (я сознательно употребил такое легкомысленное словечко - для успокоения Фридриха...) в гостиной или в кабинете, или в бильярдной, или в келлере?
- Эта кнопка продублирована во всех комнатах, ванных и туалетах, - смущенно улыбнулся Фридрих. - Я тебе потом все покажу. Да, кстати, ты не голоден? После "Тантриса" это совершенно нормальное явление.
- Нет, спасибо, - ответил я вежливо. - Как раз "Тантрисом" я абсолютно сыт.
И улегся на свою клетчатую постель, зазывно пахнущую польской сексапилочкой Баськой Ковальской. Фридрих присел передо мной на корточки, осторожно погладил меня за рваным ухом и тихо сказал:
- Ты даже не представляешь себе, Кыся, как я тебе благодарен за сегодняшний вечер... А теперь я пойду приму душ. Не возражаешь?
- Нет, - муркнул я ему в ответ и с жалостью проследил, с каким трудом он разогнулся и выпрямил ноги.
Фридрих ушел в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только "Тантрисом", но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией - и той, которую я сам ПРОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую слышал от Дженни, да, пожалуй, и той, которую только что мне грустно поведал Фридрих...
Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить своему Человеку, что меня следовало бы навестить? Догадался же он позвонить Шрёдерам!.. После той чудовищной ночи на автобане, ей-богу, я вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции...
Теперь самое главное - не упустить момент вероятного взрыва! Точнее, момент попытки убийства Фридриха. Естественно, что Фридриху я даже слова про это не вымолвил! Хватит того, что он сам что-то ощущает и пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает еще мне подливать масла в огонь...
Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне было своей российской преступности, - я теперь, кажется, и в немецкую вляпываюсь...
Ладно, разберемся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то время, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти огненные штуки...
Стоп! Стоп!.. Стоп!!! В какую ночь - в Рождественскую или Новогоднюю?! Вот где нельзя завалить ухо! Ведь еще Таня Кох говорила, что между Рождественской ночью и Новогодней - вроде бы целая неделя... Вот, елки-палки, где можно пролететь, "как фанера над Парижем"!..
Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь, а он раздастся в нашем доме на неделю раньше - в Рождественскую.
Завтра же выяснить, сколько суток осталось до Новогодней ночи, а сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту в голову не придет даже думать, которая из этих ночей раньше и чем они вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот - приходится. И не просто так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой жизни и самого себя - я же буду рядом с Фридрихом в момент взрыва. Да хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не умерла от "разрыва сердца" на могиле своего отца...
Честно говоря, после всего того, что я сегодня услышал под столом "Тантриса" от Дженни, - я совершенно не против взрыва. Только взрыв этот должен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету в ночное праздничное небо. И совсем, в другом месте. Ну совершенно не там, где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер...
Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения...
Но сначала - об обстановке в доме.
Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины, против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки, и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда мне нужно
Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то "амортизацию". Что это такое - понятия не имею.
Так вот, фрау Ингрид Розенмайер, кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв...
Можно так сказать - "жратв"? Или нужно говорить "жратвы"?.. Ладно, наплевать... Купила она "Катценменю алле зортен" - то есть "Кошачье меню всех сортов" и "Кэтс динер" - "Кошачий обед". И еще "Мультивитаминпасте" фирмы "Гимперт". И бутылку той же фирмы под названием "Тринкмильх". Что значит - "Питьевое молоко". Кретины, а какое еще может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На все остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.
Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил мне на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то и другое и выхлестал целую бутылку этого "гимпертовского" молока для Котов.
Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина - точно такой же... А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
Герр Лемке поинтересовался у меня - хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковер в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, все больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:
- Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика... Зобачь, маш бабо пляцек!..
Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост - трубой, ТАМ - все звенит! Поставь пять Кошек в ряд - ни одной мало не будет!
А что такое "маш бабо пляцек", я только потом сообразил. Это вроде нашего "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!".
Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.
Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока - пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.
Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой и сказал мне:
- Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован - водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же это - лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной...
И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина...
Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям - Хартманну и Мозеру - не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.
Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
- Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и...
- Не боись, Фридрих! - прервал я его в нашей с Шурой российской манере. - Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
- Как?! - не понял Фридрих. - В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, еще раз.
- Ну, это только так говорится, - поспешил я его заверить. - Дескать, пусть только сунутся!..
- Прелестно, - сказал Фридрих. - Я ценю твою храбрость, но все же попрошу тебя держаться рядом со мной.
Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.
И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.
Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.
Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завернута в красное клетчатое одеяло - точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке - туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.
Поначалу я подумал: там, в траве, пасется или писает Собачка этой дамы. А еще лучше бы - Кошка... Повел носом, принюхался - ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причем запах был с явным оттенком опасности...
Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! - что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошел по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!
Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина все оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить...
- Что это?.. Кто это?.. - в растерянности спросил я у Фридриха.
- Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, - ответил Фридрих. - Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии "зеленых". Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку... Ты испугался?
- Очень уж неожиданно, - промямлил я. - Такого я еще никогда не видел...
Я хотел было еще что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалеку от нас остановился "фольксваген-пассат" и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошел свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..
Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения "Тантриса".
Вот когда я наконец понял подлинный смысл слова "аристократ"!
Не "аристократ" - владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии...
Не "аристократ" - родовой наследник разных там озерных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира - по каким-то там "Сотби" или "Кристи", как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать все, что ему там приглянется...
Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА - боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин... Как Водила!
Но мне Фридрих фон Тифенбах показался еще более героическим - потому что в отличие от Шуры и Водилы он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..
Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперед - на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.
- Прочь!!! - грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.
Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту. В гигантском прыжке она просто взвилась в воздух и с ходу перепрыгнула через моего Фридриха с его задранной вверх тростью!
Это было такое кино!.. Такое кино!.. Обалдеть!!!
По воздуху летит громадная овчарка...
...маленький Фридрих, как курица, спасающая своего цыпленка, заслоняет меня телом и пытается поразить тростью летящую по небу Собаку...
...а от "фольксвагена-пассата" к нам троим прытью несется немолодой полный человек со знакомым лицом и вопит на весь Грюнвальд:
- Кыся! Кыся!.. Ты что, не узнал?! Это же Рэкс! Это же Рэкс!..
* * *

Потом мы все четверо гуляли по Грюнвальдскому лесу.
Мы с Рэксом впереди, Фридрих с Клаусом (так звали полицейского хозяина Рэкса) - чуть сзади.
Рэкс рассказал мне, что после первого звонка к Шрёдерам на следующий день Клаус позвонил им вторично. Но не с утра, лишь вечером, после работы. Наверное, тогда, когда мы с Дженни ужинали в "Тантрисе".
Как я понял из описаний Рэкса, к телефону подошел Руджеро и с презрительной гордостью лакея сообщил, что "интересующий вас Кот уже приобретен ни больше ни меньше, как самим герром Фридрихом фон Тифенбахом"! И добавил, павлин несчастный, что адресов и телефонов своих постоянных клиентов фирма "Шрёдер и Манфреди" никогда никому не дает. И с чисто итальянским хамством повесил трубку.
Но Клаус только посмеялся и через свою полицейскую службу в три секунды узнал наши грюнвальдские координаты. Однако решил не звонить, а просто подъехать в Грюнвальд на следующий день. Им с Рэксом дали отгул за два лишних ночных выезда на задержание трех албанцев, пытавшихся ограбить "Шпаркассу" - это вроде нашего "Сбербанка", и на усмирение не в меру разбушевавшихся нескольких бритоголовых сопливых неонацистов в районе Рамерсдорфа у общежития югославских и турецких беженцев.
Вот они с Клаусом и решили повидать меня в свой редкий выходной день. Ну а если не удастся, - потому что про фон Тифенбаха всегда говорят черт знает что, - просто погулять вот по этому Грюнвальдскому лесу. Подышать свежим воздухом...
Но, на счастье, Рэкс первым увидел меня из машины и, как он заявил, чуть ли не сам остановил "фольксваген"!
Тут он, по-моему, на радостях малость приврал, но я был так рад его видеть, что не обратил на это никакого внимания.
- Знаешь, Кыся... Мне все время чудилось, что ты зовешь меня! Особенно сегодня ночью. Поэтому я и настоял на этой поездке... - удивленно проговорил Рэкс.
- Рэксик! Корешок ты мой немецкий!.. Если бы ты только знал, как ты был прав! Я мечтал о встрече с тобой...
И я рассказал Рэксу все.
Я рассказал Рэксу все - вплоть до мельчайших подробностей своего разговора с Дженни вчера под столом, вплоть до моих собственных ОЩУЩЕНИЙ и недобрых ПРЕДВИДЕНИЙ.
Я только одного не сказал Рэксу - то, что я трахал Дженни. И тогда, на пароходе, и вчера вечером, под столом в "Тантрисе". Я совершенно не знал, как он к этому отнесется и нет ли в Германии какого-нибудь специального закона, запрещающего Котам трахать небольших Собачек даже тогда, когда Собачки этого хотят сами. А Рэкс хоть теперь вроде и друг-приятель, а всё-таки - Полицейский. Так что насчет разных там отношений с Дженни пока надо помалкивать в тряпочку. "Знакомая Собачка" - и все!
Рэкс очень внимательно меня слушал, ни разу не перебил, только все время понемножку писал то на пенек, то на кустик, то на дерево - отмечал территорию. Чтобы грюнвальдские Собаки не очень-то задирали хвост. А когда я закончил, Рэкс в очередной раз задрал заднюю лапу на какой-то куст и так серьезно-серьезно говорит:
- Информация, Кыся, грандиозная! Теперь нужно подумать, как со всем этим справиться. С тех пор как с твоей легкой лапы у меня появился ДВУСТОРОННИЙ КОНТАКТ с Клаусом, работать стало неизмеримо легче! Но иногда в нем происходят какие-то психологические срывы, он перестает меня понимать так, как нужно, и начинает пороть отсебятину. Из-за этого, несмотря на его очень серьезный опыт работы в полиции, мы нет-нет, да и попадаем в дурацкое положение... Но тут я надеюсь, что мне удастся все объяснить ему с максимальной для него доступностью, и мы сегодня же вечером и займемся этим делом. Тут уж, как говорится, поставлена на карту честь всей германской полиции!..
Не прошли мы и двадцати метров, как Рэкс снова задрал лапу, сикнул пару раз на поваленный и полусгнивший ствол сосны и так задумчиво сказал:
- Единственное, что мне пока пришло в голову, то, что ты напрасно попросил Дженни поискать эту "Бабушкину бомбу" в доме у Хартманнов. Я думаю, что эта "Бабушка"... или, как вы, русские, говорите, "матрешка" со взрывчаткой уже давно находится в вашем доме. Наверняка Мозер ее спрятал там, где герр Тифенбах...
- Фон Тифенбах, - поправил я Рэкса.
- Прости, пожалуйста. Где герр фон Тифенбах хранит свою новогоднюю пиротехнику. - И будучи неуверен, что я понял это слово, пояснил:- Ну, эти свои ракеты... Фейерверк... Поищи, но...
Тут Рэкс снова на что-то поднял заднюю лапу и дословно повторил слова, которые я вчера сказал Дженни:
- Поищи, но упаси тебя Господь - ничего не лапай. У нас этим занимается специальный отдел. А там ребята с очень высокой квалификацией. И то время от времени происходят трагические ошибки.
Спустя часа полтора, нагулявшись по лесу, мы все четверо оказались в чистенькой придорожной пивнушке, где моего фон Тифенбаха знали как облупленного, и хозяева пивной стояли буквально на ушах, только чтобы поймать взгляд Фридриха. Не скрою, мне это безумно понравилось! Шура наверняка обвинил бы меня в снобизме, и я был рад, что он никогда об этом не узнает...
Кстати, выпить пива нас всех пригласил Клаус. На мгновение Фридрих почувствовал себя неловко - у него не оказалось с собой денег, но Клаус даже слышать ничего об этом не хотел и заплатил за пиво сам, из своей полицейской зарплаты.
Мы с Рэксом, нашлявшись по лесу, набегавшись и, не скрою, наигравшись и напрыгавшись, дико устали и теперь без сил валялись у стола Клауса и Фридриха.
Рэкс вообще нахально похрапывал, а я, положив голову на могучую Рэксову лапу, в сладкой полудреме слушал, как Клаус рассказывал Фридриху про всякую там преступность...
Рассказал, как недавно в Мюнхен прилетал сам Бернд Шмидбауэр - координатор секретных служб при Управлении канцлера Германии, собрал всю Баварскую КРИПО - криминальную полицию и горько сетовал на растущую преступность и увеличивающееся количество террористических актов. Мне эти цифры, которые называл Клаус, ни хрена не говорили, а Фридрих только удрученно и скорбно покачивал головой. Особенно когда Клаус стал рассказывать о поджогах общежитий для беженцев, о погромных выходках новых националистов, об уличных нападениях, на иностранцев, разных там рыданиях по поводу годовщины смерти Рудольфа Гесса или празднования дня рождения Адольфа Гитлера...
- Хотите забавную историческую справочку? - невесело усмехнулся Фридрих.
- С удовольствием! - ответил Клаус и заказал еще по кружке пива.
- В начале века Мюнхен, наравне с Парижем, был культурным центром Европы. - Фридрих отхлебнул свежего пива. - Со своими бредовыми теориями искусства и политики сюда съезжались неординарные личности всего света. Кыся, проснись!.. Слушай! Тебя, как русского, это тоже касается. В то время здесь работали Кандинский и братья Бурлюки, жили поэт Рильке и такой писатель, как Томас Манн... И в тринадцатом году на Шляйсхаймерштрассе, 34, поселился молодой созревающий политический экстремист - "Адольф Гитлер, художник архитектуры из Вены", как он представлялся. Но самое замечательное, что несколькими годами раньше на этой же Шляйсхаймерштрассе в доме номер 106 уже жил совершенно созревший экстремист - repp Майер. Потом он стал больше известен как Владимир Ленин. Не помню, кто из англичан сказал, что мировая трагедия заключалась в том, что и Россия, и Германия в лице Ленина и Гитлера нашли двух исключительно одаренных политических гангстеров, обладавших волей к власти, развитой до уникальной степени!..
Почему меня, русского Кота, это должно было касаться, я так ни хрена и не понял... А вот Клаусу это показалось очень интересным.
- Я даже не знал, что они жили на одной улице! - признался Клаус. - Согласитесь, это достаточно символично...
- Возможно, возможно... - рассмеялся Фридрих. - Давайте вернемся в наши времена. Судя по тому, что вы мне рассказали в лесу про это Кысино дело с кокаином, я понял, что в Германии вовсю орудуют и иностранные банды. Кто же это? Откуда?.. Если это, конечно, не секрет...
- Никакого секрета нет. Это было уже сотни раз опубликовано и нами, и американцами... Каждое пятое преступление - дело рук российской мафии. Каждое седьмое - польских бандитов. Плюс итальянцы, которые в Германии попросту "отмывают" деньги. А албанцы, а чехи, а румыны?! Не выпить ли нам по третьей кружечке, герр фон Тифенбах?
- Вы на меня-то посмотрите! Я вообще не понимаю, как в меня влезли уже две кружки?! А вы еще по третьей предлагаете...
- Но вы же баварец! - воскликнул Клаус.
- Черт с вами!.. Давайте по третьей. Только теперь плачу я!
- У вас нет денег. Вам нечем платить, - рассмеялся Клаус.
- Здесь мне поверят в долг. Здесь меня знают...
- Вас повсюду знают, - сказал Клаус. - Но платить буду я.
Неожиданно я услышал, как прекратилось похрапывание Рэкса, и насторожился. И правильно сделал! Потому что Рэкс, не открывая глаз, мысленно спросил меня:
- Мой - по третьей заказал?
- Да, - ответил я.
- Пора выводить его на свежий воздух. К тому же он еще и за рулем, засранец!
- Да ладно тебе, - возразил я. - Пусть выпьют. Смотри, как они дружно треплются...
- Тебе-то "ладно". Вы со своим вернетесь и спать ляжете. А мой еще дома наверняка бутылку "Августинера" примет и потом ничего не поймет из того, что я буду ему объяснять про ваши дела! - огрызнулся Рэкс. - Лучше бы водки выпил немного! Он от пива всегда тупеет. Это в нем - чисто баварское...
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:00

* * *

На следующий день, ошиваясь в кухне в ожидании завтрака, я совершенно случайно из разговора Баськи Ковальской с фрау Розенмайер узнал, что до Рождества Христова осталось одиннадцать дней.
И хотя Баська мне изрядно мешала - все время норовила залезть рукой между моих задних ног и с дурацким хохотом пощекотать меня ТАМ (пришлось даже слегка куснуть ее!), - я все же умудрился сообразить, что до ПЕРВОЙ вероятности взрыва осталось совсем немного времени. То есть у нас с Рэксовой полицией в запасе было всего десять ночей!..
Сумел ли Рэкс рассказать все толково своему Клаусу или нет, я понятия не имел. Отнесся ли Клаус серьезно к рассказу Рэкса, - я тоже не знал.
Тем более я категорически не был убежден, что даже если Клаус и поймет Рэкса так, как нужно, сумеет ли он это объяснить своим коллегам-полицейским? Что он им скажет?.. Что ему его Собака Рэкс сообщила то-то и то-то, а Рэксу это сказал один его знакомый русский Кот, которого информировала другая маленькая Собачка?.. Это он им скажет?!
Так его через пять минут его же коллеги упекут в психиатрическую лечебницу, и бедный, абсолютно нормальный Клаус выйдет из этой "психушки" на волю не раньше чем месяца через три. А за это время...
Ну уж дудки! Как говорил мой петербургский приятель бесхвостый Кот-Бродяга: "Сам себе не поможешь - никто тебе не поможет!"
Сразу же после завтрака нам позвонила Моника и сказала, что позавчера в "Тантрисе" папа говорил, что они с Кысей собираются в новый роскошный Собачье-Кошачий магазин в Нойе-Перлахе - что-то приобретать Кысе. А так как Гельмут забрал "мерседес" на целый день и вернется домой не раньше полуночи, то не могли бы папа с Кысей заехать за ней и Дженни, чтобы вместе посетить этот магазин? Говорят, что зима будет очень холодной, и Моника хочет купить для Дженни меховые чулочки-сапожки на все четыре лапы и не обычную стеганую попонку, а пальтецо на настоящем меху с рукавами и капюшоном. И для того чтобы нас не задерживать, они с Дженни будут ждать нас у дома...
Мне это было сильно на лапу - лишний раз повидать Дженни и кое-что уточнить, и поэтому я попросил Фридриха согласиться на совместную поездку.
* * *

... Мы еще только подъезжали к дому Хартманнов, когда я увидел, что Моника безуспешно пытается отогнать какого-то сексуально озабоченного кудлатого Пса, крупнее меня раза в два, который нагло лез к Дженни под хвостик своим тупым, мерзким и похотливым носом!..
Я в машине прямо заметался от злости! Не буду скрывать, еще и от того, что мне показалось, будто Дженни не так уж активно сопротивляется половым притязаниям этого лохматого говнюка...
Как только Мозер остановил машину у действительно чудовищно безвкусных ворот дома Хартманнов, я тут же выскочил из "роллс-ройса" и с ходу дважды врезал этому кудлатому раздолбаю по харе!
От неожиданности раздолбай перекувырнулся пару раз, а затем, раздираемый неудовлетворенным желанием и жгучей обидой, с истошным лаем бросился на меня.
Но для Собак среднего размера у меня есть специально отработанный приемчик, после которого у них вместе с их Собачьей фанаберией и злобой мгновенно исчезает желание продолжать драку.
В тот момент, когда распаленный Пес в бешенстве бросается на вас, вы должны взвиться в воздух и уже под воздействием обычного земного притяжения (все знания по физике - от Шуры!) упасть сверху на загривок этого идиота всеми четырьмя лапами и с максимально выпущенными когтями. Можете тяпнуть его еще и клыками за холку. А можете этого и не делать. Он уже ваш. В том смысле, что от боли и ужаса ему уже не до сражений, а уж тем более не до ЭТОГО САМОГО... Сами понимаете - чего.
Что я и сделал. Когда этот лохматый болван бросился на меня, я подпрыгнул, он, естественно, пролетел подо мной, и я оказался у него на спине. Для верности я его все-таки тяпнул клыками!..
С жутким визгом этот сексуал-террорист помчался вдоль забора в конец улицы с такой скоростью, словно хотел выиграть первый приз на каких-нибудь Всемирных Собачьих бегах!
Я, как жокей, проскакал на нем метров сорок, потом мне это надоело, и я спрыгнул с этого кретина. Аккуратненько привел себя в порядок и неторопливо вернулся к дому Хартманнов с чувством исполненного долга и несколько преувеличенным чувством собственного достоинства...
Потом, по дороге в Кошачье-Собачий рай, в машине, - поцелуям, тисканьям и облизываниям не было конца. Естественно, я имею в виду Монику и Дженни. Не хватает еще, чтобы меня лизал Франц Мозер!
Фридрих, тот просто мягко и уважительно взял мою переднюю лапу в свои теплые ладони и, глядя на меня восхищенными глазами, тихо сказал:
- Ах, Кыся, Кыся... Сколько отваги, сколько мужества!..
- Да, герр фон Тифенбах, с таким котом нигде не страшно, - вставил свой голос сидящий за рулём Франц Мозер.
Сегодня он был как-то странно одет - будто швейцар ресторана. Я таких когда-то в Петербурге и по телику видел. Только у тех форма была расшита золотыми полосками по рукавам и воротнику. А у Мозера все было выдержано в строгом стиле - фуражка, брюки и что-то похожее на морской китель, только с отложным воротничком. И все темно-синее!
- Да, пожалуй, вы правы, Франц, - согласился с ним Фридрих. - А раз так, то будьте любезны, Франц, поищите какое-нибудь солидное бюро путешествий и закажите, пожалуйста, нам с Кысей поездку в Петербург, Москву и обратно.
У меня чуть сердце не остановилось! Вот оно!!! Вот ради чего я... Мне даже просить не пришлось!..
Я даже не унизился ни разу, хотя ведь был... был готов и к унижениям, только бы!.. Ах, Боже мой!.. Да неужели?!
От неожиданности я очень невежливо отпихнул Дженни, которая не могла прекратить своего благодарного облизывания моей морды и уже начала было даже опять так ЭРОТИЧЕСКИ ДЫШАТЬ, что на мгновением подумал: наверное, в каждой самой утонченной аристократке, где-то на дне сознания, гнездится примитивная потаскуха...
Но тут же я напрочь забыл о Дженни и аж весь напружинился, когда услышал дальнейший разговор.
- Папа, ты все-таки решил посетить Россию?, - спросила Моника.
- А почему бы и нет - под защитой Кыси?.. - улыбнулся Фридрих и погладил меня. - Вы же с Гельмутом были там совсем недавно. И кажется, даже брали с собой Дженни? И вернулись живые, здоровые.
- Но у Гельмута там были какие-то дела с русскими...
- Тем более! Говорят, что сейчас иметь дела с Россией опасно. И то у вас все прошло благополучно.
А мы с Кысей просто совершим экскурсию. - И тут Фридрих сказал до боли знакомое словосочетание, которое я сотни раз слышал по телевизору: - По местам его бывшей боевой славы... Мне действительно очень хотелось бы посмотреть, во что превратился этот гигантский, чудовищный монстр с огромной атомной дубиной в руках после того, как он распался на враждующие между собой куски...

* * *

Конечно, если бы я не узнал, что мы с Фридрихом поедем в Россию, я бы так описал этот Кошачье-Собачий магазин, что читающие эти строки русские Кошки и Собаки рыдали бы в три ручья от зависти и сознания того, что, оказывается, можно прожить жизнь, состариться и умереть, даже не подозревая того, что только существует для западных Котов, Кошек и Собак, да и для любой домашне-животной твари в этих специальных мюнхенских магазинах!!!
"В голову не влазит!" - как говорил один знакомый мне киевский Кот последней волны эмиграции.
Но моя голова была доверху переполнена известием о поездке в Петербург, и ничто другое в ней уже действительно не умещалось...
Помню только, что Моника приобрела для Дженни меховую шубку с капюшоном и рукавами и новую пластмассовую косточку, пахнущую (чтоб мне провалиться!..) настоящим мясом. И что-то еще, в большом пакете, сильно витаминизированное и яркое. Что - понятия не имею.
Заплатила Моника за все это, как мне потом объяснил Фридрих, примерно стоимость небольшого подержанного автомобиля. Но расплатилась не живыми деньгами, а карточкой, похожей на календарик. Мало того, эту карточку ей вернули обратно!
Что бы ни предлагал мне Фридрих, я от всего отказывался самым решительным образом. Мне не нужны были ненастоящие кости, аляповатые игрушки для Котов-идиотов, особая многоярусная мебель для Кошек, обтянутая волокнистыми веревками или ковровым материалом для драпания когтями... И тому подобные всякие ихние примочки, которым я даже названий не ведал.
Отказывался я от всего по двум причинам. Во-первых, мне не хотелось менять образ жизни. Как говорят сегодня, терять свой менталитет и при помощи всех этих наверняка замечательных штук-дрюк насильственным образом становиться этакой западной "штучкой"! Это раз. А во-вторых...
Вот во-вторых - было самым болезненным.
Моя благодарность Фридриху - границ не знала! И от этого было еще страшнее то, что я собирался совершить в Петербурге. Я же в любом случае должен буду его покинуть. Потому что существуют Шура Плоткин, Водила, Кот-Бродяга... Я уже говорил об этом.
Так какого же рожна я, как сволочь, буду заставлять Фридриха тратить на меня деньги в этом очень недешевом магазине, чтобы потом совершить предательство и уйти от него, как только мы пересечем границу Петербурга?!
Единственное, на что я согласился, - это на покупку сбруйки с поводком для Котов и Кошек. Тут Фридрих достаточно жестко настоял на этой покупке.
- Как я с тобой выйду из самолета в Петербурге? Как ты себе это представляешь? - строго спросил он. - Тащить тебя на руках у меня нет достаточных сил, поручить кому-нибудь нести тебя в клетке - унизит тебя как Личность. А так ты в последний момент перед посадкой надеваешь эту системку - видишь, она вся подшита мягким материалом и не будет врезаться тебе ни в живот, ни в подмышки, - и мы с тобой нормально, как два уважаемых джентльмена, выходим на трап в твоем родном Петербурге. Так что - никаких возражений. Изволь примерить!
Но выяснилось, что в Кошачьем отделе на меня ни одна такая сбруйка не лезла. Перемерили штук пятнадцать! Чуть ли не все служащие магазина собрались поглазеть на самого Фридриха фон Тифенбаха и на его Русского Кота. Очень многие узнали меня по телевизионному объявлению. Да здравствуют Хельга и Эрих Шрёдер и примкнувший к ним Руджеро Манфреди!..
После получаса безуспешных примерок и восторгов по поводу моих размеров нас с Фридрихом перевели в Собачий отдел. И там обнаружили подходящую мне сбрую, а к ней был еще прикуплен и поводок с автоматически регулируемой длиной.
Дженни была в восторге от моей популярности и старалась всем показать, что она со мной в достаточно близких отношениях. Главный Человек этого роскошного магазина сам тащил наши покупки до "роллс-ройса" и бормотал, что в следующий раз герру фон Тифенбаху достаточно будет только позвонить; и он сам привезет этому Котику все необходимое!..
Уже в машине я только было собирался снова настроиться на нашу с Фридрихом Волну и спросить его, когда же мы полетим в Россию, как Франц Мозер проговорил, не отрывая глаз от дороги:
- Что мне сказать в бюро путешествий - когда вы хотели бы улететь в Россию?
Фридрих посмотрел на меня, на секунду задумался и ответил:
- Наверное, в первых числах января. Дома, как и полагается, отметим Рождество... Надеюсь, Моника, вы придете с Гельмутом? Я приглашу еще фон Дейна с Таней и закажу фрау Розенмайер омаров. Хорошо?
- Очень, папочка! Очень хорошо!.. - совершенно искренне воскликнула Моника.
- Затем мы устроим фейерверк... - продолжил Фридрих.
Тут я увидел, как напрягся затылок Франца Мозера. Гадина!..
- Потом мы с Кысей на несколько дней съездим к нам в замок на озеро, к Новому году вернемся в Мюнхен, а уже числа третьего января могли бы вылететь в Петербург, - закончил свои расчеты Фридрих. - Да, Кыся?..
Я промолчал... Как же я, здоровый жлобяра, мог позабыть про "фейерверк"?! Оглушенный известием о поездке в Россию, я совершенно упустил из виду, что ни Фридрих, ни я - грешный дурак - можем никуда и не вылететь! Разве только на тот свет...
Я тут же перестроился на Животную Волну и спросил у Дженни:
- Ты искала эту "Бабушку-матрешку"?
- Искала, Мартынчик, искала!.. Все облазила. Нигде! Остатки ее запаха были в гараже, а сама она как под землю провалилась! Зато я нашла этот пультик управления взрывом. Он у Гельмута...
- Это меня уже не колышет! - прервал я ее. - Пусть этот пульт у твоего Гельмута хоть из задницы торчит!.. Главное, ты к нему ни под каким видом не прикасайся! Важно найти матрешку!..
Значит, Рэкс был прав... Эта штука, которая должна разорвать нас в клочья, уже в нашем доме. Осталось только в подходящий момент нажать кнопку!..
Так когда же все-таки запускают эти фейерверочные ракеты - в рождественскую ночь или в новогоднюю?! Мне необходимо знать это абсолютно точно!
Я совершенно не уверен, что за такой короткий срок полиция сумеет что-либо предпринять.
Во всех американских фильмах по телевизору я видел, что полиция с воем сирен всегда приезжает тогда, когда главный герой уже все сделал и всех победил...
В таком случае мне остался пустячок - тоже все сделать и всех победить. А уже потом и примчится Рэкс со своей полицией. Ничего себе задачка! Ах, как мне сейчас не хватает моего корешка Кота-Бродяги...
Я плюнул на все условности и спросил Фридриха напрямую:
- Скажи, пожалуйста, а в какую ночь ты обычно запускаешь свои ракеты - в новогоднюю или в рождественскую?
- А почему ты об этом спрашиваешь? - насторожился Фридрих.
- Последнее время я просто побаиваюсь стрельбы, - скромненько ответил я.
- А-а-а... Я обычно устраиваю фейерверки в Рождество. Я привык к этому с детства, и мне не хотелось бы менять привычки. Иногда я это делаю и в Новый год тоже, но самое главное для меня - это все-таки Рождество!
* * *

После обеда мы пошли с Фридрихом прошвырнуться по Грюнвальду - опробовать новый поводок и эту систему удобных лаковых ремешочков, заменяющих неприятный и жесткий ошейник.
Первые метров двести я чувствовал себя невероятно скованным, а пртом пообвыкся, и не скажу, что ношение этой сбруйки доставляло мне удовольствие, но и не приносило невероятного желания немедленно сорвать ее с себя. Если недолго, то вполне приемлемо...
Однако когда я нашел подходящий непроницаемо-густой кустик и захотел сделать под ним свои послеобеденные дела, я все же попросил Фридриха снять с меня эту конструкцию. Ужжжасно не люблю, когда кто-нибудь видит, как я ЭТО делаю! У меня, не к столу будь сказано (выражение Водилы...), от постороннего взгляда - желудок отказывается работать!
... Когда я уже зарывал в землю все, что совершил, то услышал посторонний голос:
- Добрый день, repp фон Тифенбах! - и сразу же почувствовал резкий Собачий запах.
- Добрый день, - ответил Фридрих, и по его интонации я понял, что он не знаком с этим Человеком.
Я тут же вылетел из кустов, готовый ко всему! Но перед моими глазами предстала вполне мирная картинка: немолодой Человек на трех поводках держал трех тихих Фокстерьеров. Один - такой крупненький, почти как я, второй - среднего роста, третий - вообще недомерок.
Все три Фоксика попервости шарахнулись от меня, а потом стали меня разглядывать с каким-то странным интересом. А один из них - средний - даже стал осторожно заходить сзади, с явным желанием понюхать меня под хвостом!..
Видимо, желая польстить Хозяину Фоксиков, интеллигентный Фридрих вежливо сказал:
- Какая идиллическая, трогательная картинка - папа, мама и дитя. Просто прелесть!
- Да что вы, герр фон Тифенбах! - воскликнул Фоксиковый Хозяин. - Ах, если бы... А то ведь перед вами - три самых отъявленных гомосексуалиста! Три нормальных педика, которых водой не разольешь. Вы бы лучше придержали своего котика, а то, я смотрю, они уже им заинтересовались!
- Боже мой, какой ужас!.. - ошарашенно пробормотал Фридрих. - Впервые слышу... Неужели и такое бывает?!
- Бывает, бывает, - сказал я ему по-шелдрейсовски. - Я в Петербурге даже у Котов такое видел. Особенно среди молодежи... А Хозяину Фоксиков скажи, что если они ко мне полезут, я им всем троим яйца поотрываю! А заодно и их Хозяину.
Но такое Фридрих постеснялся сказать, а просто распрощался с Хозяином педерастической семейки, и мы пошли прочь, ни разу не оглянувшись на эту странноватую компашку...

* * *

Весь оставшийся день я был как на иголках! Мне не терпелось начать поиски этой смертоносной матрешки... Почему немцы называют ее "Бабушкой"?!
Но к сожалению, я все время был на глазах у Фридриха, а посему решил дождаться ночи и пошуровать как следует. Чтобы сузить круг поисков, необходимо было выяснить, где Фридрих хранит свои рождественские ракеты. Как говорил Шура Плоткин, "если пораскинуть мозгами логически", то наверняка там и эта матрешка!
- А где у тебя эти рождественские штуки, которые ты запускаешь в небо? - спросил я у Фридриха, стараясь придать своему вопросу самую невинную форму праздного любопытства.
- В гараже, - тут же ответил Фридрих. - У задней стенки есть такой продолговатый ящик, и когда repp Мозер по моей просьбе закупает для меня эти достаточно опасные игрушки, я обычно прошу его складывать их туда. А что?
- Ничего, - сказал я. - Давай посмотрим телевизор? Сейчас как раз "Битте, лехельн!" по восьмому каналу...
"Бите, лехельн!" - по-нашему "Улыбнитесь, пожалуйста!" или "Пожалуйста, усмехнитесь!". Это такая ежедневная передача, где показывают разные сюжетики, снятые любительскими видеокамерами, а потом присланные на конкурс в эту программу.
- Без меня, - коротко сказал Фридрих. - Эту пошлятину я не могу смотреть! Это апофеоз безвкусицы. Если хочешь, смотри. Твое дело.
Но в эту секунду позвонил профессор фон Дейн и попросил разрешения заехать к нам на десять минут. Фридрих с радостью пригласил его.
Фон Дейн приехал один, к сожалению, без Тани, но зато передал мне от нее привет, а Фридриху сказал:
- Мне сегодня звонила Моника по поводу своих головных болей и заодно сказала мне, что вы собираетесь в Россию? Это так?
- Да. Хотели бы. Недельки на две, - ответил Фридрих. - У вас есть к нам какие-нибудь поручения?
- Нет, нет! - рассмеялся фон Дейн. - Мне ничего не нужно. Рассказываю по порядку; сегодня по отделению дежурит Таня. Я недавно позвонил в клинику - узнать, как там у нас дела, и насплетничал ей про ваш российский вояж. Она тут же закричала, что у нее для вас есть одна роскошная новость. Каждую неделю она ездит на Хауптбанхофф и в "Интернэшнл-пресс" накупает дикое количество русских газет! Сегодня на дежурстве она наткнулась на замечательное по своей сенсационности объявление. Она тут же его перевела и факсом прислала мне домой дословный перевод. Вот он!
И фон Дейн вынул из кармана куртки длинный лист бумаги.
- Читаю: "Лавка жизни" предлагает "Царские таблетки" - препарат "Алисат" - лекарство номер один в мире, повышающее иммунитет, созданное по древнерусским рецептам!.."
- Что за чушь?! - удивился Фридрих. - Вы сами когда-нибудь слышали про такое?
- Впервые в жизни. Читать дальше?
- Читайте...
- "Изучая факты невероятной живучести и сексуальной силы знаменитого Григория Распутина, ученые узнали: великий распутник пил отвар, приготовленный по древнерусским рецептам. Это средство много раз описывалось в летописях Древней Руси как "Царское снадобье", употреблявшееся в пишу славянскими дружинами..." Дальше, бля-бля-бля, ерунда собачья... И наконец! "От результата испытания "Царских таблеток" - торговая марка "Алисат" - захватывает дух! Двухнедельный прием препарата уникально повышает потенцию!.." Слышите, Фридрих?! "Резко снижает заболеваемость, улучшает самочувствие. "Эффект омоложения" организма на пять-десять лет... Проконсультироваться и приобрести препарат можно..." Адреса, телефоны, факсы...
- Напрасно, Фолькмар, вы так откровенны с Таней по поводу моих недомоганий, - огорченно заметил Фридрих.
- Ни о каких ваших недомоганиях я с Таней не говорил, - разозлился фон Дейн. - И подозревать меня в этом по меньшей мере глупо. Прошу прощения... Таня - достаточно хорошо образованный врач и отлично понимает, что Человеку после шестидесяти лет вполне могут понадобиться любые укрепляющие и поддерживающие средства!
- Все, все, все!.. - замахал руками Фридрих. - Простите меня, Фолькмар... Простите меня, ради Бога! Я что-то раздражен последнее время, чем-то взвинчен, и поэтому... Сам не знаю почему. Давайте лучше выпьем и чего-нибудь перекусим! Мои все ушли, и мы могли бы устроить с вами маленький мужской ужин. Вы, Кыся и я. Моя кухарка сегодня купила в "Дальмайере" фантастический ростбиф!
Бедный, бедный Фридрих... Он, словно старый и мудрый Кот, чувствует приближение опасности, но не понимает, что это такое. Отсюда - и раздражение, и нервы на пределе, и страх смерти... Какое счастье, что я оказался в этой ситуации рядом!

* * *

Уже к полуночи мы с Фридрихом провожали через весь сад Фолькмара фон Дейна к его "ягуару", которой он оставил на улице, за нашими воротами. Распрощались и пошли с Фридрихом обратно в дом.
- Ты не будешь возражать, если я еще немного пошляюсь? - осторожно спросил я у Фридриха. - Здесь днем прогуливалась одна вполне симпатичная Кошечка, и я был бы не прочь с ней познакомиться...
- Причина абсолютно уважительная, - сказал Фридрих. - Шляйся, сколько тебе угодно. Кланяйся Кошечке!.. А я пойду спать. Что-то я сегодня себя неважно чувствую...
Я пожелал Фридриху спокойной ночи, напомнил ему, что он должен принять на ночь полтаблетки лекарства, регулирующего давление крови, и таблетку "Бромазанила" - чтобы лучше спать. Об этом меня еще в "Тантрисе" попросила Таня - напоминать, напоминать и напоминать Фридриху об этих вещах. Потому что за своим здоровьем он не следит совершенно...
Фридрих поблагодарил меня и ушел в дом. А я остался в саду.
Наверное, впервые в моей долгой и путаной жизни все Кошки мира мне были сейчас до фонаря, до лампочки, как говорили Шура с Водилой. И про дневную симпатичную Кошечку я наплел Фридриху самым бесстыдным образом! Кому, как не мне, было отлично знать, что немецкие Кошки по ночам не разгуливают вроде наших, а так же, как и их добродетельные Хозяева укладываются на боковую уже к девяти часам вечера!..
Мне просто нужно было остаться одному, чтобы спокойно и вдумчиво, без торопливости и боязни, что кто то мне может помешать, поискать бомбу в виде нашей обычной российской деревянной дурацкой матрешки, на которые даже у самых зачуханных иностранцев мода прошла. Как на балалайки. Как, впрочем, и на всех нас - русских.
Но прежде чем начать планомерный поиск этой жуткой матрехи, я не без тщеславия подумал о том, насколько мы, Коты, созданы совершеннее, чем Люди!
Ведь возьмись за подобный поиск любой Человек даже полицейский, он должен был бы включить освещение, пользоваться разными приборами - от миноискателя до газоанализатора (это я все по телевизору из криминальной хроники знаю...), короче, наделать столько шума, что свидетелями его "тайных" действий станет по меньшей мере добрая сотня любопытствующих зевак...
Мне же, нормальному Коту, да еще выросшему в интеллигентной среде, ни хрена этого не нужно - ни освещения, ни приборов! У меня все приборы - в моих глазах, в моей голове, в моих ушах, носу, даже в кончиках моих усов!.. Уже не говоря об удивительном и таинственном Котово-Кошачьем даре ПРЕДВИДЕНИЯ, умения ЧУВСТВОВАТЬ и ВИДЕТЬ через необозримые расстояния...
Например, если эта проклятущая бомба в нашем доме, то путем тех же логических умозаключений, помноженных на наше ПРЕДВИДЕНИЕ, я просто ВИДЕЛ, где она может лежать!
Но помчаться сразу туда и обнаружить эту дрянь я не имел права. Кто поручится, что эта матрешка не продублирована и что еще какая-нибудь взрывоопасная мерзость не лежит где-нибудь в ворохе грязного белья в прачечном отделении подвала или в отопительном отсеке, где стоит фантастическая машина с автоматикой, доведенной до уровня сказки! Она сама, эта железная тварь, повышает или понижает температуру во всем доме в зависимости от понижения или повышения температуры на улице. Мало того, она в разных комнатах поддерживает разные режимы обогрева: в библиотеке - один, в кабинете - другой, в столовой - третий, в гостиной - четвертый, в спальнях - пятый... И это лишь малая часть того, что может это подвальное чудо. Я уж не говорю, что она управляет бассейнами, сауной, уборными, ванными... Короче, что там говорить?! Фантастика!
Вот я все эти помещения и облазил. Облазил и обыскал. Ушло на это часа полтора-два.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:04

Слава Господу, что у этих подонков - Гельмута Хартманна и Франца Мозера - не хватило мозгов продублировать свою бомбу! А то я бы совсем запарился...
Нашел я эту страшную Матрешку там, где и ожидал. Где невольно подсказал мне Фридрих - в гараже, у задней стенки, в деревянном ящике, под ворохом очень красиво и ярко упакованных рождественских ракет.
Матрешка лежала в обычном полиэтиленовом пакете российского производства, с нашим родным Адмиралтейством с одной стороны и с надписью "Русский сувенир" - с другой стороны.
Я попробовал осторожно ее приподнять за этот пакет и убедился, что при необходимости смогу перетащить ее туда, куда мне это будет нужно. Она была, конечно, тяжелее любой такой матрешки, набитой своими родственницами мал мала меньше, но все же для меня это был не рекордный вес...
Но сейчас трогать этот "Русский сувенир" не имело ни малейшего смысла. В оставшиеся до Рождества дни Мозер может проверить, на месте ли эта матрешка с мордой президента России и взрывчаткой внутри, и если ее там не окажется, эти гады могут придумать что-нибудь другое. О чем мы и знать не будем!..
Пусть пока полежит. А там, может быть, наконец объявится Рэкс со своей полицией и...
Я вылез из гаража в сад и побрел по мокрым, холодным остаткам уже по-зимнему жухлой травы, в самый конец ограды, где герр Лемке отвел мне участочек на все мои туалетные дела.
Ростбиф, которым мы ужинали вместе с Фридрихом и Фолькмаром фон Дейном, показался мне солоноват, с вечера я выхлебал чуть ли не целую миску воды и теперь, на сон грядущий, решил хорошенько прописаться, чтобы не вскакивать каждые полчаса ночью.
Только я добрел до "своего" места, как вдруг почувствовал неуловимо-знакомый запах, явное присутствие чего-то живого, и неожиданно услышал тихое, осторожное, призывное тявканье!..
Боком, боком, на всякий случай, чтобы всегда имет возможность отпрыгнуть в сторону, я пошел на это жалобное тявканье и увидел под оградой дыру, ведущую из нашего сада прямо на дорогу. Рядом со сквозной дырой была вырыта и еще одна дыра, но "слепая", всего на полтуловища Лисицы. А между этими двумя дырками - одна для воли, другая - для наслаждения, сидела моя распрекрасная рыжая соседка по оттобрунновскому дому Шрёдеров - Лисичка и улыбалась мне всеми своими страшненькими зубками!..
- Елки-палки! - потрясенно сказал я по-нашему, по-Животному. - Ты-то откуда здесь взялась, подруга?!
- Потом, потом... - нетерпеливо проговорила Лисица. - Потом я тебе все объясню, расскажу... Все - потом!!! А сейчас... Давай!!!
И она мгновенно нырнула мордой в "слепую" дыру, вырытую специально для того, чтобы я мог ее безбоязненно трахать.
Мне, честно говоря, было совершенно не до ЭТИХ ДЕЛ, но когда я увидел ее задранный хвост с беленьким кончиком, широко расставленные задние лапки, нежный, бело-золотистый пушок вокруг ЭТОГО САМОГО места, я не смог побороть искушения и...

* * *

Выспаться мне, конечно, не удалось. В дом я вернулся только под утро, на дрожащих лапах, с висящим хвостом и невероятным головокружением.
А уже через два часа почувствовал Баськину руку у себя и промежности и, еще не открывая слипающихся глаз, услышал ее голос:
- Ой, нагулялся, видать, парень! Ой, нагулялся!.. Ну-ка, просыпайся, кавалер чертов! Мне тут пылесосить нужно. А потом, сейчас мастера из "Телекома" приедут - какую-то Новую телефонную систему нужно проверять - по всему дому будут шастать. Вставай, Кыся, вставай!..
...От этих мастеров "Телекома" полицией пахло, по-моему, километра за три! Хотя они все делали очень квалифицированно и ни у кого из наших домашних подозрений не вызвали...
А я за всем этим чувствовал лапу Рэкса и руку Клауса и был одновременно и обрадован, и огорчен. Сейчас я попытаюсь объяснить мое странное состояние.
Появление полиции в нашем доме уже само по себе создавало некую иллюзию безопасности и успокоения. И это меня радовало. Хотя, вслушиваясь в их якобы веселую якобы болтовню с Баськой, с фрау Розенмайер, с герром Лемке, я понимал, что они невероятно скованы своими ролями и попросту обыскать дом и обезвредить бомбу пока ни за что не могут. А вот упустить момент взрыва - это запросто! Что меня очень огорчало.
А еще меня огорчало то, что даже если полиция вовремя перехватит все дело в свои руки и арестует Мозера и Хартманна, то начнется долгое следствие, всякие там суды, защитники и прочая хреновина, которую я сотни раз видел во всех телевизионных фильмах.
С моей же, Котовой точки зрения, эти два типа, Хартманн и Мозер, заслуживали совершенно другого. Вы жаждете чьей-то смерти?! Так понюхайте сами - чем это пахнет!..
На какое-то время я даже слегка пожалел, что посвятил Рэкса во все подробности. Но тут же отмел эту мысль как несостоятельную и неблагодарную. В конце концов, если бы не Рэкс со своей профессиональной полицейской выучкой, я мог бы и по сей день не найти эту матрешку.
Теперь же я просто обязан взять дело в свои лапы и, не дожидаясь разных полицейских вывертов с обязательным соблюдением ихнего законодательства, сочинить для Мозера и Хартманна что-нибудь свое. Отвечающее моим Котовым представлениям о законах чести и справедливости!

* * *

- Послушай, друг мой Кыся, - спустя три дня сказал мне Фридрих. - Для нашей с тобой поездки в Россию все уже готово. Мы получили подтверждение русских, и сегодня я уже звонил в банк, чтобы они перевели кому следует деньги за эту поездку - билеты на "Люфтганзу" экстра-классом, превосходный отель в Петербурге с отменным, как они утверждают, пансионом для путешествующих Котов и Собак, переводчики, автомобили с шоферами... Короче, целая программа.
- Пансион-то зачем? - недовольно спросил я. - Только деньги на ветер...
- А вдруг я тебе ужасно надоем и ты захочешь побыть в одиночестве?
- Ну что ты, Фридрих... - фальшиво проговорил я и подумал, что у меня нет сил сказать ему, что я не вернусь вместе с ним в Германию.
Но увлеченный идеей будущего путешествия, обычно чуткий Фридрих не уловил фальши в моей насквозь лживой фразе.
- А почему бы и нет? Я хорошо представляю ту нагрузку, которая невольно ляжет на твои плечи. Тебе наверняка придется мне многое объяснять. То, о чем я могу постесняться спросить переводчика. Или буду заведомо знать, что он мне солжет. И ничего удивительного, если ты вдруг захочешь от меня отдохнуть...
- Ох, Фридрих... Мы рано начали говорить об этом.
Мне хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. Ибо меня уже самого тошнило от собственной фальши и от того, что в Петербурге я собираюсь его предать.
Если мы туда, конечно, попадем! Если в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря мы с Фридрихом не взлетим на воздух. Лишь бы день рождения Иисуса Христа (это мне все объяснили Баська с фрау Розенмайер...) не совпал с днем нашей смерти. Моей и Фридриха. Потому что в эту ночь я не собираюсь отходить от него ни на шаг.
На полицию у меня уже никаких надежд не было. После посещения нашего дома теми псевдотехниками "Телекома" я больше никаких активных проявлений их деятельности не видел и не замечал...
Разве что на наших с Фридрихом прогулках по лесу или по окраинам Грюнвальда нам то и дело стали попадаться на-пути два молодых паренька на велосипедах. Это в такой-то холод!.. И однажды, когда они остановились около нас и один давал прикуривать другому, мне показалось, что от них попахивало оружием. А может быть, и просто велосипедами. Металл и смазка... Тут перепутать - раз плюнуть!
А еще у нас гepp Лемке, с разрешения Фридриха, на пару недель нанял себе помощника - для работы в парнике и оранжерее. Чтобы приготовить нам какой-то сюрприз к Рождеству. Помощник оказался вполне покладистым и солидным дядечкой, на которого Франц Мозер поначалу очень косился, а потом попривык и даже стал его одалживать у герра Лемке - для всякой автомобильной возни в гараже. А тот, безответная душа, даже ни разу не отказал этому гаду...
И от Рэкса не было ни слуху ни духу. Тоже - свинья порядочная! Наболтал, натрепался... С Собаками вечно так - полнейшая безответственность. Как выяснилось, даже у Полицейских Собак, мать их за ногу!
В тот вечер мы с Фридрихом валялись у телевизора с экраном примерно с наше кухонное окно в Петербурге. Фридрих на диване, я - в кресле. Это кресло как-то само по себе закрепилось за мной, и в него, как и в ТО КРЕСЛО - в Шуриной квартирке на Гражданке, - уже никто не садился.
Шли последние известия по программе РТЛ, и вдруг от одного сообщения мы оба, уже совсем было задремавшие, встрепенулись как ужаленные!
На полутораметровом экране появился какой-то тип лет пятидесяти и сказал, что криминальная полиция Баварии при содействии специальных служб России вновь возвращается к расследованию "русской кокаиновой трагедии", произошедшей осенью на автобане номер девять под Мюнхеном. Как удалось выяснить, оказалось, что эта трагедия, считавшаяся делом рук только одной русской наркомафии, своими корнями уходит глубоко в почву Германии...
- О Боже!.. - вздохнул Фридрих и с жалостью посмотрел на экран. - Слова в простоте не скажут... Нет чтобы открыто заявить: в это дело замешаны и наши немецкие бандиты. Так нет же! "...корнями уходит глубоко в почву Германии..." Как только полицейский или любой другой чиновник доберется до поста общегосударственного уровня, так ему сразу хочется говорит образно и мыслить философски!.. А он по своему уровню - обыкновенный колбасник. И это прет из каждого его слова, черт их всех побери! Кыся, по-моему, они хотят раскрутить снова то дело, в котором ты принимал самое живое участие? Тебе не кажется?..
- Да вроде бы... - процедил я. - Бог им в помощь
Вот оно! Проклюнулось наконец!.. И подумал, что, может быть, я напрасно качу уж такую здоровенную бочку на немецкую полицию?
Лишь бы они, увлеченные глобальностью проблемы международной наркомафии, не позабыли об одном, казалось бы, незначительном, частном, но очень важном для нас с Фридрихом пустячке - о двух наших жизнях! А то мы можем не успеть узнать об успешном ходе их нового расследования...
Уже перед отходом ко сну, когда Фридрих пошел принимать душ, я незаметно смотался в гараж, с невероятным трудом слегка приподнял крышку ящика с новогодне-рождественскими ракетами (этот гад Мозер навалил на крышку ящика пустые коробки от каких-то "роллс-ройсовских" деталей!..), убедился, что матрешка на месте, и успокоился. Важно, чтобы этот гадючий Франц ее никуда не перепрятал!
На всякий случай сбоку крышки, у самой стены, я сумел зацепить за торчащую шляпку гвоздя небольшой кусок тоненькой веревочки, которую нашел на полу гаража. А второй конец так аккуратненько запихал за чуточку отколовшуюся планку на самом корпусе ящика...
Таким образом, я освободил себя от необходимости ежедневно (вернее, еженощно) проверять, на месте ли бомба с лицом русского президента в пакете под названием "Русский сувенир". Достаточно взглянуть сбоку на ящик и увидеть, что веревочка на месте. Если же она будет выдернута из-за отколовшейся планки, пиши пропало и начинай поиски бомбы заново!..
На обратном пути я хотел было выскочить в сад - погадить на ночь. Высунул морду в свой проходик в гаражных воротах, сделанный добрыми руками герра Лемке, а там - ледяной дождь со снегом, ветер воет, холодрыга - спасу нет!
Да еще из угла сада моя ненасытная подруга Лисичка тявкает - так жалобно, так призывно, что хоть беги к ней с дымящимся членом наперевес!..
Ну уж нет, думаю! Я лучше утречком все свои дела сделаю. А до утра уж как-нибудь перетерплю. Я лучше сразу сейчас спать пойду, чем в такую омерзительную погоду Лисицу трахать. Ей-то хорошо, она почти вся в эту трахательную спецнору залезает, только хвост и задние лапы наружу, а я - давай старайся на благо ее сексуально-половых потребностей на холодном ветру под хлещущим ледяным дождем со снегом... Дудки, думаю! Обойдется Лисичка. Может быть, какого-нибудь Лиса себе подыщет...
И пошел на свое клетчатое красное одеяло, сложенное вчетверо у дверей спальни Фридриха.
Дверь в спальню была слегка приоткрыта, и я осторожно заглянул туда. Все ли в порядке с Фридрихом? Фридрих уже в пижаме, с мокрыми, прилизанными после душа волосами, лежал в постели и читал книгу.
- Ты принял "Бромазанил"? - спросил я.
Фридрих оторвал глаза от книги, посмотрел на меня поверх очков и ласково улыбнулся:
- Да, спасибо.
- А эти полтаблетки от давления?
- Тоже. Заходи, поболтаем...
- Да нет. Спасибо. Спать очень хочется. - И я убрал свою морду из дверей спальни Фридриха. Но не притворил дверь, а оставил слегка приоткрытой. На всякий случай. Мало ли что...
* * *

Ночью мне приснился жуткий сон!
Зал суда...
Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм про судебное заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.
У стены стоит, как вещественное доказательство вскрытая пачка фанеры с кокаином внутри и матрешка со взрывчаткой.
На скамейке для подсудимых, за загородкой - Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, еще не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида...
И мой окровавленный, неподвижный Водила с остановившимися глазами!
А в зале сидим мы - Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шрёдер, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Манфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга... И я.
И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячутся Франц Мозер и ужасно толстая девица - его дочь. Я в растерянности - почему он не на скамье подсудимых?? Почему он в зале?..
Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля...
Я поднимаюсь со своего места на задние лапы, передней лапой сразу указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на скамье подсудимых?!
Но в эту секунду толстая девица и Франц Мозер выхватывают автоматы и начинают всех нас расстреливать!..
Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с простреленным животом корчится на полу... Я чувствую, как в мое тело впиваются несколько пуль, слабею и угасающим сознанием вижу Рэкета и Кота-Бродягу, летящих через весь зал на толстую девку и Франца Мозера...
Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни... Она старается зализать мои раны, но все время соскальзывает языком с кровоточащих дырок в моем теле - вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
Я хочу сказать ей, что в такой момент это кощунственно и отвратительно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова - ни по-Животному, ни по-шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе...
... ПРОСЫПАЮСЬ!
Сердце колотится так, словно вот-вот разорвется на тысячи частей! Но кажется, сон продолжается... Потому что около меня лежит мокрая и холодная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
Я окончательно открываю глаза. Рядом действительно Дженни! Действительно облизывает меня ТАМ и жмется ко мне, стараясь согреться в моей шерсти... И действительно мокрая и холодная!
- Боже мой... Откуда ты, Дженни?! - шепчу я ей, боясь, что Фридрих услышит нашу возню и проснется.
А у Дженни зуб на зуб не попадает.
- Ма-ма-ма-мартынчик!.. - говорит она. - У ме-ме-меня жуткие новости!..
- Что?! Что случилось?! - испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню Фридриха. - Говори!
- Ма-ма-мартынчик, я так бежала... Дождь, снег, очень мокро, и я пролезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть не съела какая-то ужжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый... Я чуть не погибла!.. Так страшно... Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
Они с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и я просветил Дженни насчет всех моих входов и выходов в дом и из дома.
- И эта Рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у нее!!! Ты бы видел эти зубы!.. Кошмар...
- Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица. Что за новости? Не отвлекайся!..
Дженни лежит у меня под лапой, жмется ко мне, трясется, бедняга, и рассказывает следующее: с вечера Гельмут посмотрел по телевизору какую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что ему все равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке - дочке Франца Мозера...
- Она толстая? - тут же спросил я.
- Кто? - не поняла Дженни.
- Дочка Мозера.
- Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше...
Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там ее отец - Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил ее в машине! И она слышала все-все-все!
Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый "мерседес", и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, он попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, все-таки попробуют завести их "мерседес" и подъедут двадцатью минутами позже...
Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помонь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они это всегда, с детства Моники, делали вместе...
Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют еще пятнадцать минут на поцелуи и вручения рождественских подарков, а потом запрут хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмет заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесет на тот свет и папу, и дочь фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца...
Затем Гельмут с Мозером подъезжают к дому фон Тифенбаха - охи-ахи, полиция... И так далее. Явная экономия сил и средств. Сведение риска до минимума. Во всем виноват этот несчастный взбалмошный старик фон Тифенбах со своими идиотскими ракетами!..
Но для того чтобы двадцать четвертого декабря "поломка" хартманновского "мерседеса" выглядела естественно, Гельмут за пару дней до Рождества заедет в тифенбаховский дом, будто посоветоваться с Мозером, и во всеуслышание пожалуется на то, что его машина стала плохо заводиться. А в мастерских перед рождественскими каникулами страшная очередь, и они могут его записать только на конец будущей недели. Да еще и сдерут кучу денег!
Тогда звонок двадцать четвертого вечером с просьбой прислать к ним Мозера с машиной будет самым лучшим алиби, которое можно только представить...
- Я все поняла, кроме "алиби"... - сказала Дженни. - Ты не знаешь, что это такое?
Что такое "алиби" - я и понятия не имел, но сообразил, что настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.

* * *

Рано утром в слезах и истерике позвонила Моника - ночью пропала Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в чем не бывало, а потом Дженни исчезла...
- Папочка!.. - плакала в телефон Моника. - Гельмут уехал по делам, я одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня невыносимой... А тут еще это трагическое исчезновение Дженни! Дженни, которая была единственной отдушиной в моей жизни...
- Успокойся, детка, - сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него задрожал подбородок. - Твоя отдушина сидит напротив меня, и мы все втроем завтракаем - Дженни, Кыся и я.
Тут Моника совсем разрыдалась, но уже от счастья, и попросила Дженни к телефону. Фридрих положил трубку перед Дженни, и та, наклонив головку, выслушала за одну минуту столько ласковых слов, сколько я не слышал за шесть лет своей жизни!

* * *

Оставшиеся несколько дней до Рождества я был постоянно занят ожиданием приезда Гельмута с жалобами на свой "мерседес".
Только не нужно думать, что я просто так сидел и ждал, когда же приедет этот вонючий Гельмут!
Каждую ночь я спускался в гараж и проверял сохранность своей контрольной веревочки и однажды днем, возвращаясь из сада в дом через гараж, собственными глазами увидел, как Франц Мозер, порвав зацепленную мной веревочку, поднял крышку ящика с ракетами и проверил - на месте ли русская матрешка! А потом зарыл ее поглубже, на самое дно ящика, и забросал сверху пакетами с фейерверком...
Кроме всего прочего, в оранжерее, где стоял душный, тошнотворный запах цветов и влажной зелени, я случайно обнаружил под ящиком от рассады маленькую радиостанцию с магнитофоном и наушниками. Я такие штуки во всех полицейских фильмах видел еще в Петербурге. Причем все эти приборы были пропитаны запахами нового помощника герра Лемке и слегка отдавали запахами Рэкса и Клауса.
Из чего я логически заключил, что наемный дядечка для работы в оранжерее и парнике - полицейский, который время от времени общается и с Клаусом, и с Рэксом.
Это как раз было неплохо. В какой-то степени успокаивало и вселяло надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!
В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я - РУССКИЙ КОТ, волей случая посвященный в разные ихние немецкие и немецко-российские гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению - так, как считаю нужным и справедливым!
Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря, когда Баська Ковальска перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу спала в постели Фридриха и они там за дверью дышали, как две Дженни, я спустился в гараж, волоча за собой заранее украденный у фрау Розенмайер полиэтиленовый пакет фирмы "Тенгельманн".
Я открыл крышку ящика, разгреб цветастые упаковки с ракетами и осторожно вытащил "Русский сувенир", наружу. С чудовищным трудом я перекатил эту ужасную матрешку из русского пакета в немецкий и спрятал его у самых ворот, за летними колесами от джипа "чероки".
В "Русский сувенир" с Адмиралтейством я умудрился запихать один лыжный ботинок Фридриха и снова аккуратненько опустил пакет на дно ящика. Если не брать его в руки, нипочем не поймешь, что там ботинок, а не бомба. По форме - просто загляденье! Ну и, конечно, забросал пакет ракетами с фейерверком. Теперь, если Мозеру и Гельмуту взбредет в голову проверить, на месте ли их рождественский подарок Фридриху и Монике фон Тифенбах, они будут полностью удовлетворены.
Не скрою, все действия, которые я совершил, для меня, Кота, были невероятно сложными! Для Человека, даже самого глупого - раз плюнуть... Я же так умудохался, что у меня потом еще часа два лапы дрожали и в ушах стоял звон. Наверное, тоже давление, повысилось, как у Фридриха, когда он перенервничает.
Теперь я ждал Гельмута...
* * *

Он приехал на следующий день, двадцать третьего декабря, выдал во всеуслышание версию, дескать, его автомобиль плохо заводится, и попросил герра Мозера посмотреть, что там такое...
Когда же они с Мозером пошли наверх к Фридриху спросить, может ли герр Мозер уделить часок автомобилю герра Хартманна и оставили серебристый "мерседес" с открытыми дверцами у гаража, я спокойненько вытащил русскую бомбу в тенгельманновском пакете из-под летних колес американского джипа "чероки" и запихнул его глубоко под водительское сиденье "мерседеса" герра Хартманна. Да еще и догадался прикрыть пакет задним накладным ковриком...
Теперь осталось только предупредить Дженни, чтобы она попыталась любым способом войти в Контакт с Моникой и, не говоря Монике ни слова правды, заставить Монику в ближайшие дни даже не подходить к серебристому "мерседесу". Что я в этот вечер и сделал. Смотался к дому Хартманнов, пролез сквозь золотые завитушки ворот в садик и совершенно нагло уже чисто Телепатически вызвал Дженни.
Из дому ей было не выйти - у нее таких проходиков, как мне сотворил герр Лёмке, не было, и единственное, что она могла - встать на задние лапки у окна гостиной, где еще не опустили жалюзи, и притиснуться к толстому двойному стеклу своей заспанной мордочкой.
Я хорошо помнил именно этот раздел из книги доктора Ричарда Шелдрейса - мы его с Шурой Плоткиным даже специально отрабатывали - и сделал все по науке. Сосредоточился и Телепатически четко передал Дженни свое предупреждение насчет серебристого "мерседеса".
К счастью, Дженни все восприняла как надо, закивала головкой и засучила лапками по стеклу. Мне показалось, что я даже услышал ее ответ - дескать, "... ВСЕ ПОНЯЛА.. НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛЮБИМЫЙ...". И потом - неясно и неразборчиво, типа - "ОЧЕНЬ ТЕБЯ ХОЧУ!..".
Вот этим разделом из Шелдрейса надо будет подзаняться с Дженни в свободное время. А то она неважно рубит в Бесконтактной Телепатической Связи...
И тем не менее я, успокоенный, потрюхал к своему дому, считая, что программа сегодняшнего вечера выполнена мной на все сто процентов. Теперь не нарваться бы на мою подругу Лисицу, и можно считать, что день прошел удачно.
Хотя почему завершающим этапом удачного дня не трахнуть бы еще и Лисицу?..

* * *

Ранним утром двадцать четвертого декабря repp Лемке со своим оранжерейно-парниковым помощником установили в гостиной, неподалеку от удивительно уютного камина, напротив которого я теперь наладился валяться в ленивой полудреме чуть ли не каждый день, - роскошную голубую елку и принялись ее украшать поразительно симпатичными игрушками и маленькими цветными лампочками.
Фрау Розенмайер на кухне готовила соус для омаров. Это такие гигантские раки, каждый величиной с небольшую Кошку. Живые - жуткие, черные, отвратительные, с чудовищными безжалостными клешнями. Я их вчера первый раз в жизни увидел - у меня чуть сердце от ужаса не остановилось!.. Вареные омары - красные, вполне мирные, с очень миленьким рыбным запахом...
Баська еще вчера села в свой десятилетний задрипанный "фордик" и укатила на нем в Польшу, получив от Фридриха рождественский подарок - тысячу марок. Баська сейчас в Польше дом строит. Ей очень нужны деньги...
Францу Мозеру Фридрих вчера разрешил не приезжать с утра в Грюнвальд, а попросил появиться лишь на час только к шести вечера - помочь Фридриху с Моникой подготовить рождественский фейерверк. А потом сразу же уехать домой.
В этот день всех ждут дома семьи - дети, мужья, жены, родители, точно такие же приготовления к празднику, поэтому, как только фрау Розенмайер все приготовит и разложит так, "...как это умеет делать только она!.." - она спокойно может ехать домой, не забыв забрать рождественский подарок от благодарного ей Фридриха фон Тифенбаха.
То же касается и герра Лемке с его коллегой - только елка! И еще цветы... И все! И вот вам подарки к Рождеству!
А на стол Фридрих фон Тифенбах при помощи двух дам - Тани Кох и Моники - все накроет сам. Это он ужасно любит делать с детства!
Так что, майн либен дамен унд геррен, вы свободны и дай Бог вам всем счастья! Вы этого достойны.
В предпраздничной суматохе мне забыли дать пожрать. Пришлось даже наорать на фрау Розенмайер! Правда, я это сделал так, чтобы никто, кроме нее, моего хриплого мява не слышал. Компрометировать Человека в такой день - последнее дело. Ни в какой день этого делать нельзя, а в такой - особенно.
Уж как она расстроилась! Так сожалела о своей забывчивости, что мгновенно бросила в такую электрическую печку (называется "Микровелле") огромную замороженную форелищу. И та через три минуты была уже мягкой, в меру теплой и такой вкусной; что я простил фрау Розенмайер все на свете и даже потерся о ее ноги своей рожей. Не так чтобы очень, но...
Как цитировал Шура кого-то из английских королей, "ничто не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость..."
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:06

* * *

К двенадцати часам дня мы с Фридрихом наконец, слава Богу, остались совсем одни в нашем огромном и прекрасном доме. К приему гостей было все приготовлено, и у нас оставалась еще уйма времени, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть перед началом рождественских торжеств.
Я подумал, что, пока не раздался телефонный звонок от Гельмута Хартманна с сообщением, что "ЕГО АВТОМОБИЛЬ ОПЯТЬ НЕ ЗАВОДИТСЯ", волноваться мне нечего и у меня есть в запасе пара часов для болтовни с Фридрихом.
Тема сегодняшнего разговора должна была быть продолжением вчерашней прерванной темы: почему Коты и Кошки лучше Собак? И почему Собаки не любят Кошек и Котов?
Еще вчера я пытался объяснить Фридриху, что Собаки подсознательно ощущают собственный комплекс неполноценности и дико завидуют независимым и гордым, свободным и не поддающимся дрессировке Котам и Кошкам! То есть Коты и Кошки поддаются дрессуре, но только тогда, когда, этого хотят сами.
Я даже пытался провести аналогию с Человечеством. Те Собаки, которые ведут себя независимо и гордо, как Коты, к Котам ненависти не испытывают... То же самое и с Людьми. Независимые и гордые - интернациональны! Им не нужно цепляться за пресловутое, пошло и искусственно выдуманное, якобы расовое превосходство над другими нациями... А это судорожное цепляние за "превосходство своей расы" - от бездарности, от зажатости, отсутствия душевной широты, от постоянного ожидания пинка в зад!.. А Коты раскованны с детства. Они Любят, и их Любят. И в этой Любви они обретают Свободу!..
Конрад Лоренц, великий Человек, написавший такую, с моей Котовой точки зрения, гениальную книгу, как "Человек находит друга", - и то ошибся, утверждая, что Коты привязаны не к Людям, а к Дому! Неверно это... Плевали Коты на все дома в мире! Коту важно, что за Человек живет в этом доме, рядом с этим Котом... Вот что важно.
... Только я было собрался с мыслями, чтобы продолжить этот разговор с Фридрихом, - мне были очень интересны его соображения на этот счет, - как вдруг раздался стук в дверь гостиной!..
Мы, свято уверенные, что пребываем в доме одни, потрясенно переглянулись, и я тут же вспрыгнул на камин, оттуда на высокий резной буфет и занял максимально выгодную позицию для нападения.
Стук повторился.
- Да, да!.. Пожалуйста! - удивленно крикнул Фридрих.
Дверь в гостиную отворилась, и вошел оранжерейно-парниковый помощник герра Лемке.
- Прошу прощения, repp фон Тифенбах, - мягко улыбнулся он. - Я, комиссар криминальной полиции Гюнтер Шмеллинг.

* * *

Что у нас потом в доме творилось - просто не описать!
Когда комиссар Шмеллинг, без всяких там нагнетаний и запугиваний, очень спокойно поведал уважаемому герру фон Тифенбаху, что сегодня в рождественский вечер в его доме может раздаться взрыв, Фридрих очень удивился и спросил: кому это понадобилось?
- Сейчас это уточняется, - уклончиво ответил Шмеллинг и попросил разрешения попытаться отыскать, и обезвредить взрывное устройство, заложенное в доме еще недели две или три тому назад.
- Какого черта тогда не взорвали меня раньше? - спросил Фридрих.
- Чтобы взрыв прозвучал в тот момент, когда вы займетесь фейерверком. Тогда это могло бы выглядеть рядовым несчастным случаем.
Не скрою, я был просто поражен! Ведь существуют же Настоящие Собаки на свете!.. Такие, как Дженни, как Рэкс!.. Я - Кот... Со мной все понятно. Но чтобы Собаки так грандиозно сумели передать важнейшую информацию, не растеряв по дороге ни одной мельчайшей детали, - уму непостижимо! Ай да Рэксик!!! Не Пес, а Личность...
- Делайте все, что вы считаете нужным, - сказал Фридрих. - Вам помочь?
- Что вы, герр фон Тифенбах! Помощников у меня более чем достаточно.
Шмеллинг вынул из кармана телефонную трубку, нажал всего лишь одну кнопку и сказал всего лишь два слова. И обратился к Фридриху:
- Я, с вашего разрешения, открою ворота на территорию, чтобы наши машины не скапливались у вашего дома со стороны улицы.
- Поступайте так, как сочтете необходимым. За то время, которое вы работали в этом доме, надеюсь, вы знаете, как открыть ворота?
- Конечно, - усмехнулся Шмеллинг.
- Да... А откуда вы так прекрасно постигли садово-оранжерейное ремесло? - спросил Фридрих. - Герр Лемке не мог на вас нарадоваться.
- Дело в том, что лет тридцать тому назад, по студенческому обмену, я заканчивал Лесотехническую академию в Ленинграде.
- Так вы знаете русский язык?!...
- Естественно. Поэтому я и работаю в русском отделе КРИПО.
И комиссар Шмеллинг пошел к входным дверям, чтобы нажать кодовые кнопки, открывающие изнутри наши ворота в сад

* * *

Их было шестеро и Рэкс. И приехали они не на полицейских, а на обычных частных автомобилях.
Два паренька, которые, как я понял, охраняли нас с Фридрихом на прогулках всю последнюю неделю. Недаром я почувствовал, когда они выдрючивались вокруг нас на своих велосипедах, что от них пахло оружием!..
Сам Шмеллинг и уголовно-разыскной руководитель Рэкса - мой старый и симпатичный знакомый Клаус. Можно сказать, друг еще с тех автобановских времен, когда он единственный взял меня тогда под защиту и запретил отлучать меня от Водилы...
И два очень серьезных мужичка из того "взрывного" отдела, о котором мне в прошлую встречу говорил Рэкс. Мужички были обвешаны кучей приборов и работали не на страх, а на совесть!
Не было уголка в нашем огромном доме, который бы не обшарила эта бригада из шести специалистов и одного Рэкса.
Через два с половиной часа безуспешных поисков, особенно после того как Рэкс обнаружил в гараже, в ящике для рождественских ракет, петербургскую пластиковую сумку с одним лыжным ботинком Фридриха, Людьми из КРИПО было решено, что преступники чего-то испугались и решили отложить на время свою убийственную акцию.
Тем более что мужички из "взрывного" отдела своими умненькими приборами точно определили, что бомба лежала именно в этом яшике!
Но вот кто туда положил вместо бомбы один лыжный ботинок Фридриха фон Тифенбаха, было для всех загадкой. Только не для Рэкса!..
Тот сразу же незаметно загнал меня в угол кабинета, подальше от Людских глаз, и спросил меня прямо в лоб:
- Твоих лап дело?!
Я отвел глаза в сторону и с понтом стал умываться. Дескать, о чем это вы, майн либе герр Рэксик? Впервые слышу...
Тогда этот настырный хам опрокинул меня на спину, прижал своей огромной лапой к полу и сказал:
- Я же говорил тебе, чтобы ты не совался не в свое дело! Мы в нашем отделе уже почти вышли на прямую - нащупали чуть ли не все связи, о которых ты даже представления не имеешь, а ты у нас из-под носа уволакиваешь куда-то одно из важнейших.доказательств! Тогда на кой черт ты мне все это рассказывал?!
Конечно, я даже лежа на спине мог надавать ему по рылу - особенно задними ногами. Но я даже не пошевелился. С точки зрения юридической - Рэкс был абсолютно прав!
Но с МОЕЙ точки зрения - прав был Я. И если все пойдет так, как Я ЭТО задумал, то сегодня же вечером...
Но я даже рта не раскрыл!
Я вспомнил неподвижного, окровавленного Водилу, застреленного дурака Лысого, в клочья растерзанного Алика, рассыпанный и смешавшийся с лужами крови кокаин на ночном автобане в десяти километрах от Мюнхена...
Я представил себе Фридриха фон Тифенбаха и его дочь Монику, да и себя самого, а может быть, и Таню Кох со своим профессором, разорванных взрывом именно в тот момент, когда мы все должны были бы весело встречать Рождество, и не оказал Рэксу ни слова.
Только постарался изобразить на своей морде такую искренность, которую Рэкс вряд ли когда-нибудь видел в своей жизни, и жалобно просипел под его тяжеленной лапой:
- Рэксик, родненький... Ну о чем ты говоришь, браток? Разве бы я тебе не сказал?! Ну как ты можешь так обо мне подумать?!
Криминальная полиция уехала, взяв с нас слово - ни с кем не разговаривать об этом, никого из окружающих не подозревать и вообще вести себя так, словно мы ничего не знаем и знать не хотим.
Несколько ошалевшие от почти трехчасового пребывания посторонних людей в нашем доме, мы с Фридрихом наскоро перекусили. Причем Фридриху пришлось даже шлепнуть пару рюмок коньяку, чтобы немножко прийти в себя и оклематься от свалившихся на него новостей. А потом, совершенно обессиленные, мы завалились в гостиной у елки немного передохнуть перед началом приведения себя в порядок и прихода гостей. Фридрих - на свой диван, я - в свое кресло.
Подремать не удалось ни мне, ни Фридриху. Слишком велико было нервное напряжение. Поэтому уже через час Фридрих встал с дивана и сказал:
- Кыся! Я оставляю тебя встречать и занимать гостей, а сам пойду приму ванну и переоденусь. В конце концов, Рождество есть Рождество, и никто не имеет права нам его испортить!
- Только, пожалуйста, возьми с собой телефон, - сказал я ему. - Мало ли что...
Я знал, что у Франца Мозера есть свои ключи от калитки, но если позвонит Гельмут Хартманн, а он, по моим расчетам, обязательно позвонит часам к шести, то пусть он лучше разговаривает с Фридрихом. Потому что этот Швайне-Хунд в Человеческом образе все равно меня не поймет...
По-моему, немцы придумали грандиозное ругательство - "швайне-хунд". То есть "свинячья собака"... Абсолютно алогичное, нелепое, но для нас, Котов, очень даже выразительное! Не вставая с кресла, я разглядывал "Свой собственный документ", изготовленный старым русским жуликом, осчастливившим разными сроками своего присутствия почти все тюрьмы Европы. Теперь этот документ, повествующий об "исторической" любви "моих" предков - Кошки шведского короля Карла и Боевого (???) Кота Государя Всея Руси Петра Великого - был заключен под стекло, в очень дорогую старинную рамочку красного дерева, окаймленную настоящим чеканным серебром.
Замечательная по своей наивности и наглости, моя "родовая грамота" стояла на самом видном месте нашей огромной гостиной - на камине темно-красного мрамора, рядом с разными небольшими семейными реликвиями семьи фон Тифенбах.
Но стояла она там как шутка. Как веселое напоминание о нашем первом дне знакомства. И мне это ужасно нравилось! Да и всем, кто к нам приходил, тоже. Даже сегодняшней полиции...
Однако сейчас я смотрел на эту дурацкую грамоту, почти не видя ее. Мне нужно было на чем-то остановить свой взгляд, и на глаза случайно попалась эта рамочка красного дерева в серебре.
А в голове у меня все время проворачивалась МОЯ КОМБИНАЦИЯ сегодняшнего вечера. Которую я противопоставил всей Криминальной полиции Мюнхена. Только бы не сорвалось... Только бы не разрушилось!..
Я просчитывал десятки вариантов, понимал, что срыв может произойти в любом из звеньев: может быть, испугается Мозер, или перетрусит Гельмут, или кто-то из них случайно обнаружит матрешку под сиденьем серебристого "мерседеса"; или - что самое страшное - Моника неожиданно согласится подождать, пока Франц и Гельмут "починят" их автомобиль, и поедет к отцу вместе с Гельмутом. А там еще и Дженни...
Голова у меня шла кругом, и я молился всем нашим Котово-Кошачьим Богам, чтобы все шло так, как придумал Я, как это должно было бы идти, если подходить ко всему этому с мерками СПРАВЕДЛИВОСТИ.
Очнулся я только тогда, когда случайно заметил в окне идущих уже по саду Таню Кох, Фолькмара фон Дейна и Франца Мозера. Сначала я подумал, что прослушал звонок в дверь, а потом вспомнил, что у Мозера есть свои ключи от калитки и гаража. Наверное, все трое одновременно подъехали к нашему дому, и звонка попросту не было.
А тут, кстати, в гостиную спустился и Фридрих. Но в каком виде?!
В смокинге (это мне когда-то Шура Плоткин объяснял...), в белой "бабочке", с маленьким ярким живым цветочком на черном шелковом лацкане и в очень строгих, черных, почти без блеска, туфлях.
- Какой ты красивый, Фридрих! - восхитился я и увидел, что Фридрих очень обрадовался моему впечатлению.
- Тебе действительно нравится? - смущенно спросил он, словно надел смокинг впервые в жизни.
- Очень! - с удовольствием сказал я. - Ну просто - отпад!!!
- Что? - не понял Фридрих. - Как ты сказал?..
На мое счастье, раздался звонок в дверь, и мне не пришлось объяснять Фридриху значение слова "отпад". Для меня всегда это почти непосильная задача - растолковывать ему то или иное наше выраженьице и переводить его на удобоваримый язык. Поэтому последнее время при Фридрихе я опасаюсь пользоваться нашим уличным жаргоном. Это я только сейчас, на нервной почве, ухо завалил...
Вот, кстати, попробуй, объясни Фридриху, что это такое! Себе дороже...
... Потом все друг друга поздравляли с праздником и дарили подарки.
Этому подонку Мозеру Фридрих вручил объемистый конверт с "Вайнахтсгельд" - рождественскими деньгами.
Фолькмару фон Дейну - настоящий рисунок какого-то Дюрера, о котором я никогда и слыхом не слыхивал...
А Тане Кох Фридрих преподнес коробочку с такой сверкающей цацкой внутри, что, когда Таня открыла коробочку, она чуть в обморок не упала!
Мне же Таня подарила красно-золотую жилетку с белой манишкой и таким же бантиком, как у Фридриха. Чуть поменьше.
- Ты что, Таня?.. - тихо спросил я ее на Нашей Волне. - У тебя совсем крыша поехала?! Я же никаких жилеток не ношу...
- Кыся, миленький... Ну, пожалуйста, надень жилеточку! - вслух запричитала Таня, - Только на сегодняшний вечер! Я так старалась... Пожалуйста, очень прошу тебя... Это сейчас ужасно модно! Все телевизионные модераторы, и мужчины, и женщины, теперь только в жилетках! Причем в самых разных... Я помогу ее тебе надеть. Ну, пожалуйста, Кот!..
- Телевизионные модераторы, даже самые популярные и талантливые, - далеко не образец хорошего вкуса, - заметил Фридрих. - Но тебе, мой дорогой друг Кыся, эта жилетка действительно очень к лицу. Ты в ней так импозантен..
Я и сломался. Таня была так красива, так элегантна в своем вечернем платье, а Фридрих посоветовал мне надеть жилет таким тоном, что я дал слабину и позволил напялить на себя жилетку вместе с манишкой и белым бантиком. Это было не бог весть как удобно, но почти не стесняло движений. И я смирился.
- Я, пожалуй, пойду в гараж, приготовлю фейерверк? - спокойно спросил Франц Мозер.
- Конечно, конечно! Я же для этого и просил вас заехать сюда на полчасика, - тут же согласился Фридрих.
А я с замирающим сердцем ждал телефонного звонка от Гельмута Хартманна, и внутри у меня все дребезжало от нервного напряга. И в тот момент когда Мозер направился было к дверям, раздался звонок телефона.
Откуда-то я точно ЗНАЛ, что это звонит Гельмут.
Мало того, когда Фридрих взял телефонную трубку (заметьте, без "громкой связи"!..), я УСЛЫШАЛ не только то, что говорил Фридрих фон Тифенбах, но и то, что говорил ему Гельмут Хартманн с другого конца Грюнвальда!.. Вот ОНО, НАШЕ - КОТОВОЕ, НЕОБЪЯСНИМОЕ!!!
- Фридрих, добрый вечер. У меня опять не заводится мой проклятый "мерседес", - сказал Гельмут. - Нет ли у вас герра Мозера?
- Есть, - ответил Фридрих и жестом остановил уже уходящего Франца.
- Фридрих, будьте любезны, попросите герра Мозера заехать за нами на одной из ваших машин. А может быть, он мне и поможет завести мой автомобиль. Он уже это несколько раз делал. Тогда вообще не будет никаких хлопот с возвращением домой ночью...
- Хорошо, Гельмут, - коротко ответил Фридрих, отключил телефон и сказал Мозеру: - У герра Хартманна опять проблемы с его "мерседесом". Пожалуйста, Франц, возьмите машину и съездите за ними.
- А как же фейерверк? - осторожно спросил Франц Мозер, и я почувствовал его внутреннее ликование - все шло так, как они с Хартманном и планировали!
- Ничего страшного. Я думаю, пока фрау Кох накрывает на стол, мы с профессором сумеем сами подготовить все ракеты к запуску. А так как сегодня навалило много снега, возьмите "чероки", чтобы у вас самих не возникло никаких проблем по дороге.
- Слушаюсь, герр фон Тифенбах! - И Мозер вышел из гостиной.
Я тут же юркнул за ним. Лишь бы он не открывал ящик с ракетами! Лишь бы не лапал мешок "Русский сувенир"!.. Если же он это попробует сделать, я постараюсь ему как-нибудь помешать. Как - я понятия не имел, но надеялся, что в экстремальный момент мне это придет в голову...
Как я и ожидал, спустившись в гараж, Мозер тут же открыл ящик с ракетами, заглянул туда, увидел знакомый пластиковый пакет (недаром я после отъезда полиции еще полчаса корячился - снова запихивал туда пакет с лыжным ботинком!..), и чтобы не дать Мозеру прикоснуться к нему и подумать - на месте ли бомба матрешка, я неожиданно, перед самым носом Мозера, даже хлестнув его хвостом по лицу, вспрыгнул на крышу "гранд-чероки".
Мозер в испуге отпрянул от ящика, прикрыл его и дрогнувшим голосом спросил меня:
- Тоже поедешь со мной, русская сволочь?
Но я сделал вид, что ничего не понял, и даже потерся брылями о плечо Мозера. Можете представить, чего мне это стоило!..
И когда Мозер открыл дверцу "чероки", я первым прыгнул в кабину. Там, у Хартманнов, я хоть смогу повлиять через Дженни на Монику - если она заартачится и не захочет ехать сама на "чероки"...
* * *

Но мне этого делать не пришлось.
Нужно было видеть, как Моника и Дженни обрадовались, увидев меня в красно-золотой жилетке и белой манишке с беленькой "бабочкой"!
Дженни от меня просто глаз не отрывала, а Моника тут же согласилась сесть за руль "чероки" и вместе со мной и Дженни ехать прямо к отцу. И там подождать Гельмута с его капризным "мерседесом" - герр Мозер утверждает, что починка займет всего минут двадцать, - а потом уже сесть всем вместе за праздничный стол!..
А пока Моника поможет Тане Кох накрыть на стол, а отцу - разобраться с фейерверком. Начиная с ее далекого теперь детства, они с папой всегда готовили фейерверк вместе.
Один я видел, как переглянулись Хартманн и Мозер! И если до какого-то мгновения у меня нет-нет, да и возникали сомнения, имею ли я право брать на себя Суд над этими двумя Негодяйцами, то после того как я еще перехватил их взгляды, которыми они проводили нас, у меня отпали все сомнения...

* * *

В четыре руки Моника и Таня накрыли в столовой, благо фрау Розенмайер перед своим уходом заранее все так красиво разложила на невиданно роскошной старинной посуде (даже крахмальные салфетки скрутила башенками!), что Таня и Моника затратили на сервировку стола не больше десяти минут.
А я ждал второго, "проверочного" звонка Хартманна...
Дождался я его тогда, когда Дженни, дыша, как Баська Ковальска, пыталась утащить меня в одну из пустых комнат или ванную, или туалет... Ей сейчас было все равно где! Вот ведь приспичило!..
Но мне было настолько не до нее, что даже Моника это почувствовала и прикрикнула на нее:
- Дженни! Оставь Кысю в покое!..
Именно в эту секунду позвонил Гельмут. Трубку взяла Моника.
- Все в порядке! - УСЛЫШАЛ я бодрый голос Гельмута. - Мы завели "мерседес" и выезжаем к вам. Я только доброшу герра Мозера до стоянки, где он оставил свою машину. А что делаете вы?
- Мы с Таней приготовили стол и идем с папой и Фолькмаром в гараж заниматься ракетами.
- Превосходно! - сказал Гельмут. - Еду.
Неожиданно для самого себя я вдруг почувствовал, что мне срочно необходимо остаться одному! Тогда я смогу сосредоточиться как следует и УВИДЕТЬ ВСЕ, ЧТО БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ В ДОМЕ ХАРТМАННОВ И В "МЕРСЕДЕСЕ"...
Я рванул вниз, в большую неотапливаемую комнату при подвале, где на стеллажах хранились сотни бутылок самых различных вин, водок, виски, джинов и стояли десятки пластмассовых ящиков с минеральной водой и соками всех сортов...
Слава Богу, Дженни даже не успела понять, куда это я смылился!
Влетев в эту комнату, я непроизвольно, не отдавая себе отчета в собственных действиях, почему-то нырнул под нижнюю полку винного стеллажа, быстренько улегся на живот, спрятал голову между передними лапами и закрыл глаза...
... И УВИДЕЛ ГЕЛЬМУТА ХАРТМАННА ВМЕСТЕ С ФРАНЦЕМ МОЗЕРОМ, СИДЯЩИХ В СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ" НА ПУСТЫННОЙ И РАСЧИЩЕННОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ СТОЯНКЕ ОКОЛО УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА...
Я ничего не слышал... Ощущение было таким, будто я смотрю большой телевизор, а звук выключен. Только видел...
... КАК ГЕЛЬМУТ ВЫНУЛ НЕБОЛЬШОЙ ПУЛЬТ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КАРМАНА ПАЛЬТО.
ПОЛА ПАЛЬТО ОТКИНУЛАСЬ, И Я ЗАМЕТИЛ, ЧТО ГЕЛЬМУТ БЫЛ ТОЖЕ В СМОКИНГЕ И ТАКОЙ ЖЕ "БАБОЧКЕ", КАК У МЕНЯ, ФРИДРИХА И ФОЛЬК-МАРА...
Ах, как жаль, что я ничего не слышу!.. Как мне было бы важно сейчас узнать, что говорил Франц Мозер Гельмуту Хартманну! Я заметил, что чем сильнее я зажмуриваю глаза, чем плотнее прикрываю голову лапами, тем отчетливее ВИЖУ НА РАССТОЯНИИ!
Вот, например, сейчас мне очень хорошо ВИДНО, как...
... ГЕЛЬМУТ, С ИСКАЖЕННЫМ ОТ СТРАХА ЛИЦОМ, НИКАК НЕ РЕШАЕТСЯ НАЖАТЬ КНОПКУ НА ПУЛЬТЕ... И ТОГДА ФРАНЦ НАЧИНАЕТ ЕГО СПОКОЙНО УГОВАРИВАТЬ, ЯВНО ВСЕ ПОВЫШАЯ И ПОВЫШАЯ ГОЛОС...
Я не слышу, я ВИЖУ, как он повышает голос! Я вижу ужас на лице у Хартманна и понимаю, что он не пожалел нас в последний момент - он просто перетрусил и сейчас отказывается нажать кнопку. И тогда...
... ФРАНЦ МОЗЕР ВЫТАЩИЛ ИЗ-ЗА ПАЗУХИ ПИСТОЛЕТ И СУНУЛ ЕГО ПОД ПОДБОРОДОК ГЕЛЬМУТУ ХАРТМАННУ.
ПО ЛИЦУ ХАРТМАННА ПОТЕКЛИ СЛЕЗЫ, И ОН В ПАНИЧЕСКОМ УЖАСЕ СУДОРОЖНО ЗАКИВАЛ ГОЛОВОЙ...
Потом... Ну точно в кино, я УВИДЕЛ...
... ТОЛЬКО ТРЯСУЩИЕСЯ РУКИ ГЕЛЬМУТА. ОДНА ДЕРЖАЛА НА ЛАДОНИ НЕБОЛЬШОЙ РУССКИЙ ПУЛЬТИК, А ВТОРАЯ РУКА ГЕЛЬМУТА ДРОЖАЩИМ УКАЗАТЕЛЬНЫМ ПАЛЬЦЕМ НАЖАЛА МАЛЕНЬКУЮ КРАСНУЮ КНОПКУ...
Но взрыв... Взрыв чудовищной силы - я УСЛЫШАЛ!!! Я услышал, как задребезжали все стекла в окнах нашего дома, и УВИДЕЛ...
... АВТОМОБИЛЬНУЮ СТОЯНКУ УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА. ОНА ВСЯ БЫЛА ОСВЕЩЕНА ГИГАНТСКИМ ФАКЕЛОМ ВЗРЫВАЮЩЕГОСЯ И ГОРЯЩЕГО "МЕРСЕДЕСА"!..
В ЖЕЛТО-БАГРОВОЕ ВЕЧЕРНЕЕ НЕБО ЛЕТЕЛИ, ОХВАЧЕННЫЕ ПЛАМЕНЕМ, КУСКИ "МЕРСЕДЕСА" И ТОГО, ЧТО ЕЩЕ ВСЕГО ЛИШЬ ОДНУ СЕКУНДУ ТОМУ НАЗАД БЫЛО ДВУМЯ ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ...
ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ ЛЮДЬМИ, НО ЖИВЫМИ. А ТЕПЕРЬ...
А теперь звук будто бы стал сам по себе восстанавливаться, - я услышал вой полицейских сирен и отдаленный грохот рушащихся и пылающих обломков бывшего серебристого "мерседеса" с кусками бывших очень плохих Людей на расчищенную от снега автомобильную стоянку учебного поля для игры в гольф...

* * *

В Петербург я лечу один.
Да, да... Я лечу один в Петербург.
Фридрих не может оставить Монику, свою единственную дочь, в таком состоянии, в котором она пребывает все последние дни.
Хотя и не очень счастливо складывалась их жизнь с Гельмутом, но десять лет совместной жизни бок о бок - это десять лет, и за такой короткий срок, как десять дней, зачеркнуть эти десять лет нет никакой возможности!..
Тем более что от Моники и по сей день тщательно скрывается истинная причина взрыва.
Сейчас Моника переехала к отцу, и, на маленьком семейно-дружеском совете, куда были приглашены только самые близкие - Фолькмар фон Дейн, Таня и я, было решено вернуть "Хипо-банку" дом Хартманнов и тем самым погасить долги покойного Гельмута.
А Моника с Дженни пока поживут у Фридриха, а там будет видно.
Теперь подробности, от которых так оберегали Монику.
Криминальная полиция Баварии вместе с какими-то русскими сыщиками докопалась и в Петербурге, и в Германии до настоящего положения дел с тем самым кокаином, на котором я въехал в Германию.
Комиссар полиции Гюнтер Шмеллинг летал даже на пару дней в Петербург, а сюда, тоже на два дня, прилетал из Петербурга один русский милиционер - специалист по транспортировке наркотиков. Это я узнал от Рэкса.
Узнал, что Гельмут Хартманн и Франц Мозер - оба были завязаны на это "кокаиновое дело", но со взрывом "мерседеса" и последующей гибелью главных "фигурантов" (полицейская лексика Рэкса) полиция культивировала две версии: первая - Гельмут и Франц допустили ошибку и несогласованность в обоюдных действиях и совершенно случайно взорвали сами себя. Вторая - их двоих взорвала неустановленная Личность, имеющая непосредственное отношение к делу о "Русском кокаине". Полиции неизвестна эта Личность, и версия находится в специальной разработке.
Однако один из служащих криминальной полиции Баварии свято убежден в том, что обе первые версии не стоят и выеденного яйца, а существует совершенно определенный и всем известный Субъект, который организовал взрыв и убил Гельмута Хартманна и Франца Мозера - во-первых, в пределах "необходимой самообороны", а во-вторых, исполнил акт справедливого отмщения в обход законодательства Федеративной Республики Германии.
Но так как доказать Личность Субъекта, совершившего двойное убийство на территории Баварии, практически невозможно, ибо ни один здравомыслящий юрист никогда не поверит в возможность совершения преступления именно этим Субъектом, то спорить с двумя первыми официальными версиями полиции - смысла не имеет.
Естественно, что этим Служащим криминальной полиции был Рэкс, а подозреваемым им Субъектом - Я!
Но как ни умолял он меня сознаться в этом только ему, - Рэксу, как ни клялся, что из него и под пыткой не вытянут ни слова, я помалкивал, делал вид, что удивлен, обижен, оскорблен, наконец, но даже и не собирался ни в чем признаваться.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:07

* * *

Только один Человек знал все до мельчайших подробностей - по дням, по часам, по минутам. Это был Фридрих фон Тифенбах. От него я не стал ничего скрывать. Я рассказал ему, что даже ВИДЕЛ, КАК ЭТО произошло. И признался, что у меня ни на секунду не дрогнула лапа!
- Знаешь, Кыся, - сказал Тине фон Тифенбах, - я просто в отчаянии от скудности и несовершенства Человеческого языка, и у меня не хватает слов, чтобы выразить тебе, что я думаю по этому поводу. Мы все обязаны тебе жизнью, и я благодарю Господа Бога за то, что Он так счастливо и щедро наградил меня знакомством и дружбой с тобой.
Мы сидели в кабинете. Фридрих у стола в большом вертящемся кожаном кресле, я - у его ног, на ковре. Как мне было ответить Фридриху на ТАКИЕ слова?
Я вспрыгнул к нему на стол, что-то муркнул и лизнул его в щеку. А что я мог еще сделать?
- Но вот о чем я подумал, Кыся, - продолжил Фридрих. - А не слетать ли тебе в Петербург одному? Так ли тебе нужны разные вопросы немецкой полиции? Следствие-то продолжается... Даже если они будут брать у тебя показания, как у обычного свидетеля.
- Каким образом?! - удивился я.
- Таким же, как я сейчас разговариваю с тобой. Уж если твой приятель Рэкс, по твоему же наущению, сумел установить со своим "Полицайхундефюрером" Клаусом Телепатический Контакт, то почему тебе кажется, что в нашей полиции не найдется еще один тонкий и умный Человек, который прочтет книгу доктора Шелдрейса и не воспользуется его методологическими советами? Я считаю, что сейчас - самое время для твоего отлета в Петербург. Давай позвоним твоему другу в Россию, чтобы он встретил тебя. Он владеет каким-нибудь языком, кроме русского?
- Английским. Но очень неважненько...
- Ничего, договоримся, - спокойно сказал Фридрих. - Ты помнишь ваш петербургский номер телефона?
- Нет, конечно, - смутился я. - У меня с цифрами вообще заморочки...
- Что?!
- Ну, цифр я не знаю! Вот что...
- А-а-а... Не нервничай. Ничего страшного. Давай я запишу его фамилию и полное имя. "Шура", как я понимаю, что-то домашнее?
- Да. Его зовут Александр Плоткин.
- Адрес не помнишь?
- Прекрасно помню! Проспект Науки, около шашлычной девятиэтажный дом с одним входом и лифтом. Квартира на восьмом этаже. Перед домом - пустырь.
- Понятно, - улыбнулся Фридрих. - Ничего, ничего! Сейчас все будет в порядке.
Он позвонил в специальную международную справочную и попросил разыскать в России, в городе Санкт Петербурге на проспекте Науки номер частного телефона журналиста Александра Плоткина.
Спустя пятнадцать секунд Фридрих уже записывал наш петербургский номер телефона. Несколько раз попытался набрать этот номер и соединиться с Шурой, но разочарованно и горестно вздохнул:
- Никто не отвечает. Его нет дома...
* * *

В оставшиеся до моего отлета три дня мы звонили Шуре Плоткину в самое разное время суток раз сто и ни разу не застали его дома. Я высказал предположение, что он на недельку уехал в Москву. Раньше он это делал достаточно часто...
Несмотря на то что Шура не откликался, было решено отправить меня в Санкт-Петербург как можно скорее. От лишних полицейских расспросов, от последствий возможной экзальтированной болтовни Дженни с посторонними Собаками. Дженни не захочет, а заложит - только из одного желания, чтобы все знали, какую важную роль она играла во всем этом шумном деле. Ну и, конечно, не удержится и назовет мое имя!..
Мой отлет был обставлен самым деловым и шикарным образом.
Все ранее заготовленные документы для нашего совместного полета в Россию с Фридрихом были аннулированы. Все необходимые документы только на одного меня - получены в течение двух дней.
Надо сказать, что здесь очень сильно сработало имя самого Фридриха фон Тифенбаха. Для обычного немца эти документы оформляли бы недели три-четыре.
Компания "Люфтганза" получила заказ на авиационный билет Мюнхен - Санкт-Петербург - Мюнхен и на самое высокое обслуживание Кота фон Тифенбаха в салоне высшего класса.
Немаловажная деталь - во всех документах я числился под фамилией Фридриха, как "Мартын-Кыся фон Тифенбах"! И это играло существенную роль здесь, в Германии.
Вместе со мной летели копии самых разных финансовых документов на оплату счетов:
1. За резервацию отдельного номера в пансионе для приезжающих Котов, Кошек и Собак при самом дорогом и фешенебельном пятизвездочном отеле Санкт-Петербурга. Пансион с парикмахерской для Котов и Собак, маникюром, педикюром, серными ваннами, круглосуточным врачебным наблюдением и четырехразовым питанием по заказу Кота-клиента. Расчеты только в свободно конвертируемой валюте.
2. Заранее было оплачено двадцатичетырехчасовое дежурство автомобиля "Волга" - черного цвета, как нам сообщили в ответном факсе, - для персонального использования этого автомобиля Мартыном-Кысей фон Тифенбахом в любое удобное для него время, на любые расстояния.
3. Для поддержания постоянной и бесперебойной связи с Мартыном-Кысей фон Тифенбахом при вышеупомянутом Клиенте всегда будет находиться радиотелефон спутниковой связи с запрограммированными номерами в Германии самого владельца данного Кота и его переводчика на русский язык - фрау Татьяны Кох. Одно нажатие необходимой кнопки, которое может осуществлять сам Клиент и любой обслуживающий Клиента персонал, включая шофера черной "Волги", в любое время суток обеспечивает немедленную связь с Мюнхеном.
Инструкция по правилам пользования настоящим телефоном на русском языке - прилагается.
4. Шофер автомобиля "Волга", закрепленного, за Мартыном-Кысей фон Тифенбахом, должен по совместительству (за отдельную плату) выполнять обязанности "бодигарда", то есть телохранителя данного Клиента.

* * *

В мюнхенский аэропорт имени Франца-Йозефа Штрауса мы выехали тремя машинами.
Грустный Фридрих, почти отсутствующая Моника, притихшая Дженни и до предела взвинченный, но не подающий и признака нервозности Я - в "роллс-ройсе". За рулем - симпатяга герр Лемке.
Заплаканная Таня Кох и нежно-сосредоточенный на ней профессор Фолькмар фон Дейн - на "ягуаре".
И Клаус с Рэксом на своем "фольксвагене-пассате".
Для быстрого разрешения всех проблем, которые могут возникнуть в случае беспрецедентного самостоятельного перелета Кота из одного государства в другое, Клаус хотел было ехать в аэропорт в своей полной служебной форме и на бежево-зеленом полицейском "БМВ" с мигалками.
Но Фридрих попросил его этого не делать, сказав, что с "Люфтганзой" у него полная договоренность по всем пунктам перелета Кота, вплоть до прикрепления к Кысе специальной стюардессы на время полета.
Оказывается, путь в аэропорт лежал на ближайшем отрезке автобана Мюнхен - Нюрнберг, и волей-неволей я вторично оказался там, где поблизости разыгрался тот самый кровавый и трагический спектакль, в котором несколько месяцев тому назад я принимал такое бурное участие...
Волнение мое усиливалось с каждой секундой!
Когда же мы достигли именно того места, где мы с тяжело раненным Водилой догнали на своем сорокатонном "вольво" микроавтобусик "тойота", на котором удирал от нас этот профессиональный убийца, исполосованный мной Алик, - и впечатали его в заднюю стенку огромного голландского рефрижератора так, что от его "тойоты" остались только разорванный металл вперемешку с тем, что было Аликом, - я вырвался из рук Фридриха, истерически заметался по "роллс-ройсу" и закричал в голос:
- Остановитесь!!! Остановитесь, я умоляю вас!.. Да остановитесь же, черт вас всех побери!..
Наверное, мой волевой напор был столь силен, что меня поняли одновременно все - во всех трех машинах.
Герр Лемке даже без приказания Фридриха съехал на обочину. Следом затормозил "ягуар" профессора. И только "фольксваген" Клауса и Рэкса проехал чуть вперед и встал перед нашим "роллс-ройсом".
Клаус вынул из-под сиденья синюю полицейскую мигалку и поставил ее на крышу своего совершенно "неполицейского" автомобиля. На всякий случай, как мне потом объяснил Рэкс.
Я бросился открывать дверцу "роллс-ройса", но это оказалось мне не по силам. Помог мне Фридрих, и я стремглав вылетел из машины.
Вокруг все выглядело совершенно иначе, чем тогда...
Было раннее утро.
А тогда была ночь...
Сейчас все было покрыто холодным, слежавшимся снегом, а тогда была теплая немецкая осень. По существу, конец лета.
И по автобану сейчас спокойненько бежали машины - кому куда было нужно.
А тогда все автомобили стояли вокруг нас, рассекая темноту светом своих фар, и в этом свете лужи крови на асфальте были черными, а лица убитых и раненых - сине-белыми...
- Тебе плохо, Кыся? - спросил меня Фридрих.
- Нет, нет!.. Постойте. Не ходите за мной!.. - ответил я.
И я бросился на другую сторону автобана, чудом выскальзывая из-под колес мчащихся автомобилей. Я несся наперерез движению к знакомой полосе густого кустарника и редких деревьев за противоположной обочиной...
Слышал, как Фридрих сказал всем остальным:
- Не волнуйтесь. Он сейчас вернется.
А Клаус негромко добавил:
- Он узнал это место. Вся та история с кокаином произошла здесь... Помнишь, Рэкс?
А я уже лихорадочно разгребал смерзшиеся пласты грязного снега, разбрасывал в стороны комья обледенелой земли под тем самым деревом, где в ту жуткую ночь закопал золотую зажигалку "Картье", потерянную Гельмутом Хартманном, найденную мной и Дженни. Которую мы так легкомысленно хотели подарить моему Водиле...
Но вот из-под мерзлой земли показался кусочек тряпочной ветоши, и я возблагодарил Всевышнего, что ветошь была промаслена! Она не сгнила, не рассыпалась, не разорвалась, когда я, упираясь всеми четырьмя лапами, скользя по подтаявшему подо мной снегу, тащил ее из мерзлой земли.
- Тебе помочь? - мысленно спросил меня Рэкс с той стороны автобана.
- Обойдусь... - ответил я ему и вытащил этот проклятый комок ветоши.
Раскатал его когтями и выволок из него золотую зажигалку "Картье"!
Прихватил зажигалку зубами и, совершенно обессиленный, вернулся на обочину автобана. Дождался, когда поток машин слегка поредел, и неторопливо пересек проезжую часть.
Подошел к Монике фон Тифенбах-Хартманн и положил эту зажигалку у ее ног. В конце концов, Моника тут совершенно ни при чем...

* * *

Аэропорта я практически даже и не видел.
Несмотря на то что все окружающие меня, даже Дженни, накануне прожужжали мне все уши, какой аэропорт в Мюнхене! И по величине, и по комфортабельности, и по инженерной мысли. Последнего я не понял, но сообразил,что это - что-то особенное!..
Однако увидеть аэропорт мне так и не удалось, и только лишь по собственной вине.
Я категорически отказался от поводка с системой ремешочков на фигуру и попросил, чтобы до самолета меня донесли в сумке, как это делал когда-то мой дорогой Водила. В эту же сумку можно положить все документы, следующие вместе со мной, и спутниковый телефон с инструкцией, и какой-нибудь жратвы на дорогу.
Хотя Дженни уверяла меня, что в самолете обычно потрясающе вкусно кормят, и причем абсолютно "на халяву". У Дженни был большой опыт полетов...
За свое категорическое решение не надевать поводок я поплатился самым жестоким образом. Во-первых, сидя в сумке, я так и не увидел хваленый мюнхенский аэропорт, а во-вторых, Таня и Фридрих настояли на том, чтобы до Санкт-Петербурга я летел в рождественской красно-золотой жилетке! Они еще хотели, чтобы я надел и манишку с "бабочкой", но тут я решительно положил конец их тщеславным притязаниям и от манишки с "бабочкой" отказался наотрез.
С пограничниками была предварительная договоренность, что я не буду проходить общий паспортный контроль, они так проверят мои бумаги и меня самого - на оружие и наркотики. Такая проверка обязательна для всех садящихся в самолет. И если с этим делом у меня будет все в порядке - Специальная стюардесса (кстати, очень красивая девушка в Специальной замечательной форме и нелепой шапочке на голове) пронесет меня в сумке через Специальный служебный проход, по Специальному выдвижному коридору прямо в самолет - на мое место в Специальном салоне первого класса для очень высокопоставленных Специальных пассажиров.
Я вообще заметил, что словом "специальный" немцы обожают выделять любое, даже самое незначительное явление, хотя бы мало-мальски отличающееся от обычного. И это должно подчеркивать исключительность положения, доступного не каждому.
* * *

Прощание было каким-то расслабленным, грустным, словно ни у кого уже не осталось физических сил для достойного проявления своих чувств и эмоций. Да так, наверное, оно и было...
Герр Лемке уважительно пожал мне лапу.
Глядя куда-то сквозь меня, Моника приложилась к моей морде сначала левой щекой, потом правой и перекрестила меня...
"Полицайхундефюрер" Клаус приподнял меня, поднес к самому своему лицу и вдруг неожиданно прошептал мне на ухо на чистом шелдрейсовском языке:
- Найдешь своего приятеля-шофера, передай ему, что он оправдан и свободен от всяких подозрений. Это мне сказали ваши.
- Спасибо, - ответил я ему и неловко лизнул его в нос.
Рэкс прижался ко мне своей огромной мордой, а я обхватил его лапами за толщенную шею, и мы немного постояли так, не сказав друг другу ни слова,
Профессор Фолькмар фон Дейн потряс мне обе мои передние лапы.
Дженни тихонько поскуливала, пыталась лизнуть меня в морду и чего-то вякала о любви, хотя я четко видел, как она положила глаз на Рэкса...
Таня Кох открыто плакала, тискала меня и шептала, что если бы не я... И что я принес ей счастье!
А потом я просто прыгнул на худенькое плечо Фридриха фон Тифенбаха, обхватил его голову лапами и, не помня себя от нежности и печали, стал ему что-то бормотать и бормотать по-нашему, по-Животному!..
Я знал, что он не понимает ни слова, но у меня тоже не осталось сил на Телепатию по-шелдрейсовски, и поэтому я, весь в слезах, как какой-нибудь маленький-маленький Котенок, продолжал прижимать к себе Фридриха, ставшего мне таким родным и близким, как Шура Плоткин, как Водила, как все, что мне безумно дорого на этом свете...
- Ты не вернешься, - тихо сказал Фридрих. - Я знаю. Я вижу тебя в последний раз. Мне совсем немного осталось жить. И если когда-нибудь...
- Да! Да, конечно!.. - прошептал я все-таки по-шелдрейсовски. - Я буду звонить тебе... И пожалуйста, не забывай: полтаблетки от давления и таблетку "Бромазанила" на ночь. Я предупредил Дженни...
- Спасибо, - сказал Фридрих, и мы с ним просто расцеловались самым настоящим образом.

* * *

Описывать два с половиной часа полета от Мюнхена до Санкт-Петербурга - вряд ли имеет смысл.
Первую половину полета я еще как-то бодрствовал; то меня кормили (действительно очень вкусно!), то поили, то каждый член экипажа по очереди выходил из своей пилотской кабины - с понтом, будто бы он идет в туалет, а сам пялился на меня, числящегося по списку пассажиров как "Мартын-Кыся фон Тифенбах" и находящегося на борту самолета под индексом VIP. Это, как мне еще вчера объяснил Фридрих, международный английский Термин - VIP. "Very Important Person". Что по-русски означает - "Очень важная персона".
Несколько раз меня напрягала красоточка стюардессочка, которой я был поручен. Она все время спрашивала, как я себя чувствую, и по моему телефону сообщала это Фридриху или Тане в Мюнхен. Причем делала она это с разрешения командира корабля, ибо в воздухе пользоваться спутниковыми телефонами строжайше запрещено. Чтобы не мешать самолетной связи с землей.
Пару раз со мной пытались пообщаться мои соседи - сильно нетрезвый русский мужик - глава какой-то профашистской политической партии в России. Он даже предлагал мне выпить с ним. И какой-то министр Баварии. Когда министр узнал от стюардессы, что я из фамилии фон Тифенбахов, он тут же представился мне, но я, к сожалению, сразу же забыл его фамилию...
Я вежливо уклонился от поглаживаний баварского министра, а на предложение главы русского фашизма выпить с ним на брудершафт так показал ему свои клыки и когти, что он тут же протрезвел и попросил стюардессу пересадить его от меня подальше.
И это было даже очень хорошо. Потому что в тот момент мне было не до фашистов, не до министров, голова моя работала только в двух направлениях - что с Шурой, где он, почему не отвечает на телефонные звонки? Это - первое. И второе - как мне найти Водилу? Не зная ни имени, ни фамилии, ни точного адреса... Помню только, что как-то Водила обронил, что живет в районе Невского...
А потом я даже не заметил, как задрых в удобном и мягком самолетном кресле, и помню только сквозь сон, что стюардессочка заботливо накрыла меня теплым пледом...

* * *

... Проснулся я оттого, что кто-то осторожно тормошил меня и приговаривал по-немецки:
- Герр фон Тифенбах... Герр фон Тифенбах! Проснитесь. Мы на земле. В Санкт-Петербурге. Вас уже встречают, герр фон Тифенбах!..
Когда меня вынесли на трап в сумке со всем моим багажом - телефоном и кипой разных финансовых бумаг, я высунул голову наружу и увидел следующее.
Колючий, ледяной ветер кружил поземку по летному полю, а у самого трапа нашего самолета стоял белый "Мерседес-300" с распахнутыми дверцами.
Около него, несмотря на пронизывающий холод, с обнаженной головой, держа бежевую пыжиковую шапку в руках, первый и крошечный признак нашего российского благосостояния ее владельца, - в распахнутой дубленке мышиного цвета, элегантно облокачивался о капот белого "мерседеса" - ни больше ни меньше, как раздобревший и разгладившийся сукин сын Иван Афанасьевич Пилипенко!!!
Этот ужасный и отвратительный Кошколов и Собакодав, ловец и убивец невинных Собак и Котов, торговец "живым Кошачьим товаром", изготовитель уродливых шапок из шкурок убиенных им несчастных и очень домашних Животных. Пилипенко - автор сотен трагедий семей, когда-то вырастивших это Животное, сделавших его членом своей семьи, и так подло украденного и умерщвленного на мраморных столах Института физиологии или в дачном сарайчике самого Пилипенко, где-то неподалеку от города. Об этом сарайчике, помню, среди нас, Котов, ходили чудовищные легенды...
ИТАК - САНКТ-ПЕТЕРБУРГ НАЧИНАЛСЯ ДЛЯ МЕНЯ С ПИЛИПЕНКО.
То есть - круг замкнулся.
Несколько месяцев тому назад с именем Пилипенко для меня кончился Петербург, а сегодня Петербург, мой любимый и родной город, начинается, с того же ненавистного мне Пилиленко! Просто мистика какая-то...
Что же дальше-то будет?..
Когда мы с моей стюардессочкой спустились с трапа, Пилипенко поклонился нам и на ужасающем английском начал было:
- Хай ду ю ду! Вилкоменн ту Санкт-Петербург!.. Айм вери глэд ту си ю...
Тут он запнулся и крикнул по-русски внутрь машины:
- Васька! Как там дальше?..
Сидевший за рулем Васька (тоже - хорошая сволочь!..) удивился и сказал:
- Ну, Иван Афанасьевич, ты даешь, бля!. Откуда я-то знаю? Ты - хозяин, ты и знать должон.
Но тут стюардессочка сказала на вполне приличном русском:
- Получите, пожалуйста, вашего клиента и распишитесь в этой бумаге. Копию оставьте себе.
Пилипенко подписал бумагу, вернул оригинал стюардессе и протянул руку за сумкой. Но стюардесса сказала:
- Момент, герр Пилипенко. Я должна подтвердить Мюнхену наше прибытие в Санкт-Петербург.
Она пошарила рукой в сумке, достала из-под меня спутниковый телефон и нажала мюнхенскую кнопку. Подождала несколько секунд и залопотала по-немецки:
- Фрау Кох? Все в порядке. Мы в Санкт-Петербурге. Очень холодно. Нас уже встретили. В полете все, все было в порядке. Передаю телефон...
Пилипенко снова протянул руку, теперь уже за трубкой, но стюардесса отвела его руку в сторону и попросила к телефону меня:
- Герр фон Тифенбах - вас.
Я в своей рождественской красно-золотой жилетке наполовину высунулся из сумки и краем глаза заметил, что у Пилипенко от изумления просто отвалилась челюсть! Так тебе и надо, гад...
Я приложил ухо к трубке и услышал голос Тани: - Ну как ты, Кыся?..
- Нормально, - по-шелдрейсовски ответил я. - Поцелуй Фридриха. Успокой его. Я еще буду звонить...
И сам лапой отключил телефон. Пилипенко увидел это, впал в полуобморочное состояние и покачнулся...

* * *

Ах, как мне отчетливо вспомнился полный бессильной злобы монолог Пилипенко, когда провонявший оружием, потом и похмелюгой милиционер остановил тогда раздолбанный "москвичонок", на котором они везли нас на заклание в Институт физиологии, и отобрал у Пилипенко десять долларов ни за что ни про что. Да еще и обматерил с ног до головы!
"Будет и на нашей улице праздник!.. - сказал тогда Пилипенко Ваське. - Сейчас время революционное - кто был ничем, тот станет всем!.."
А я еще тогда подумал - все может быть...
И вот вам, пожалуйста! Белый "мерседес", пыжиковая шапка, дубленка - которые ему раньше и во сне не снились... И Васька прикинут - будьте-нате. Кожаный куртон фирменный, руки в специальных автомобильных перчатках с дырочками, французским одеколоном от него разит. Курят они исключительно "Данхилл".
Так это он - Пилипенко Иван Афанасьевич - хозяин самого дорогого и престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого ранга?! Это на ЕГО банковский счет Фридрих фон Тифенбах перевел все суммы на мое содержание!
- Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! - окликнул его Васька. - А не сдается тебе, что у этого мюнхенского Котяры - рожа вроде знакомая, а?
У меня сердце замерло... А вдруг они узнают меня, развернутся прямо вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на Васильевский остров, в Институт физиологии!.. Благо тут это рядышком.
- Ну тебя, Васька, - неуверенно проговорил Пилипенко. - Быть не может! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя - похож... Ты про какого вспомнил?
- А про того - с проспекта Науки. Который нас в последний раз тогда, осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и сам смылился. Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже...
- Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если этот Котяра действительно того самого еврейчика и он за это время сумел ТАК приподняться, что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном - я ни о чем вспоминать не хочу!
- А если я тебе напомню, как он в позапрошлом годе тебе всю фейсу располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз?.. - ехидно спросил Васька.
- Слушай! - строго сказал ему Пилипенко. - Ты говори, да не заговаривайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового уровня. И ни за какие прынцыпы не держусь. Мне - абы гроши и харчи хороши, как говорят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца! И ежели ты его хоть словом обидишь или еще как, я из тебя душу выну и без порток выкину. Понял? А на твое место любого генерала-отставника возьму, и он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, будет мне служить, как Иосифу Виссарионовичу Сталину!
И тут мы подъехали к роскошной гостинице.
То, что гостиница была роскошной, я сразу просек по тем автомобилям, которые толпились у входа в этот русский рай богатого туризма и очень крупных деловых контактов.
Мне еще Водила на корабле рассказывал про такие гостиницы у нас в Питере. А я все никак не мог поверить, что в одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним, существуют такие гостиницы.
Причем автомобили были не хуже грюнвальдских! А уж Грюнвальд был пастбищем, на котором паслись самые дорогие автомобили Мюнхена - самого богатого города в Германии...
* * *

Пилипенко не доверил Ваське нести сумку со мной, телефоном и документами. Нес сам. И принес меня - черт знает куда!..
Розово-голубые салоны с высокими потолками, с кондиционерами, как у нас в грюнвальдском доме Фридриха, с поилками на подставочках - чтобы, не дай Бог, Кошечке или Собачке не пришлось бы низко наклоняться над чашечкой! Это может привести к искривлению шейных позвоночков, как когда-то мне объясняла Дженни...
Повсюду розовые и голубые подушечки, на коврах валяются искусственные косточки, игрушек - не счесть! Специальные деревца, по которым можно лазать, а внизу - мягкое утолщение. Чтобы драть когтями, если так уж приспичит...
Вокруг этих Кошечек и Собачек так и вьются очень интеллигентного вида люди; в шелковых голубых и розовых халатах. Кто по-французски говорит, кто по-английски, кто по-испански... Чтобы каждый Клиент в пансионе имел тот язык, к которому он привык у себя на родине. Да и с Хозяевами Клиентов так общаться легче.
Отвели мне небольшую комнатку - голубую. В одной плошке - кристально чистая водичка, в другой - не киснущее свежее молочко. На всякий случай. Потому что столовая для нас, Котов, - в другом месте. Ну и конечно, постель - потрясающая! Пушисто-мягкое корытце с уймой подстилочек и крохотных подушечек.
Ничего нашего российского! Все заграничное. Я даже кучу всяких немецких примочек узнал, которые видел в том мюнхенском Кошачье-Собачьем магазине в Нойе-Перлахе, где мне покупали поводок, а для Дженни меховое пальтецо с капюшоном.
И по этим салонам тоскливо и важно шатались наманикюренные и невероятно причесанные Кошки, прилизанные и спесивые Коты вперемежку с растерянно-истеричными Собачками, постриженными так, будто они секунду тому назад вернулись из циркового манежа.
Однако, скажу без ложной скромности, когда Пилипенко выпустил меня в этом великосветском салоне из сумки и я появился в своей рождественской красно-золотой жилетке, - все окружающие меня Коты, Кошки и Собачки замерли и уставились на меня, как на седьмое чудо света. В воздухе густо запахло нескрываемой завистью. Да здравствует моя подруга Таня Кох - очень-очень русская немка!
Меня оформили, прочитали внимательно мое любимое меню, тут же изготовили мне "татарский бифштекс" из свежайшей телятины, и, пока я пожирал его прямо в кабинете Пилипенко, все остальные служащие, оказавшиеся действительно интеллигентными и высокообразованными людьми (не дурак был Пилипенко - сумел подобрать кадры!..), изучали инструкцию пользования моим телефоном для связи с личным переводчиком "герра Мартына-Кыси фон Тифенбаха" в Мюнхене - фрау Кох.
Пожрав, я решил тут больше не задерживаться и немедленно отправиться домой - к Шуре. А вдруг у него просто испорчен телефон и нет денег его починить? Или у него отключили телефон за неуплату? У нас уже такое бывало!.. И наверняка Шура сидит сейчас в тоске и одиночестве при мертвом телефоне дома, за своей старенькой пишущей машинкой, в которую уже месяц как вставлен чистый лист бумаги...
Я растолкал столпившихся у моего телефона, вскочил на стол Пилипенко и сам нажал мюнхенскую кнопку. Все ахнули!
Послышался стрекот набора номера, два длинных гудка, и сразу же - голос Тани:
- Доктор Кох.
- Это я, - сказал я ей мысленно, по-шелдрейсовски.
- Кыся! Миленький!.. А мы уж тут волнуемся... Ну как ты там? Тебе не холодно?
- Нет. Таня, пожалуйста, скажи этим обалдуям, чтобы они дали мне машину и отвезли на проспект Науки, к шашлычной.
- Как?! Они тебя там даже не покормили? - возмутилась Таня.
- Нет-нет... С этим все в порядке. Просто там, у шашлычной, находится мой дом с Шурой Плоткиным.
- Понятно. Передай трубку главному. Я все скажу. И не забывай, что между Мюнхеном и Петербургом - два часа разницы.
- А что это такое?
- Ладно. Я тебе потом объясню. Давай ихнего шефа!
Я пододвинул лапой телефон к обалдевшему Пилипенко и УСЛЫШАЛ, как Таня пересказала ему мою просьбу.
- Бусделано! Бусделано!.. Сей минут!.. - только и отвечал Пилипенко. - И водитель наш будет ждать герра Кысю сколько нужно. И телефончик я ему ваш передам для связи... Не беспокойтесь, водитель у нас - человек проверенный! Он же осуществляет безопасность Клиента, хе-хе, так сказать. Все будет в ажуре... Передаю трубочку!
Пилипенко мизинчиком развернул ко мне телефонную трубку и сладко вымолвил:
- Вас...
Я приложил свое рваное ухо к трубке.
- Кыся, - сказала мне Таня. - Телефон возьми с собой. Связь - через твоего водителя.
- Я слышал, - сказал я.
- Тебя тут все целуют!..
- Я всех тоже, - сказал я и сам отключил телефон.
На большом настольном аппарате со всякими примочками Пилипенко нажал кнопку и проговорил в микрофон грозным голосом:
- Водителя Черной "Волги" - ко мне, сей минут!
И точно - сей минут открылась дверь пилипенковского кабинета, и в знакомом запахе пота, оружия и "послявчерашнего" перегара вошел тот же самый милиционер из государственной автомобильной инспекции, который в прошлом году осенью остановил засранный пилипенковский фургончик, набитый нами - приговоренными к смерти, - и слупил с Пилипенко десять долларов, да еще и обозвал их с Васькой по-всякому!
Ох, умная сволочь - этот Пилипенко! Все его пророчества сбываются - настало время наконец и для Пилипенков! Еще год-два, он и в президенты баллотироваться будет...
Милиционер вошел в гражданском, но встал по стойке "смирно", приложил руку к форменной милицейской шапке-ушанке, только без кокарды, и знакомым хриплым голосом доложил:
- Слушаю, Иван Афанасьевич!
- Вот, Митя, твой Клиент из ФыыРГе, с самого Мюнхену. Вот евонный телефон. Гля сюда: эту кнопочку натиснешь - сразу с Мюнхеном соединяет, с ихней переводчицей. Она тебе будет говорить - куда ехать, чего клиент хочет. Мы с тобой это уже вчера прорабатывали. Понял?
- Так точно!
- За кажный ихний волосок, - Пилипенко снова мизинчиком показал на меня, - головой отвечаешь. Надо будет применять оружие - применяй. Отмажу по всем статьям. Ты меня знаешь!..
- Так точно!
- Вот ихняя сумка, ихний телефон. Ложи телефон в сумку, Клиента - туда же, и счас поезжай на Гражданку, на проспект Науки к шашлычной. Там Клиент сам сориентируется. И глаз с него не спускай, Митя! И слова всякие употреблять не вздумай! И только на вы!
- Так точно, Иван Афанасьевич!
- Выполняй.
Милиционер Митя положил мой телефон в сумку и хотел было взять меня на руки, но я сам впрыгнул в сумку и уселся там.
- Во, бля, какая животная умная!.. - не удержался Митя.
- Я тебе что про разные слова говорил?! - заорал на него Пилипенко. - Извинись немедленно!
- Извиняюсь, - буркнул Митя, взял сумку и вышел вместе со мной из кабинета Пилипенко.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:09

* * *

Черная "Волга" блистала чистотой и благоухала Митиными запахами.
Мы ехали по зимнему Ленингра... Тьфу, черт! Мы ехали по зимнему Санкт-Петербургу, и внутри меня от волнения все дребезжало, и я был в таком нервном напряжении, что временами, когда мы останавливались под красным светофором, мне казалось, что я сейчас выпрыгну из машины и помчусь на всех своих четырех лапах вперед, чтобы как можно быстрее добраться до нашего с Шурой дома!..
Наверное, мое состояние как-то передалось милиционеру Мите, потому что он, с величайшим трудом удерживаясь от матюгов, вдруг сказал мне вслух:
- Ну... прямо не знаю, что... сегодня со мной?!... Может, вчера перебрал...? А может, наоборот...?
И тут я неожиданно понял, что если я своим нервным состоянием смог так вздрючить этого, казалось бы, толстокожего Митю, значит... Значит, мы с ним случайно настроились на ОДНУ ВОЛНУ! Вот так номер! А это значит, что...
А-а-а... Чем черт не шутит! И под очередным светофором, чтобы с Митей ничего не случилось во время движения, я пустил первый "пробный шар": я вылез из сумки, сел на спинку переднего пассажирского сиденья, точно так же, как я обычно сидел в нашей громадной "вольво" - у правого уха Водилы, и осторожно сказал Мите по-шелдрейсовски:
- Митя...
Митя удивленно оглянулся назад, никого не увидел и стал осматривать все машины, стоявшие рядом под светофором. Искал - кто это его позвал?..
- Митя, - повторил я. - Не пугайся. Это я с тобой разговариваю - Кот из Мюнхена.
- Да ты чё-о-о-о?! - в ужасе завопил Митя.
- Точно, - мягко произнес я.
- Ох, бля-а-а... - Митя открыл рот и снял руки с рулевого колеса.
Над нами уже давно горел зеленый свет, всю Петроградскую сторону разрывал возмущенный хор автомобильных сигналов за нашей спиной, а Митя все никак не мог сдвинуться с места, пока я не сказал ему:
- Поезжай, Митя. Потом где-нибудь остановимся - я тебе все объясню.
Остановились мы только у Торжковского рынка. Митя выключил двигатель, повернулся ко мне и спросил меня вслух:
- А это у меня не с пережору?
- Нет, - сказал я.
- А то мне последнюю неделю, понимаешь, каждый вечер приходилось квасить... Вполне может крыша поехать!
- Нет-нет, - заверил я его. - Просто я умею мысленно разговаривать. Только Пилипенко об этом не говори.
- Да вы что?! Этому козлу?! Да ни в жисть, блядь буду! Извиняюсь...
- Можешь не извиняться. Говори как хочешь. И называй меня на ты. - Я подумал, что для Мити проще будет не "Мартын", а "Кыся", и добавил: - Меня, например, зовут Кыся...
- А я - Митя.
- Я знаю. А теперь, Митя, гони на проспект Науки к шашлычной! Там я тебе дом покажу. Перед домом огромный пустырь...
* * *

Не было никакого пустыря перед нашим домом!
Сотни полторы самодельных лавок и магазинчиков заполнили мой любимый пустырь, а между ними еще стояли Люди и с рук продавали всякую всячину - от сигарет "Мальборо" и детских колготок до меховых шуб и автомобильных колес, включая глыбы мороженой трески...
Я и так был на нервном пределе, а тут чуть было не заплакал!
- Вот мой дом... - тихо сказал я Мите и показал наши окна на восьмом этаже.
- Тебя проводить? - спросил меня Митя.
Он понял мое состояние и не задал ни одного бестактного вопроса. Он мне еще тогда, в прошлом году, понравился...
- Нет, не нужно, - сказал я ему. - Ты только сними с меня эту жилетку. А то еще Шура не узнает меня. Да и неловко как-то...
- Напрасно. Она очень тебе идет. - Митя с сожалением помог мне снять жилетку и спросил еще раз: - Сходить с тобой?
- Подожди меня лучше здесь. Мало ли что...
Дверь в дом была наглухо закрыта, и на ней красовалась новая кодовая установка с кнопками и номерами шифра на них.
В это время, слава Богу, я услышал, как кто-то открывает дверь изнутри. Я приготовился проскользнуть на лестницу, но дверь отворилась, и первое, что произошло, - я получил оглушительный пинок в бок и, кувыркаясь, отлетел чуть ли не под колеса черной "Волги". Вслед мне послышалось злобное:
- Только гадят по лестницам! А потом нюхай их ссаки!..
Боль была ужасной! Такой здоровенный мужик, оказывается, живет теперь в нашем доме...
Но тут из "Волги" молнией вылетел Митя. Я не успел охнуть, как он ухватил этого мужика за горло, бросил его спиной о стену дома, а под нос пихнул ему неизвестно откуда взявшийся пистолет.
- Ты что животную забижаешь, сука?! В рот тебе, в Господа, в душу, в Бога Мать ети!!! Я вот счас наделаю в тебе дырок, козел вонючий!..
Для верности Митя еще раз шарахнул мужика головой об стенку:
- Говори шифр, падлючий твой рот!
- Пять... семь... один... - заикаясь от страха, выдавил из себя мужик.
- То-то! - Митя дал мужику ногой в зад и спихнул его со ступенек подъезда. - Чтоб я тебя не видел здесь, курва!..
Потом Митя нажал пятую, седьмую и первую кнопки на кодовом устройстве, сам открыл дверь и пошел со мной к лифту.
- Хрен, чтобы я тебя теперь одного оставил, - сказал мне Митя, пропуская меня в кабину лифта. - Какой этаж?
- Восьмой... - с трудом сказал я.
Боль в боку была нестерпимой, но я ждал встречи с Шурой и готов был терпеть любые муки только ради одного первого мгновения этой встречи!..
Мы поднялись на восьмой этаж, вышли из лифта, и я показал Мите нашу дверь. Тот порылся во внутреннем кармане куртки, достал свое милицейское удостоверение и сказал мне негромко:
- Наверное, ксиву придется показывать. Счас все боятся всех. Никто тебе просто так не откроет.
- Мой откроет, - сказал я. - Мой никогда никого не спрашивал "Кто там?"
- Ты, видать, давно дома не был, - сказал Митя. - Посмотрим.
И нажал кнопку звонка. Меня аж затрясло! Сейчас, сейчас...
- Кто там? - спросил из-за двери женский голос.
- Милиция! - И Митя приставил свою книжечку к дверному глазку.
Книжечку долго разглядывали - может, у Шуры гостит кто-нибудь? А потом послышались звуки отпираемых замков - один, другой, третий... Батюшки! Да у нас и не было никогда столько замков...
Я было засомневался - может, этажом ошибся? Стал внимательно разглядывать дверь. Да нет, дверь наша. Шура сам ее обивал...
Наконец дверь осторожно и боязливо открылась. На пороге стояла молодая женщина с ребенком на руках. Это еще что такое?!
- Вам кого?
А я еще в машине Мите назвал Шурину фамилию.
- Нам бы гражданина Плоткина, - сказал Митя.
- А он тут уже не живет, - напряженным голосом сказала женщина.
- Та-а-ак... - проговорил Митя и вопросительно посмотрел на меня.
Как это "не живет"?! Быть того не может! Вот же - наша вешалка, наше зеркало...
Я тут же прошмыгнул в квартиру. Заплакал ребенок. Женщина стала его успокаивать, говорить: "А вон к нам киса пришла!.. Давай с кисой поиграем?.. Ну не плачь, не плачь..."
Это была и наша, и не наша квартира! Остатки нашей мебели были перемешаны с незнакомыми столами, диванами... Мое любимое кресло завалено стираными пеленками и детским барахлишком. Наши книжные стеллажи стояли совершенно без наших книг; На их пустых полках громоздились нераспакованные коробки, посуда, детские игрушки...
А книжек, наших с Шурой книжек, не было ни одной. Не было и любимых Шуриных картинок на стенах, не было большой моей фотографии, которую Шура сделал два года назад и очень гордился ею...
И запахов наших уже почти не было. В нашей квартире пахло только чужим ребенком.
- А где же он сейчас живет? - спросил Митя у женщины.
- Кто? - не поняла женщина.
- Гражданин Плоткин.
- А-а-а... А он уже месяц как в Америку уехавши. Насовсем.

* * *

Как мы спустились к машине - не помню...
Шли по лестнице вниз пешком - на лифте почему-то не ехали. Шли мимо знакомых соседских дверей, мимо сызмальства известных мне запахов, мимо всего того, к чему я так рвался последние несколько месяцев.
По лестнице брел наугад - глаза полные слез, все двоится, в глотке комок застрял.
И только одно желание в голове - умереть. Взять и перестать жить...
А Митя идет рядом, бубнит чего-то, успокаивает.
- Не убивайся, - говорит. - Айда ко мне жить! Прокормимся. Я ж теперь на двух работах...
Спустились на первый этаж, вышли на улицу. Я сошел со ступенек подъезда, лег в грязный снег, закрыл голову лапами и думаю: Господи, как же мне умереть? Помоги мне, Господи, не жить больше!..
Слышу, кто-то мне говорит по-Животному:
- Мартын, а Мартын!.. Ну-ка подними голову. Убери лапы с морды.
Я одну лапу убрал, открыл один глаз - мамочки родные!.. Сидит напротив меня мой ближайший кореш - бесхвостый Кот-Бродяга. Такой сытый, гладкий, весь лоснится и так приветливо на меня смотрит.
Тут, не буду скрывать, я просто в голос разрыдался. Нервы не выдержали!..
Облизались мы, обнюхались, Бродяга и говорит:
- Кончай плакать. Идем ко мне. Безвыходных положений, Мартын, как ты помнишь, на свете не бывает! Это твой Человек?
И показывает на Митю.
- Да, - говорю. - Знакомый. Но хороший...
- Ты ему скажи - пусть с нами идет. Жратвы на всех хватит.
Но Митя деликатно отказался. Сказал, что в машине подождет, радио послушает. У него, дескать, времени навалом, он специально в своей милиции двухнедельный отпуск взял на случай моего приезда. Пилипенко обещал хорошо заплатить...
Зашли мы с Бродягой за дом со стороны мусоросборника, а там дверь в подвал открыта. Я и говорю Бродяге:
- Это чего же тут дверь открыта? Видать, наша дворничиха Варвара ухо завалила!
- Варвару еще в ноябре прошлого года похоронили, - печально сказал Бродяга. - С тех пор никто эту дверь и не закрывает. Мне-то это на лапу. Не надо через разные дырки в подвал корячиться. А Варвару очень даже жалко. Она меня часто подкармливала, пока я на работу не поступил...
- На какую еще работу?! - поразился я.
- В охрану, Мартын, в охрану. Сейчас кто хорошо живет? Или тот, КОГО ОХРАНЯЮТ, или тот, КТО ОХРАНЯЕТ!
И Бродяга рассказал мне, что сейчас он работает у Сурена Гургеновича в шашлычной по охране ее от крыс. Их там сейчас развелось - чертова уйма! Правда, сам Бродяга уже крыс не ловит, нанимает разных знакомых и незнакомых Котов за харчи, которые ему Сурен специально выделяет. Естественно, и самому Бродяге остается немало! Вот рыбка, вот колбаска, вот курочка - прямо с гриля! Только остыла... Ешь, Мартын! Не стесняйся. Молока - хоть залейся!.. С Кошками вопрос сам по себе решился. То на него, бесхвостого, никто из них смотреть не хотел, а то теперь от Кошек отбою нет! Если хочешь, можем сегодня позвать парочку - прибегут как миленькие. И устроим такой междусобойчик со сменкой в процессе, что чертям тошно станет! По случаю твоего, Мартыш, возвращения!.. А?
- Нет, - говорю. - Спасибо. Ты мне лучше про Шуру расскажи...
А что про Шуру рассказывать? Шура, когда из Москвы вернулся и не нашел своего Мартына, чуть с ума не сошел! Весь город объездил, всех знакомых обегал, даже к бывшей жене заглядывал.
Людей нанимал на поиски Мартына, мальчишкам тучу денег переплатил! В газеты давал объявления - у нас сейчас за бабки что хочешь напечатают. На столбах всякие бумажки расклеивал. А на телевидении, где у него полно знакомых, объявление не взяли! Сказали, что у них на носу какие-то выборы, и про Кота - это не серьезно. А Шура сказал, что ему его Кот гораздо серьезнее, чем любые выборы!!! И запил...
- Ты-то это откуда знаешь?! - спросил я и поймал себя на элементарной ревности. - Тебе-то это откуда известно?
И это объяснил Кот-Бродяга - предприниматель хренов.
Шура знал, что мы дружим, и все просил Кота-Бродягу помочь ему в поисках. Бродяга его понимал, но рассказать про наше последнее приключение - побег из пилипенковского фургончика - не смог. Образования не хватило...
От тоски Шура стал иногда приглашать Бродягу к нам домой. Кормил моим хеком и разговаривал с ним обо мне всякие разговоры. А сам пил водку.
А потом однажды сказал, что теперь в этой стране его больше ничто не удерживает!..
Пару месяцев оформлял документы, держал Бродягу в курсе всех своих дел. А месяц тому назад зазвал его в гости - Бродяга по этому случаю слямзил у Сурена палку твердокопченой колбасы для Шуры, пришел не с пустыми лапами, и Шура сказал, что завтра он улетает в Америку. В самый ее большой город...
Бродяга забыл, как называется этот город, потому что в эту ночь Шура надрался так, что его потом до утра выворачивало! И Бродяге было не до названий американских городов...
Наутро Шура уехал, оставив Бродяге свою старую визитную карточку, где трясущейся с похмелюги рукой записал название этого города в Америке.
- Где эта карточка?! - рявкнул я.
- Не рычи, - спокойно сказал Бродяга-предприниматель. - Вот...
И вытащил откуда-то замызганную Шурину карточку. Я ее сразу узнал. Они у нас на письменном столе в коробочке всегда лежали.
На карточке было что-то накарябано Шуриным пьяным почерком. Но что, я прочитать не смог. Тут уже у меня образования не хватило...
- И все? - спросил я.
- Нет, - ответил Бродяга. - Он просил, если я случайно встречу тебя или ты сам откуда-нибудь вернешься, передать тебе на словах следующее:
"МАРТЫН! Я ТЕБЯ БУДУ ЖДАТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ!.."

* * *

Все! Все! Все!
Никаких слез! Никаких рассопливаний!..
Взять себя в лапы, успокоиться, наметить конкретный план действий и не ждать у моря погоды, а вкалывать, вкалывать, вкалывать! Пахать, не разгибаясь, пока я не совершу все, что наметил, все, что мне необходимо, все - без чего мне другой жизни просто-напросто на хрен не нужно!
Первым делом - необходимо выяснить, что там на этой Шуриной визитке накарябано?
- Митя, посмотри, что я принес от своего кореша. Ну того, без хвоста... Это визитная карточка Моего Шуры. Он там рукой написал, где он будет жить в этой Америке. Ты можешь прочесть?
- "Нью-Йорк"... - прочитал Митя.
- Это далеко?
- У-у-у... Бляха-муха, не то слово!
- Дальше Мюнхена?
- Раз в десять!
- А как туда попадают?
- Кто как. На самолете - часов пятнадцать - двадцать лететь, на пароходе - недели две плывут, минимум... Хрен его знает. Но если тебе нужно...
- Очень, Митя!
- Нет вопросов. Выясним. А как ты его найдешь в этом Нью-Йорке?
- Не знаю.
- Там, говорят, одних жителей двенадцать миллионов!
- Я, Митя, в цифрах не того... Это много?
- Как три Петербурга!
- Ох... - только и сказал я. - Давай-ка, Митя, посоветуемся с Мюнхеном. Доставай мой телефончик...
Наша черная "Волга" стояла на углу улицы имени Софьи Ковалевской и проспекта Науки, почти напротив кинотеатра "Современник". То есть мы даже не выехали из района, где мы с Шурой шатались сотни и тысячи раз. Мы всего лишь немного отъехали от моего бывшего дома и остановились на маленькое совещание.
Митя достал мой сказочный телефон, нажал нужную кнопку, приложил телефон к своему уху, и через несколько секунд мы оба услышали голос Тани:
- Доктор Кох. Я-а, битте!
Митя откашлялся и сказал напряженным голосом:
- Здравия желаю! Младший лейтенант милиции Сорокин Дмитрий Павлович. Соединяю с господином Кысей!..
И Митя приставил трубку к моему уху.
- Какой ужас, Кыся! Что случилось?! Почему ты попал в милицию? - взволновалась Таня.
Я быстренько успокоил ее, объяснил, кто такой Митя и как мне с ним повезло, и рассказал всю историю посещения моего опустевшего дома...
- Немедленно возвращайся в Мюнхен! - закричала Таня. - У тебя оплаченный билет на самолет в оба конца! Здесь у тебя есть дом, и не один, и тебя здесь все любят и ждут! Пусть они сейчас же везут тебя на аэродром!..
- Подожди, Таня! Не торопись... - прервал я ее с легким раздражением. - Ты можешь со мной говорить? Я не в больницу к тебе попал?
- Нет, говори сколько хочешь. Мы только что с Фолькмаром вернулись из клиники. У нас была сегодня очень серьезная операция, и я боялась, что ты позвонишь именно в то время, когда я буду ассистировать Фолькмару... Когда ты вылетишь? Мы тебя встретим!..
- Таня! Таня... Я не могу сейчас никуда вылететь... Я не знаю, смогу ли я в ближайшее время вообще попасть в Мюнхен. Мне в Нью-Йорк нужно! А до этого...
Я вспомнил своего несчастного Водилу и сказал Тане в Мюнхен:
- А до этого у меня здесь еще куча дел!..
Таня чуть не заплакала:
- Кот, родненький... Чем я могу тебе помочь? Может быть, тебе дать Фолькмара?..
- Нет, - твердо сказал я. - Соедини меня с Фридрихом.
Мгновенно в трубке что-то тихо щелкнуло, и я услышал спокойный хрипловатый голос Фридриха фон Тифенбаха:
- Здравствуй, мой дорогой... Я подключился, как только услышал вызов. Я так и думал, что это звонишь ты. Вот видишь, как многому я у тебя научился!.. А так как у нас с Таней телефоны скоммутированы, можешь не повторять всего того, что ты говорил ей. Я слышал. Ты убежден, что твой Шура живет в Нью-Йорке?
- Так он написал на своей визитной карточке. Здравствуй, Фридрих!.. Прости меня, пожалуйста, у меня здесь совсем голова кругом пошла...
- Я слышу. Не нервничай. Я не могу немедленно позвонить в Вашингтон одному своему приятелю-конгрессмену - сейчас в Америке еще очень раннее утро, и он скорее всего еще спит. А ночью - нашей, мюнхенской ночью - я позвоню ему и посоветуюсь с ним по всем твоим проблемам. О'кей?
- О'кей... - тихо сказал я. - А это удобно?
- Что? - не понял Фридрих.
- Звонить конгрессмену...
- Удобно. Мы с ним когда-то вместе кончали университет в Гарварде. Делай, пожалуйста, свои дела спокойно и без лишней экзальтации. Тебе еще нужно найти своего больного приятеля-шофера.
- Да, - сказал я.
Сердце мое разрывалось между Мюнхеном и Петербургом.
- Вот и ищи. А завтра в это же время, пожалуйста, позвони мне и Тане. Хорошо?
- Хорошо... - еле выговорил я, и слезы сами потекли у меня из глаз.
Ну что я за слабак стал?! Так бы сам себе и набил морду!..
- Бис морген, Фридрих, - сказал я. - До завтра, Танечка,
И сам нажал кнопку отключения. Митя спрятал телефон в сумку, осторожно погладил меня по голове.
- Я слышал, они с тобой вроде не по-нашему разговаривали? - уважительно спросил он.
- По-немецки, - ответил я.
- Ну ты даешь!.. - В голосе Мити я услышал интонации Водилы. - А еще по-какому можешь?
- По-всякому.
- И по-английски?!
- И по-английски.
- Тогда-то что?! - радостно воскликнул Митя. - Тогда тебе прямо туда и надо! Хули здесь-то делать, пропади оно все пропадом! Мог бы я, как ты, по-всякому - хер бы меня кто тут увидел! Куда едем, командир?
- Давай, Митя, сейчас на Невский. Там где-то один мой друг живет...

* * *

По дороге я коротко рассказал Мите про моего Водилу, признался в том, что не знаю ни его имени, ни фамилии, ни точного адреса, но очень-очень его люблю! И что мне обязательно нужно сообщить ему, что он целиком и полностью оправдан в том кокаиновом деле. А если наши продолжают еще здесь катить на него бочку, то я позвоню в Мюнхен одному Человеку, с которым мы только что разговаривали, моему старшему другу, - он свяжется с самим Полицейским министром Баварии, а тот, в свою очередь, с нашими органами, и еще посмотрим, кто от этого всего выиграет... Как бы кое-кому из наших русских по шапке не надавали!
- Ох, Кыся! - весело рассмеялся Митя, - Знаешь, кто ты? Ты - Кот-идеалист. Я тебе так скажу: наши сейчас никого в мире не боятся. На нас управа: одна - доллар! И так - снизу доверху... Ладно. Задержишься здесь на месячишко - все сам поймешь. Как мы твово дружка-то искать будем? Ты об этом подумал?
Я смутился. Точного плана поисков Водилы у меня еще не было. Честно говоря, я надеялся на случайность. Дескать, Митя посидит в машине, подождет меня, а я часок покручусь там по дворам, поговорю с Котами и Кошками. И так дня за три-четыре, может, и найду своего Водилу...
Когда я, запинаясь от сознания идиотизма такого плана, предложил этот вариант поиска Водилы, Митя посмотрел на меня с нескрываемым презрением.
- Чокнутый, что ли? - сказал он. - Ты от того, что своего Шуру в Америку упустил, совсем головкой тронулся! Кто ж так ищет?! Что это за самодеятельность?! Так и за десять лет не управишься. Нет, браток, эту позицию мы с тобой малость переиграем - ты мне счас хорошо опишешь своего Водилу, сам посидишь в машине, а я со своей милицейской ксивой разыщу там ихнего участкового и покалякаю с ним по-свойски. Понял?
- Спасибо тебе, Митя, - сказал я.
- "Спасибом" не отделаешься! - засмеялся Митя. - Будешь в Америке - пришлешь мне вызов... Не боись, шучу я так.
* * *

Полтора часа спустя, в быстро сгущающейся темноте и поздно зажигающихся фонарях, мы с Митей подходили к дому Водилы.
Я сидел в сумке и без жилетки, чтобы Водила мог меня сразу узнать. Сумку на плече нес Митя, а в руке держал бумажку со всеми Водилиными данными. Впервые услышанные мной фамилия и имя Водилы оказались мне настолько чуждыми и непривычными, что нет смысла их здесь даже называть. Для меня он так навсегда и останется Водилой - дай Бог ему здоровья!..
От Мити попахивало водкой, луком и котлетами. Это он дома у участкового уполномоченного милиционера за компанию принял.
Участкового он нашел с большим трудом. Ходил, по дворам, спрашивал, пока не наткнулся на какую-то разбитную бабешку, которая сразу же сказала:
- А, Витька наш? Так он уж поди лыка не вяжет. Счас сколько?
- Шесть, - ответил Митя.
- Точняк! - хохотнула бабешка. - Он к шести уже второй пузырь приканчивает. Вона его лестница! Второй этаж, направо - первая дверь.
Но это был злостный поклеп на участкового Витьку, как сказал мне Митя. Витька только-только начал было первый "пузырь", как тут к нему явился Митя, и Витька был трезв как стеклышко.
Митя представился, показал удостоверение и описал моего Водилу. Витька сразу же сказал, что такого очень даже хорошо знает, но дать о нем сведения категорически отказывается, пока коллега Митя с ним не примет по стакану.
Пришлось принять. После чего Витька выразил сильное сомнение, что Митя сможет поговорить с Водилой. Потому что Водила в настоящий момент не Человек, а Растение...
Он так и сказал - РАСТЕНИЕ. Не разговаривает, ничего не понимает, движения - ноль, полный паралич. Дочка двенадцатилетняя его с кровати на коляску пересаживает и обратно. Однако под себя он не ходит. Дочка как-то научилась понимать, когда ему судно подставить, когда "утку" подать. В доме чисто. Жена - на ладан дышит...
А недавно пришла бумага из следственного Управления Министеретва внутренних дел, что Водила во всем оправдан - истинные виновники дела номер такого-то установлены, и Министерство внутренних дел приносит Водиле свои извинения.
- Ему эти извинения - как собаке пятая нога, - сказал участковый Витька и налил по второму стакану. - Или как рыбе зонтик. Его лечить надо, а не извиняться перед ним! А они...
Дальше пошел такой мат, что даже Митя не понял, что хотел сказать участковый Витька. Понял только, когда тот на весь дом прокричал.
- Кому служим, Митя?! От стыда сдохнуть!..
Вот тут Митя отказался пить второй стакан, поблагодарил за все сведения и адрес моего Водилы и ушел, сказав, что, во-первых, он, Митя, за рулем, а во-вторых, в машине его ждет один Клиент.
- Я хотел сказать - "приятель", но побоялся, что этот Витька сразу же заорет: "Давай сюда и приятеля!.." Поэтому я и сказал - "Клиент". Не обижаешься? - спросил Митя.

* * *

Дверь нам открыла Настя - дочь Водилы. Я ее сразу узнал по Водилиным рассказам. Когда мы по Германии с ним ехали, он все уши мне про нее прожужжал.
Настя была в кухонном переднике, со столовой ложкой в руке.
Митя сказал, что один старый друг хочет повидать ее папу.
- Проходите, - сказала Настя. - Он как раз сейчас ужинает.
Митя снял куртку и теплые ботинки в прихожей и в одних носках прошел со мной в комнату. Я сидел в сумке, и сердце у меня колотилось как сумасшедшее! Я даже задыхаться стал, а ударенный мой бок разболелся еще сильнее.
- Здравствуйте! - бодро сказал Митя, и я выглянул из сумки.
То ли Насте показалось, что я высунулся из сумки на это Митино "здравствуйте", то ли вообще мое появление показалось ей таким уж смешным, но, увидев меня, Настя весело расхохоталась!
Честно говоря, я приготовился к трагической ситуации, а Настя сразу же внесла в наш визит какую-то свою легкость, свое смирение перед Судьбой, свою самоотверженность, что ли...
Хотя то, что я увидел, у меня никакого веселья не вызвало.
В жутком больничном кресле на колесах, не идущем ни в какое сравнение с такими же инвалидными колясками в Германии, сидел мой Водила - худой, с серым, землистым лицом, с запавшими щеками, в повисшей на нем знакомой мне клетчатой теплой рубашке и с такими бессмысленно потухшими глазами, что мне чуть худо не стало!
На шее у Водилы был подвязан детский клеенчатый слюнявчик, прикрывающий грудь от вываливающейся изо рта каши.
- Папочка, - негромко сказала Настя и повернула голову отца в нашу сторону. - К тебе гости пришли, проведать тебя.
Это было страшное зрелище. Водила смотрел сквозь нас с Митей, и мне казалось, что меня уже нет в этом мире... Что сквозь меня можно смотреть, проходить, проезжать... Что я вижу и ощущаю все это откуда-то совсем из иных, внеземных сфер...
И ледяной ужас стал заполнять все мое существо! Неужели меня уже нет?!
Но я нашел в себе остатки каких-то неведомых сил, о которых я даже не подозревал, стряхнул с себя кошмар оцепенения и выскочил из сумки прямо на безжизненные руки Водилы! Обхватил его передними лапами за шею и завопил истошно и исступленно - сначала, от растерянности, по-Животному, а потом, опомнившись, по-шелдрейсовски:
- Водила!!! Водилочка!.. Это я - Кыся!.. Твой Кыся! Помнишь?! Балтийское море!.. Германия! Собачки на таможне!.. Бармен... Лысый!.. Мюнхен!!! Очнись, Водила!..
Я лизал его щеки, нос, глаза, я кричал в его уши, я вел себя как умалишенный, а окаменевшие от неожиданности и испуга Настя и Митя стояли как вкопанные, с открытыми ртами.
Я весь перемазался в каше, которая выпадала из безжизненного рта Водилы, но в какой-то момент я вдруг почувствовал, как шевельнулись его пальцы!!!
Я не поверил самому себе, отстранился и уставился Водиле прямо в глаза... И увидел, что глаза Водилы ОЖИВАЮТ!..
- Водила! - закричал я еще сильнее и даже укусил его за ухо.
А Водила...
Ну бывают же, черт вас всех побери, замечательные чудеса на нашем паршивом белом свете!!!
А Водила все сильнее и сильнее прижимал меня к себе оживающими руками, уже почти осмысленно разглядывал меня широко открытыми глазами, и вдруг...
И вдруг лицо его исказила мучительная гримаса, будто от очень сильной боли!..
Мне даже показалось, что я СЛЫШАЛ, как в его голове что-то тихо-тихо щелкнуло, а по спине (но это уже видели и Настя, и Митя!..) прошла судорога с едва слышным хрустом.
Неожиданно Водила сам себе вытер рот и, превозмогая какие-то таинственнее внутренние тормоза, сипло, скрипучим голосом, как очень долго молчавший Человек, запинаясь, раздельно проговорил:
- У... Кы-ся...
Лицо его стало постепенно разглаживаться, словно боль начала затихать, и он, уже куда более уверенно, снова проскрипел:
- Кы-ся при-шел... Родной... мой... Кыся!.. Где мы, Кыся?!
Я смотрел в оживающие глаза Водилы и МЫСЛЕННО, молясь Господу Богу, Ричарду Шелдрейсу и Конраду Лоренцу, умолял его:
ВСТАНЬ, ВОДИЛА!.. ВСТАНЬ!!! ТЫ УЖЕ ШЕВЕЛИШЬ РУКАМИ, ТЫ ДАЖЕ ДЕРЖИШЬ МЕНЯ - А Я ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ... ТЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ!.. ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ВСТАТЬ... ВСТАНЬ, ВОДИЛА! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!
Завороженно глядя мне в глаза, Водила глубоко вдохнул и с хорошо слышным хрустом во всем своем отощавшем, по-прежнему очень большом теле, с невероятным трудом приподнялся из своей инвалидной коляски и ВСТАЛ НА НОГИ, держа меня на руках!..
- Мамочка! Мамочка!.. - закричала Настя. - Папа заговорил!.. Папа заговорил и сам встал на ноги!
А я упал в обморок. Так и повис на руках у Водилы.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:10

* * *

Кто бы мог подумать, что от очень сильного нервного перенапряжения Коты могут упасть в обморок?!
А вот, оказывается, могут.

* * *

Ночевал я все-таки в своем пятизвездочном Котово-Собачьем пансионе господина Пилипенко И. А.
Когда меня откачали и я пришел в себя, Митя - мой верный шофер и телохранитель - настоял на том, чтобы я не оставался ночевать в Водилином доме, а немедленно ехал бы в Пилипенковский пансион.
Там, дескать, круглосуточно дежурят врачи-ветеринары - не ниже доцентов и докторов наук, и он, Митя, не имеет права оставить меня сейчас без врачебного присмотра после всех тех нервных стрессов, которые свалились на мою голову в первый же день пребывания в Петербурге. На этом он настаивает и как Друг, и как Человек, отвечающий за каждый мой волосок своей собственной головой.
Тем более что на дворе уже почти ночь, а завтра у Кыси, как он понимает, очень и очень нелегкий день...
Мы вернулись в Пилипенковский пансион. Митя зарегистрировал наше возвращение и немедленно потребовал врача для "господина Кыси фон Тифенбаха".
Тут же появился доктор в шуршащем крахмальном халате с очень изящной повозочкой, которую он катил перед собой, держа за длинную ручку.
Меня положили в эту повозочку и покатили в медицинскую часть пансиона. Везли меня через общий Котово-Кошачий салон (у Собак был свой салон, - во избежание всяких недоразумений...), где с десяток Котов и Кошек смотрели по большому телевизору американские мультяшки из серии "Том и Джерри".
Когда меня провозили мимо них, многие проводили меня совершенно равнодушным взглядом, а одна Кошка - из породы персидских длинношерстных - бросила на меня такой взгляд, что я уж подумал, а не отменить ли мне визит к доктору?..
Во врачебном кабинете Митя с тревогой пересказал доктору весь мой сегодняшний день - от удара ботинком того идиота мне в бок до моей потери сознания на руках у Водилы.
Доктор встревожился, осмотрел меня, с радостью сообщил, что ребра мои целы, хотя имеет место сильный ушиб, а потом стал выслушивать мое сердце. Он извинился, что не может воспользоваться новым японским кардиографом для Собак и Котов, ибо господин Пилипенко купил эту установку для своих клиентов и забыл попросить у фирмы инструкцию для нее хотя бы на английском языке. Не говоря уже о русском! Японцы же прислали описание прибора только лишь ихними иероглифами, и тут доктор развел руками...
Однако он считает, что все, что со мной произошло, в порядке вещей. Перелет, нервы, усталость, смена климата... Доктор привел еще с десяток причин, от которых я мог бы свободно окочуриться, но всего лишь потерял сознание. Ибо, как сказал доктор ветеринарных наук, профессор и лауреат Государственной премии, "у господина Кыси фон Тифенбаха" - поразительный запас жизненных сил, которых хватило бы не на одного Кота, но и еще на несколько Человек!
- Вот это точно! - с удовольствием подтвердил Митя и подмигнул мне.
Все же доктор дал мне очень вкусную успокоительную пилюлю и посоветовал выспаться.
Митя проводил меня в мою голубую комнатку и распрощался со мной, сказав, что приедет за мной часам к восьми утра. И чтобы я наметил дальнейший план действий. А он, со своей стороны, узнает, как Коты попадают в Америку...
Не успела закрыться за Митей дверь, как в мою комнатку тихо вползла та самая Длинношерстная Персианка - узнать, как я себя чувствую.
Отрекомендовалась она как личная Кошка нового губернатора острова Борнео, который хочет организовать в Санкт-Петербурге свое представительство. При этом она все время ерзала задом и недвусмысленно задирала и отворачивала вбок свой роскошный пушистый хвост.
А у меня, надо признаться, слипались глаза и жутко хотелось только спать и спать... Тут меня, наверное, еще и эта докторская пилюля доконала.
Короче, к великому неудовольствию этой губернаторихи, трахнул я ее крайне некачественно и единожды. После чего уже вообще ни хрена не помню - ни как она уходила, ни как я засыпал...
Я будто провалился в какую-то черную яму и продрых до тех пор, пока не стал лопаться мой мочевой пузырь. А это начало происходить уже тогда, когда свежевыбритый Митя стоял на пороге моей комнаты и говорил мне:
- Кончай ночевать, господин-товарищ Кыся! Подъем!.. "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля..." Мать его за ногу... Вставай, вставай, Кыся!
На завтрак всем Котам и Кошкам давали разные специальные заграничные витаминизированные концентраты, от одного вида которых мне становилось худо еще в Германии. Но так как в пансионе были только "иностранцы", то они лопали это за милую душу.
Я же быстренько смотался к Мите и сказал ему, чтобы он попросил для меня кусок нормального оттаявшего хека, по которому я тосковал уже несколько месяцев.
Пилипенко подозрительно посмотрел на Митю и спросил:
- Ты-то откуда знаешь, что Они хека хотят?
- С Мюнхеном согласовано, - не моргнув глазом ответил Митя.
- Где ж я им оттаявшего хека сейчас достану? - задумался Пилипенко. - Интересно, а свежую осетрину Они жрать будут?..
- Будут! - уверенно сказал Митя - Только сырую.
И я получил замечательный шмат сырой осетрины.
После завтрака, как только мы с Митей оказались в нашей черной "Волге" вдвоем, я сразу признался ему, что никакого плана действий выработать не успел - с вечера меня сломала докторская таблетка, но вот утренняя осетрина навела на одну забавную мысль...
- Погоди, - прервал меня Митя. - Потом выскажешься. А счас послушай, чего я разнюхал. Я тут по утрянке одному знакомому мужику из транспортного отдела милиции позвонил. Он наш аэропорт обслуживает. Так он сказал, что Коты без сопровождающих лиц ни за какие бабки на борт самолета не допускаются! Или Кот летит с Хозяином, и тогда его нужно оформлять честь по чести - прививки разные, хуе-мое с бандурой, и тогда - пожалуйста. Нет Хозяина - сосите лапу. Ищите другой вид транспорта... Правда, есть еще один способ попасть в Америку - морем. Но в порту у меня никого знакомых нет и посоветоваться не с кем...
- Зато у меня есть! - сказал я Мите. - Если он, конечно, сейчас не в плавании, а на берегу.
Когда я говорил, что осетрина навела меня на одну мысль, я имел в виду Барменского Кота - толстого, ленивого, вальяжного Рудольфа с того теплохода, на котором мы с Водилой плыли тогда в Германию.
У меня Рудольф все время ассоциировался то со страсбургским паштетом, то с куском осетрины... Хотя под конец пути я обнаружил в нем массу других достоинств. Он мне тогда так помог своей информацией!..
- Давай, Митя, в порт, - сказал я. - Поищем одного моего приятеля. Не найдем - созвонимся с Мюнхеном, чего-нибудь да придумаем.
Я вспомнил бесхвостого Кота-Бродягу и сказал его любимую фразочку:
- Безвыходных положений, Митя, на свете не бывает!
- Уважаю, - сказал Митя, и мы поехали в порт.
* * *

В порту у причала не было ни одного русского судна. Стоял какой-то пароход, но Митя сказал, что это "чухонец". Так у нас в Питере называют финнов.
- Наверное, Рудик в море, - расстроился я. - Плывет, наверное, сейчас, толстожопый, и страсбургский паштет трескает со своим подонком Барменом!..
Митя почувствовал мое состояние и так успокоительно говорит:
- Что, на твоем Рудике свет клином сошелся? Во-первых, я могу кое-чего совершенно официально узнать, а во-вторых, сам оглянись, пошуруй глазками - нет ли какого другого местного Кота или Кошки? Их порасспрашивай...
И я оглянулся вокруг. И точно! Смотрю, так деловито и безбоязненно какая-то жутко грязная, тощая и клочкастая Кошка чешет! Явно - местная, портовая. Но уж такая замызганная!.. Прямо какая-то АнтиКошка! Я б такую даже на необитаемом острове не стал бы...
Ну как можно так не следить за собой?! Поразительно! Тем более в таком месте, как пассажирский порт Санкт-Петербурга. Морские ворота России, можно сказать! Вот по такой Кошке-грязнуле любой вшивый иностранец будет судить обо всей нашей стране...
Но я превозмог свою брезгливость, догнал ее, а она, дура, сразу спину выгнула, уши прижала и свои грязные клыки мне показывает! Будто я собираюсь ее насиловать...
- Ладно тебе, - говорю. - Не скалься. Ты местная?
- А что? - говорит, но уши не поднимает и спину не выпрямляет.
- Ты здесь такого кота - Рудольфа - не знаешь? Толстый такой, пушистый... В Германию со своим Барменом плавает. Может, встречала?
- Может, и встречала, - говорит эта портовая курва. - А тебе зачем?
- Друг я его, - говорю, - повидать хотел, покалякать...
Она посмотрела на меня так подозрительно и спрашивает:
- Ты - Кыся, что ли?
- Кыся... - говорю.
А сам думаю: "Ни хрена себе, как я популярен?! Ну, в Мюнхене - оно понятно: телевидение, газеты, фамилия фон Тифенбах... А здесь-то, в Питере, с каких дел?!"
- Иди за мной, - говорит эта грязнуха.
Привела она меня в какой-то теплый подвал - там поверху толщенные трубы шли. От них все тепло и было. И повела меня в самый конец подвала, к грязному маленькому окошечку.
Чувствую - Котом пахнет! И Котятами. И пылью. И еще чем-то...
Пригляделся, в тусклом свете крохотного окошка действительно Кот сидит. Худющий - прямо скелет один с хвостом и усами! От недоедания - шерсть без блеска, но лапы жилистые, мускулистые.
А вокруг него четверо тощеньких Котят играют, напрыгивают на него, за облезлый хвост его таскают.
Меня Кот не видит, я в полоску света не попадаю, но и не чувствует, вот что странно!
- Достала что-нибудь? - спрашивает Кот Кошку.
- Нет, - говорит Кошка. - Любка-буфетчица на склад поехала товар получать, буфет закрыла. Потом, попозже, сбегаю еще разок...
- Ох-хо-хо... - горестно так вздыхает Кот и с жалостью оглядывает Котят.
А вокруг - нищета беспросветная! Подвал моего бесхвостого кореша Кота-Бродяги по сравнению с этим подвалом - просто Дворец роскоши и изобилия!
Я жду в полутьме. Что тут скажешь?.. И вдруг эта грязнуха Кошка говорит:
- Рудольф! А к тебе твой друг явился, не запылился. Кыся твой разлюбезный...
Гляжу - батюшки, да ведь этот скелет с хвостом и ушами и впрямь - Рудольф!..
- Рудик... - говорю я растерянно. - Это я - Кыся.

* * *

... На третий день после того, как мы с Водилой съехали с корабля в Киле, и после того, что с нами случилось по дороге в Мюнхен, когда пароходу оставалось всего несколько часов ходу до Санкт-Петербурга, ночью в закрывшийся уже бар вошли двое бычков - один русский и один немец и сказали Бармену, что "товар" погиб под Мюнхеном. Поэтому Бармену тоже нечего делать на этом свете, и на глазах ошалевшего от ужаса Рудольфа в упор расстреляли Бармена из своих длинных и тихих пистолетов.
Заперли бар изнутри и взломали все, что можно было взломать. Искали деньги и какие-то бумаги. Бумаги нашли и тут же их сожгли. А деньги - только двухсуточную выручку бара. И все.
Так и не купил Бармен домик на юге Франции. Лежат теперь его три миллиона долларов где-то без малейшего движения и пользы...
- Жадность фраера сгубила! - желчно вставила Кошка.
Наутро, уже в петербургском порту, был страшный шухер! Народу понаехало - из бывшего КаГэБэ, из милиции!.. Ходят по бару, прилипают подошвами к полузастывшим кровавым лужам, фотографируют, записывают, всех допрашивают, обыскивают...
Перепуг на судне - ужаснейший! Все же контрабанду везут - и командный состав, и рядовые матросики... А ну как найдут и с корабля спишут?! Как жить тогда?..
Рудольф не стал дожидаться, пока и его за жопу возьмут, и смылился с судна. Но так как города не знал (практически уже сколько лет на берег не сходил!..), то так и остался жить в порту.
Хорошо вот Кошка Маня взяла его к себе... Теперь вот Котята у них. Живут, перебиваются. Маня жратву достает, Рудик Котят воспитывает...
- Погоди, Рудик! - сказал я ему. - Я сейчас вернусь...
Пулей промчался по подвалу на выход, рванул за рекордное время к нашей черной "Волге", говорю Мите:
- У тебя деньги есть?
- Есть, - говорит Митя. - Сколько тебе?
- Мне-то они на кой?! - говорю. - Ты смотайся в лавочку, купи сосисок, рыбки какой-нибудь и молока побольше. А потом скажешь Пилипенко, что на меня истратил. Он тебе эти деньги отдаст. Так в контракте оговорено...
- В гробу я видал этого Пилипенко! Жди! - Митя сел за руль, завел машину и рванул с места.
Вернулся минут через десять с огромным пластиковым пакетом. Выскочил из "Волги", спрашивает:
- Куда нести?
- За мной, - говорю. - Сейчас я тебя с одним Котом познакомлю. Я с ним вместе из России в Германию плыл...
Маня увидела, что принес Митя, и даже заплакала! Давай кормить Котят сосисками и молоком, сама стала приводить себя в порядок, умываться взялась, прилизываться.
Митя ей помогает с Котятами управиться, мы с Рудиком беседуем. Рассказал я ему вкратце свою историю и говорю:
- Теперь мне в Америку надо, Рудик. В город Нью-Йорк.
- Задачка, - говорит Рудик. - От нас из пассажирского порта в Америку никто не ходит. Только из торгового - за зерном. Но условия там, конечно, не такие. Попроще.
- Черт с ними, с условиями, - говорю. - Как туда попасть?
- Я ж и говорю - задачка. Торговый порт - это у черта на куличках! Через весь город...
- Ничего, - говорю. - У нас с Митей машина есть.
Раньше бы точно не удержался, сказал бы - черная "Волга"! А теперь, наездившись на "вольво", "опеле", на "роллс-ройсе", "мерседесе" и "чероки", даже и не заикнулся. Сказал просто - "машина", и все.
- Тогда-то - запросто! - говорит Рудик. - То есть, конечно, не запросто, там еще нужно одного типа отловить и уговорить. От него в том торговом порту очень многое зависит. Он и судно может хорошее подобрать, и капитана приличного, и команду - не хамскую.
И рассказал мне Рудольф, что в торговом порту есть один Кот - без имени, который все и всех знает, крутит свои дела, как хочет, но в лапу берет со страшной силой, а без этого даже усом не шевельнет.
А так как он, страшное дело, как упакован и избалован, то с чем к нему соваться - Рудольф понятия не имеет. На что он клюнет - неизвестно...
Тут Кошка Маня возьми да и подскажи:
- Я помню, ему кто-то теплую попонку на зиму из Норвегии привез, так он из этой попонки до августа месяца не вылезал. Уже вся пропотевшая была, вонючая, а он все в ней выпендривался. Пижон, каких свет не видывал!.. И взяточник.
Как только Маня это сказала, так я сразу понял - я уже одной лапой в Америке!
- Поехали! - говорю. - Все поехали! Котят берите тоже. Мы вас обратно привезем в лучшем виде, а Котятам проехаться в автомобиле - одно удовольствие. Не возражаешь, Митя?
- Ноу проблем, ребята! - отвечает Митя. - Вперед!!!

* * *

Этот жлобяра, этот взяточник из торгового порта, Котяра без имени - с меня ростом, за счет ожирения, раза в полтора тяжелее, - как только увидел своим воровским глазом мою рождественскую красно-золотую жилеточку, так и выпал в осадок!
Он от нее глаз не мог отвести! Он за нее готов был весь торговый порт отдать, только бы заиметь ее в собственное пользование!
Он даже хотел ее сразу же на себя напялить, но тут Рудольф с Маней очень решительно ему воспрепятствовали:
- Кыся - на борту судна, идущего в Нью-Йорк, ты - получаешь жилетку. А сейчас лапы прочь!
И пока Митя в машине играл с Котятами, мы обо всем договорились с этим жучилой.
Выяснилось, что времени у нас не так уж много.
Ровно через два часа один наш грузовой пароход под свеженьким названием - "Академик Абрам Ф. Иоффе" (раньше он назывался "Заветы Ильича"...), уже загруженный карельским лесом, отчаливает в Америку, именно в Нью-Йорк, в чем этот Котяра-жулябия клялся чем угодно.
И капитан там - изумительный, и команда - двадцать семь Божьих ангелов, а кок - Человек с большой буквы!..
И если уважаемый господин Кыся согласен отдать свою красно-золотую жилетку, то он господину Кысе устроит отплытие в Америку в ближайшие тридцать минут...
Все переговоры с Котом торгового порта происходили у нас в машине, что, не скрою, тоже сыграло свою положительную роль и произвело должное впечатление на этого жулика. Всем своим видом он показывал, как приятно иметь дело с серьезными и солидными Котами, даже если их просто зовут "Кыся". Ах, если бы он знал, что я теперь еще некоторым образом и "...фон Тифенбах"!..
Так как времени до отплытия оставалось совсем мало, а судно стояло где-то на дальнем причале, я попросил Митю немедленно соединить меня с Мюнхеном.
Рудик и Маня с трудом утихомирили всех своих Котят, чтобы они не мешали "телефонному разговору дяди Кыси с заграницей", и Митя нажал мюнхенскую кнопку.
При всей своей решительности и здоровом цинизме, взращенном в Мите службой в Государственной автомобильной инспекции, при телефонном соединении с другим государством Митя вдруг начинал чувствовать повышенную ответственность за свою страну, и это придавало его голосу оттенки благородного волнения. Вот и сейчас...
- Доктор Кох? Здравия желаю! Младший лейтенант Сорокин Дмитрий Павлович! С вами тут господин Кыся поговорить хотят...
- Здравствуйте, Димочка! - услышал я Танин голос в трубке. - А мы уж тут ждем-ждем вашего звонка. Дайте ему трубочку, пожалуйста!
- Говори! - сказал Митя и подсунул трубку мне под ухо.
- Танечка!.. Это я. Можешь подключить к разговору Фридриха?
- Я уже подключен, - услышал я Фридриха фон Тифенбаха.
- У меня новости... - сказал я упавшим голосом, совершенно не представляя себе, как я им сообщу о своем отъезде в Америку.
- У нас тоже, - сказал Фридрих. - Выслушай их, пожалуйста. Как я полагаю, тебе потом будет легче сообщить нам свои новости. Мы разыскали твоего Александра Плоткина в Нью-Йорке через конгресс Соединенных Штатов. Помог мой вашингтонский приятель.
- Ой... - сказал я, уж и не помню по-какому.
- Мы также выяснили, что из Петербурга пассажирские суда в Америку не ходят. А на самолеты, вылетающие за пределы России, Котов без сопровождающих их Людей почему-то не сажают. Может быть, ваши власти боятся, что Кот может угнать самолет в другую страну? Так он и так вроде бы летит "ИЗ", а не "В"... Не знаю. Мы поняли только одно - тебе, наверное, придется плыть грузовым Пароходом. Завтра у меня назначены телефонные переговоры с каким-то очень важным господином из Балтийского морского пароходства, и я надеюсь...
- Не нужно, Фридрих! - прервал я его. - Через полтора часа я уже уплываю именно на таком пароходе.
- Ах, Кыся! Я знал, что ты - гениальный Кот! Но то, что ты еще и такой администратор...
- Это не я, - честно признался я Фридриху. - Тут очень помогли мои друзья и один новый знакомый Кот из Торгового порта.
- Как называется судно? - тут же деловито спросила Таня.
- Как называется судно? - переспросил я у Кота Торгового порта по-Животному, от волнения напрочь забыв название своего парохода.
- "Академик Абрам Ф. Иоффе"... - почтительным шепотом подсказал мне этот жулик.
- Судно называется "Академик Абрам Ф. Иоффе"! - повторил я уже в трубку по-шелдрейсовски.
- Записываю... - сказал Фридрих. - Странное, правда, название для российского флота, но... Времена меняются, и мы надеемся, что к лучшему. Итак, Кыся, слушай меня внимательно! Мы сейчас же снова свяжемся с твоим Плоткиным, и он будет встречать тебя в нью-йоркском грузовом порту. В регистровом отделе компании Ллойда я постараюсь точно выяснить сроки вашего прибытия в Штаты, чтобы твой Шура не бегал в порт каждый день. Так что плыви спокойно. И я позволю себе дать один небольшой совет - помоги своему Шуре, поддержи его. Первый год-полтора эмиграция - очень трудная штука. Важно, чтобы кто-то был все время рядом. Ты меня понял?
- Я тебя очень люблю, Фридрих, - сказал я. - Я вас всех очень, очень люблю!

* * *

Мой телефонный разговор с Мюнхеном прямо из машины окончательно добил Кота торгового порта...
Когда же после долгого пути к нужному причалу, потом проскока на судно по трапу при помощи разных отвлекающих маневров мимо вахтенного и пограничника, после поиска наиболее укромного и теплого местечка в машинном отделении, куда, как сказал Кот торгового порта, "даже таможня не заглядывает!", я был спрятан глубоко за пазухой этого "Академика...", и Кот торгового порта получил мою рождественскую красно-золотую жилетку из моих собственных лап, он мне выдал последние инструкции:
- Полсуток - не высовываться! Почувствовал под собой открытое море, сразу же вылезай и иди представляться капитану. И постарайся ему понравиться. Как - это уже твое дело. Ну а дальше, как говорится, счастливого плавания... Чао!
- Погоди, - спросил я его на прощание, - а почему ты сам сидишь на берегу, а не плаваешь на этих судах по всему свету? При твоих знакомствах, связях, возможностях...
- А на хрена мне это?! - усмехнулся этот Кот, пытаясь напялить на себя мою жилетку. - Во-первых, я с детства боюсь воды, а во-вторых, зачем мне плавать, когда ко мне все само плывет? Как видишь, за такой жилеткой мне совсем не обязательно было плыть в Германию...
А еще через полчаса я из своего теплого закутка услышал отрывистые команды, веселый мат, смех, разные технические крики и резко усилившийся грохот корабельных двигателей.
Затем, сквозь все эти звуки - еле слышный плеск воды за бортом, кто-то, кажется, что-то запел, и я понял, что мы отошли от причала.
Я лихорадочно стал вспоминать - все ли я сделал в Петербурге, обо всем ли сказал Мите - младшему лейтенанту милиции Дмитрию Павловичу Сорокину, по совместительству - водителю черной "Волги" и телохранителю высокопоставленных Котов дальнего зарубежья?..
То, что Митя выполнит все мои просьбы в лучшем виде, сомнений не было. Важно - не забыл ли я сам поручить ему что-то важное, вот в чем дело! Потому что прощание происходило в какой-то торопливой сумятице дел и чувств, при постороннем Коте торгового порта, и я вполне мог что-либо упустить из виду!..
Первое! Спутниковый телефон я оставил Мите. Вдруг нужны будут какие-нибудь лекарства для Водилы? Митя позвонит в Мюнхен, и Таня все лекарства пришлет с "Люфтганзой"...
Второе. О Рудольфе и его семействе Митя сам обещал позаботиться. Я втихаря предложил было Рудику: давай, мол, вместе в Америку! А он показал глазами на Котят, на Маню и только лапами развел...
Третье. Моему бесхвостому корешу Коту-Бродяге передать привет! Ему помогать не надо. Очень самостоятельный Кот, тонко чувствующий и момент, и ситуацию...
Четвертое. Спустя месяц позвонить в Мюнхен, узнать у Тани наш нью-йоркский адрес и прислать все сведения, чтобы мы с Шурой могли бы выслать Мите приглашение в Америку. Хоть он и шутил, но, по-моему, шутил совершенно серьезно.
Кажется, все... Вроде бы ничего не забыл.
А вот уже и двигатели работают не так громко, и вода за бортом слышнее, и в моем закутке под ремонтным верстаком на дне инструментального ящика тепло и уютно, и спать хочется - сил нет! Видать, умудохался я за эти два петербургских дня, передергался.
Я улегся на бок, прижал лапой свое рваное ухо и на секунду прикрыл глаза...
... И сразу же увидел своего любимого Шуру Плоткина! Шура стоял на сверкающем желтом берегу и смотрел в синюю океанскую даль, из которой я должен был приплыть к нему...
А вокруг него сидели штук пятнадцать потрясающих, соблазнительных и невероятно сексапильных АМЕРИКАНСКИХ КОШЕК!..
И все они, вместе с Шурой, ждали меня!
* * *

На следующее утро я, никем не замеченный, аккуратненько покинул свой инструментальный ящик, проскочил через все машинное отделение, быстренько отыскал противопожарный ящик с песком и сделал все свои, сами понимаете какие, дела. Они из меня буквально рвались наружу!
Я тщательно все закопал передними лапами поглубже, притоптал задними и отметил про себя, что ничего лучшего, чем наш обычный русский противопожарный песочек, для Кошачьих дел Человечество не придумало.
На иностранных судах я не плавал и поэтому не имею понятия, чем они там тушат свои пожары. Но, повторяю, когда за бортом плещет вода и этим своим звуком дико провоцирует и усиливает твое желание немедленно опорожнить себя, - дороже ящика с песком ничего и вообразить нельзя!
Поэтому, что бы там ни говорили, будто во времена Советской власти все было плохо и неправильно, я, Кот Мартын, в просторечии - Кыся, от имени всего нашего Вида совершенно искренне восклицаю:
- Да здравствуют наши советские пожарники - самые мудрые пожарники во всем мире!!!
Потом я привел себя в максимальный порядок - умылся, прилизался, пригладился и придал своей исполосованной хамской роже относительно интеллигентное выражение. Насчет своей внешности у меня никогда никаких заблуждений не было. Чего Бог не дал - того не дал. Зато Он вознаградил меня целым рядом других замечательных качеств. Ими я и беру.
И вот с этим слегка фальшивым выражением на собственной харе я и отправился представляться Капитану.
Вычислить Капитана было плевое дело.
Дело в том, что ночью мой сладкий сон в ящике был прерван тем, что КТО-ТО спустился в машинное отделение и, перекрывая шум двигателей, начальственно гаркнул:
- Привет, маслопупы!
Как я потом выяснил, "маслопупы" или "мотыли" были узаконенными кличками для машинных команд на всех судах российского флота. Ну, вроде как я - "Кыся"...
- Привет, маслопупы! - прокричал этот неведомый мне тип, и я сразу же почуял, как в густой и теплый воздух машинного отделения, наполненного запахами перегоревших масел, раскаленного металла, пропотевших человеческих тел и старых кроссовок, незримыми нитями стали неожиданно вплетаться запахи "Данхилла" - сигарет, которые курил мой дорогой мюнхенский друг Фридрих фон Тифенбах; запах хорошего одеколона, напоминающий одеколон профессора фон Дейна; и чем-то неуловимо женским... Так всегда пахло от Шуры Плоткина, когда он возвращался домой от какой-нибудь барышни. Или когда какая-нибудь барышня уходила от нас, оставляя мне измочаленного Шуру, пропахшего ее запахом.
- Алексею Ивановичу - пламенный с кисточкой!
- Привет, Кэп!..
- Салют, Мастер! - услышал я из своего ящика под верстаком.
- Как дела, дед? - спросил Алексей Иванович-Кэп-Мастер.
- Нормально, капитан, - ответил чей-то дед, и я понял, что Алексей-Иванович-Кэп-Мастер и есть тот самый Капитан, которому я обязан представиться и постараться понравиться с первой же секунды нашего знакомства.
А то, что Дед - это просто кличка старшего механика тридцати лет от роду, это я понял только на следующий день.
Но сейчас выскакивать из своего инструментального ящика и начинать раскланиваться перед Капитаном, и выдрючиваться, стараясь изо всех сил понравиться ему, на глазах у всей машинной команды, было бы по меньшей мере идиотизмом. А ну, как ему захочется при подчиненных проявить свою безраздельную власть в открытом море, и он прикажет вышвырнуть меня с судна к едрене-фене?! Или я ему со своим рылом вообще не понравлюсь?.. Я ведь, как говорится, НА ЛЮБИТЕЛЯ. Что тогда?..
Ну уж херушки, как сказал бы мой замечательный кореш Водила. Знакомиться будем с глазу на глаз. Это всегда слегка уравнивает шансы. Выгоднее и безопаснее. Я рисковать не имею права. Мне в Нью-Йорк нужно попасть - кровь из носу. Тут я не только о себе должен думать - там Шура меня ждет. А это вам не хвост собачий...
Я постарался запомнить все запахи Капитана, свернулся калачиком и снова задремал.
А уже утром я сделал все то, с чего начал свой рассказ.
Когда я говорил, что отыскать Капитана Алексея-Ивановича-Кэп-Мастера было для меня плевым делом, я ничуть не преувеличивал. В моем активе были все его характерные запахи, профессиональное использование которых было дано мне от рождения. Как абсолютное зрение в кромешной темноте. И как уйма других потрясающих Котово-Кошачьих качеств, так выгодно отличающих нас от всех остальных живых существ.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:11

Основная трудность была для меня - преодоление многочисленных корабельных дверей: высоченные металлические пороги, автоматически защелкивающиеся замки и невероятной тяжести железные двери, которые так просто лапой не откроешь.
Поэтому у каждой двери приходилось подолгу ждать, пока кому-нибудь из команды не понадобится пройти именно в эту дверь, и нужно было успеть незаметно юркнуть вслед этому типу.
И чертова уйма лестниц! Так как я начал свое путешествие по судну снизу - из машинного отделения, то пока я по следу капитанских запахов добрался до верхнего коридора, все эти двери и лестницы меня просто вымотали. Не физически. Нервно.
Тут еще на мою беду, когда мне казалось, что я уже почти достиг цели, Капитанско-Мастерские запахи стали неожиданно раздваиваться! Часть из них влекла меня к центральной двери этого коридора, откуда раздавались голоса и команды, а вторая часть уводила вниз к другой, коротенькой, лесенке, вправо от этих центральных дверей.
Должен признаться, что на мгновение я растерялся. Однако, на мое счастье, снизу вдруг примчался какой-то мужик в сапогах, комбинезоне и вязаной шапочке и постучал в эту дверь.
Дверь отворилась, и оттуда высунулся молоденький паренек в свитере и огромной фуражке.
- Чиф, Мастер на мостике? - спросила вязаная шапочка у огромной фуражки.
- Чего ему тут делать? - ответила фуражка шапочке. - Он на мостике всю ночь проторчал. Имеет право человек отдохнуть после вахты?!
И я понял, что Капитана за этими дверями нет.
Тип в сапогах, комбинезоне и шапочке ссыпался вниз по большой лестнице, а я прямиком направился к маленькой, короткой.
Спустившись на несколько ступенек вниз, я увидел Дверь с красивой золотой табличкой, на которой что-то было написано. Концентрация капитанских запахов в этом тупичке была максимально сильной.
Но самое замечательное, что еле уловимый элемент женских запахов, который я с трудом различил ночью, лежа в инструментальном ящике под ремонтным верстаком машинного отделения, здесь ощущался столь явственно, что я даже слегка обалдел!...
Кроме того, из-за двери я услышал хриплое мужское дыхание и очень ритмичные слабенькие женские повизгивания, не оставляющие никаких сомнений в действиях, совершаемых за этой дверью.
Ручаюсь, что никто из Людей даже шороха не услышал бы из-за такой двери. А я услышал!
И вдруг сам так завелся, что в башку мне полезли десятки Кошек, которых я когда-либо трахал!.. Не говоря уже о моей верной немецкой подружке - карликовой пинчерихе Дженни, которую вопреки всей зоологической науке о несмешении Видов я хотел в любое время дня и ночи!
Я даже вспомнил оттобрунновскую Лисичку, которую я "оприходовал" со смертельным риском для собственной жизни.
Ах, Кошечку бы мне какую-нибудь сейчас сюда! Любую! Даже самую завалященькую!.. Я бы ей показал "небо в алмазах", как говорил Шура Плоткин, совершенно не имея в виду ни небо, ни алмазы.
Но как изредка замечал умнейший и интеллигентнейший Фридрих фон Тифенбах, "все в жизни имеет свое логическое завершение".
Кончил хрипло дышать и Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер. Всхрапнул коротко, будто жеребец, и кончил. В последний раз тихонько взвизгнула обладательница женских запахов.
А потом я услышал негромкий разговор в Капитанской каюте.
Это мог услышать только Я! Никто из Людей, даже вплотную приложивший ухо к этой двери, никогда не услышал бы ни единого слова.
Мне же казалось, что я даже вижу, как Женщина моется в душе, а Капитан Алекеей-Иванович-Кэп-Мастер закуривает свой "Данхилл" и натягивает на себя голубой адидасовский тренировочный костюм. Я только лиц не мог разглядеть...
- А в городе ни разу не позвонил... - огорченно проговорила Женщина.
- В городе у меня семья, - спокойно сказал ей Капитан. - Дочь-невеста, сын-придурок и жена.
- А я как же?..
- Ты кто по судовой роли?
- Буфетчица.
- Так какие проблемы?
- Бедная я, бедная... - горько сказала Женщина.
- Ты бедная?! - презрительно переспросил Капитан. - Я в Питере с женой всего десять дней, а с тобой в море - четыре месяца. Потом неделю дома, и на полгода с тобой в рейс. И так уже третий год. Так кто из вас беднее - ты или моя жена?
Женщина промолчала.
- И кстати! Еще одного таракана увижу в кают-компании - спишу с судна к чертовой матери. Ясно?
- Да... Мне идти?
- Иди.
Дважды повернулся ключ в замке, дверь приоткрылась, и из Капитанской каюты вышла молодая Женщина с припухшими глазами. Стараясь не задеть хвостом ее ноги, я незаметно проскочил в каюту.
Тут же на всякий случай я спрятался за выступом какого-то шкафчика, и получилось, что я совершенно инстинктивно прошмыгнул именно туда, где меня не было видно; но сам я обрел превосходную позицию для обзора и наблюдения.
Оказалось, что Капитанская каюта состоит из двух просторных комнат. Первая, куда я влетел без спросу, была кабинетом - с письменным столом и компьютером, кожаным диваном и двумя креслами. Над диваном висела в раме под стеклом большая красочная фотография низкого, длинного парохода, уставленного железнодорожными контейнерами. Как потом выяснилось, этот пароход и был тем самым "Академиком Абрамом Ф. Иоффе", на котором я сейчас имел честь присутствовать...
Напротив же дивана, в углу под невысоким потолком, в какой-то хитрой металлической раме висел большой телевизор.
Из кабинета была видна вторая комната - спальня. Широкая Капитанская кровать несла на себе все следы только что завершившегося, как говорил мой любезный друг Водила, "сладкого греха". Кстати, почему ЭТО у Людей называется "грехом", понятия не имею. "Сладкий" - еще куда ни шло, а вот грех-то тут при чем?..
Я прекрасно слышал, как в спальне Капитан наливал себе виски "Джек Дэниельс". Именно это виски чуть ли не каждый вечер понемногу допивал в Мюнхене Фридрих фон Тифенбах, и запах "Джека Дэниельса" врезался мне в память, полагаю, до смерти.
Но вот когда Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер, которого я за истекшие сутки только слышал, но так ни разу и не увидел, вышел наконец из спальни, я чуть умом не тронулся!..
СО СТАКАНОМ ВИСКИ В РУКЕ ИЗ СПАЛЬНИ В КАБИНЕТ ВОШЕЛ Я!
Я - в Человеческом обличье, в голубом адидасовском тренировочном костюме, которого у меня отродясь не было, и в мягких белых тапочках без задников, которые я, естественно, никогда не ношу.
Уже не говоря о том, что я не пью виски. Тем более "Джек Дэниельс".
И тем не менее сходство наше было поразительным! Я бы даже сказал - ПОТРЯСАЮЩИМ! От усов до разорванного левого уха. Те же самые шрамы на мордах - один, пересекающий чуть ли не всю голову до левого глаза, второй - разрубающий правую бровь, нос и верхнюю губу. Все было МОЕ!.. Справедливости ради следует заметить, что и ЕГО - ТОЖЕ!
То есть хотите - верьте, хотите - нет, но я увидел СИЛЬНО УВЕЛИЧЕННУЮ И ОЧЕЛОВЕЧЕННУЮ СОБСТВЕННУЮ КОПИЮ!!!
Та же мощная короткая шея, та же широченная грудь, набитые мышцами ноги и руки, сила которых угадывалась даже под просторными складками голубого тренировочного костюма.
Та же мягкость походки, та же вкрадчивость и осторожность в движениях. Уже в том, как он почти беззвучно повернул ключ и запер дверь своей каюты, я просто узнал свою повадку! Будто в зеркало глядел. Только хвоста не было...
Итак, свершилось невероятное! Передо мной стоял сильный, коренастый ЧЕЛОВЕКО-КОТ, или, если хотите, KOTO-ЧЕЛОВЕК, как две капли воды похожий на меня. Или я на него?!
Такой же жесткий, решительный, расчетливо-бесстрашный, неуемный сластолюбец, с обостренным ощущением ответственности за все, что ему дорого и близко - от ЖИВЫХ СУЩЕСТВ, которых он должен защитить, и до ДЕЛА, которое он обязан выполнить.
И плевать мне на так называемую пресловутую скромность в оценках самого себя, но в этом ЧЕЛОВЕКО-КОТЕ или KOTO-ЧЕЛОВЕКЕ, как и во мне, во всей нашей внешней некрасивости (я имею в виду, как говорил Мой Шура Плоткин, "замшелые параметры этого значения") за грубыми наружными формами угадывалось такое внутреннее ОБАЯНИЕ, что не заметить этого было бы просто непростительно!
Да, с подобным невероятным явлением я столкнулся впервые.
И если бы ОН в эту секунду заговорил со мной по-нашему, ПО-ЖИВОТНОМУ, я этому ничуть бы не удивился.
Глядя на него из-за своего укрытия, наблюдая за тем, как он садится в вертящееся кресло у письменного стола, как прихлебывает виски из стакана и просматривает деловые бумаги, я понял, что с ним, с этим ОЧЕЛОВЕЧЕННЫМ моим ДВОЙНИКОМ, я просто не имею никакого права играть в разные пошлые игры и выкидывать всяческие трюки, пытаясь понравиться ЕМУ даже ради достижения своей Главной цели - оказаться в Нью-Йорке и встретиться наконец с Шурой Плоткиным. Как бы благородно эта цель ни выглядела.
Тут разговор должен быть на равных, и действовать необходимо только Напрямую.
Я вышел из-за шкафчика, неслышно пересек кабинет и мягко вспрыгнул к нему на письменный стол.
От неожиданности он на мгновение отпрянул, что и я бы сделал на его месте. Однако он тут же взял себя в руки, взболтнул лед в стакане и сделал небольшой глоток "Джека Дэниельса", молча глядя на меня.
Я выбрал свободное местечко на его рабочем столе и сел, уставившись ему прямо в глаза. Ну, ей-богу, словно собственное отражение разглядывал!..
Не знаю, просек ли он нашу поразительную похожесть, узрел ли он во мне САМОГО СЕБЯ так, как это увидел я, но, глядя на него, можно было дать хвост на отруб, что вздрючился он нервно не меньше меня. Но держался при этом - великолепно! Как я.
Уже в следующее мгновение он совершил то, что наверняка совершил бы и я. Он оставил стакан с виски на столе, подошел к небольшому холодильнику и открыл дверцу. Достал оттуда несколько листиков нарезанной колбасы, паштет, сложил все это на тарелку, принес к столу и поставил передо мной. Затем вернулся к холодильнику, вытащил из него открытую банку сгущенного молока и вопросительно посмотрел на меня.
- Сгущенку лучше слегка разбавить водой, - сказал я ему по-шелдрейсовски.
- Холодной или горячей? - через малюсенькую, почти незаметную, паузу спросил он.
Я понял, что эта крохотная пауза была необходима ему для окончательного осмысления происходившего ЧУДА.
- Не очень холодной, - попросил его я.
* * *

В отличие от моего первого случайного плавания по маршруту Россия - Германия, где я, прямо скажем, был всего лишь пассажиром-нелегалом, тайно состоящим при Водиле и его грузовике, сегодняшнее мое пребывание на "Академике Абраме Ф. Иоффе" носило совершенно иной характер.
Тогда я перемещался по воде в плавучих условиях небольшого западного города - с почти тысячей грузовых и легковых автомобилей, с магазинами, ресторанами, концертными залами, кафе и ночными барами. С казино, проститутками и бандитами всех мастей и национальностей. Плюс человек семьсот нормальных пассажиров и триста пятьдесят человек команды!
Я даже название этого плавучего чудовища не помнил. Водила мне как-то говорил, но оно у меня из головы выскочило...
Другое дело - "Академик Абрам Ф. Иоффе".
Команда - семнадцать человек. Пассажиров - один. Это я.
Никаких автомобилей, ресторанов. Небольшая кают-компания с телевизором и видиком. Она же - столовая, она же - комната отдыха.
Только не воображайте, что мы такие уж маленькие. Ничего подобного! Длина - как от нашего Петербургского дома до шашлычной Сурена Гургеновича. Шура говорил - там метров сто пятьдесят.
Загрузка у нас не полная. Пятьсот сорокафутовых контейнеров. С чем бы сравнить?.. Ну, как полтысячи Водилиных фургонов без колес. Кстати, все цифры со слов Капитана. Я в них - ни ухом, ни рылом. Вот эту жуткую тяжесть и волочет на себе наш глубокоуважаемый "Академик Абрам..." Ну, как его? "... Ф. Иоффе".
А над всем этим, как говорят в море, "Царь и Бог, и Воинский начальник" - КАПИТАН АЛЕКСЕЙ-ИВАНОВИЧ-КЭП-МАСТЕР. Или, как некоторые еще называют его за глаза - ПАПА.
По поводу того, как мы будем называть друг друга, мы договорились с самого начала, - как только я прикончил колбасу, паштет и разбавленную сгущенку.
Ему очень понравилось мое имя Мартын. Он сказал, что это прекрасное мужское имя и он будет меня звать только - Мартын. Никаких "Кысь"! Кыся - это что-то неопределенное, сказал он. Не то кот, не то кошка. И годится "Кыся" разве что для каких-нибудь сугубо домашних Мусек, Пусек, Мурзиков и Барсиков, а не для такого самостоятельного кота, как я.
Я ему тоже сказал, что если он не возражает, то я буду называть его - "Мастер". Ибо "Капитан" - слишком официально, я у него не служу, а всего лишь пользуюсь его гостеприимством; "Алексей Иванович" - тяжеловесно и утомительно; "Кэп" - излишне фамильярно, а "Папа", извините, звучит просто пошловато. Поэтому я считаю, что "Мастер" - в самый раз.
- Отлично. Мне "Мастер" тоже больше нравится. А вот откуда это у тебя такие отметины? - Он осторожно коснулся шрама, идущего через всю мою морду.
- От разных драк с Котами и Собаками, - ответил я. - А у вас?
- Один тоже от драки. Но очень давно. Еще когда я был курсантом мореходки. А второй - чистая случайность...
И рассказал, как несколько лет тому назад один болван вызвался буксировать его "Волгу" и тянул не плавно, как положено, а рывками. Стальной трос, конечно, лопнул, размолотил лобовое стекло "Волги" и чуть не снес полголовы Мастеру, сидевшему за рулем своей машины.
- С тех пор я больше всего на свете боюсь неквалифицированных идиотов, - сказал Мастер. - Буксируют ли они автомобили или пытаются руководить государством...

* * *

За обедом в кают-компании Мастер отрекомендовал меня команде, свободной от вахты. Остальным - после обеда, по ходу осмотра судна. Знакомил с каждым. Сначала представлял меня, затем своего подчиненного. Называл его имя и должность. И кличку.
Так, например, я узнал, что палубная команда матросов называется "рогачи" или "рогали", что радиста зовут Маркони, а старшего помощника капитана - Чиф. Боцман - Дракон, про Деда - старшего механика и его "маслопупов" я уже рассказывал. А вот матроса-токаря, в хозяйстве которого, как выяснилось, я провел всю первую ночь, звали просто и незатейливо - Точило.
Матросу-плотнику по прозвищу Колобаха было приказано соорудить для меня туалет - специальный ящик с песком, а матросу-приборщику с кличкой Кандей (от морского названия помойного ведра - "кандейка") было поручено ежедневно менять в этом ящике песок.
На капитанском мостике я был познакомлен со вторым и третьим помощниками Капитана. Там же, на мостике, мне был отведен специальный наблюдательный пункт - на главном компьютере. Оттуда я мог свободно смотреть вперед - в тревожную серую, грязно-белопенную воду, которой не было ни конца, ни краю...
Одна немаловажная деталь. Еще у себя в каюте Мастер взял с меня слово ни с кем на судне не вступать в Телепатический Контакт. Рейс ему предстоит тяжелый - их, слава Богу, зафрахтовала одна западная фирма, и они будут вламывать еще месяцев пять без захода в Питер. Домой вернутся не раньше лета. А это очень тяжелая психическая нагрузка. Если же я еще выступлю со своим Телепатическим Контактом - у половины экипажа наверняка поедет крыша. А в таком рейсе каждый на вес золота. Не говоря о валютных расходах на лечение и транспортировку из собственного кармана. Потому что они теперь, после развала российского торгового флота, исключительно на самоокупаемости. Сами на Западе ищут - кому запродаться, сами заключают контракты - зачастую грабительские, где потерпевшей стороной все равно будет русское судно, меняют российский флаг на какой-нибудь либерийский, и - вперед!..
Но хоть есть работа! Хотя бы есть на что жить...
А если капитан не только приличный судоводитель, но еще и толково шевелит мозгами, и обладает четкой деловой хваткой - тогда можно вывернуться из любого положения.
Например: не попадать в идиотские ситуации, как попали две трети российских грузовых и торговых судов, арестованных во всех иностранных портах мировой акватории за неуплату долгов. И помощи им ждать неоткуда. Нашему правительству на них насрать со Спасской башни...
Я честно признался Мастеру, что почти ни хрена из всего этого не понял, за исключением того, что наш флот сегодня в полном говне, и пообещал ни с кем из членов экипажа в Контакт не вступать.
А потом вспомнил, что по совершенно иным причинам, но об этом же меня просили уже несколько человек. И тот оттобрунновский добрый жулик-кошколов, ветеринар-недоучка Эрих Шрёдер, и мой сердечный друг из Грюнвальда Фридрих фон Тифенбах. И даже Водила, помню, сказал мне при подъезде к Мюнхену:
- Ты, Кыся, со своими талантами сильно на людях-то не высовывайся. А то вмиг хвост оборвут. Счас народ знаешь какой пошел?..
И только Шура Плоткин никогда меня ни о чем подобном не просил.
Наоборот, в каком-нибудь очередном интеллигентно-пьяненьком кухонном споре, отчаявшись в чем-то убедить своего собеседника, кричал мне на весь дом:
- Мартын! Мартышка!.. Сукин кот, мать твою за ногу! Что ты сидишь и ухом не ведешь?! Ты что, не слышишь, какую херню он несет? Ты-то хоть скажи ему!..
И иногда, когда я был согласен с Шурой, я говорил.
Если, конечно, мне удавалось достучаться до хмельного рассудка Шуриного оппонента.

* * *

Почти весь вечер и часть ночи я проторчал с Мастером на вахте, на капитанском мостике.
Мастеру и штурманам буфетчица Люся пару раз приносила на мостик крепчайший чай и бутерброды. А мне вдруг неожиданно притащила... Что бы вы подумали?! Несколько увесистых кусков настоящего, сырого, размороженного хека, о котором я так мечтал последние несколько месяцев!..
Я птичкой слетел с главного компьютера, благодарно потерся о Люсины ноги, ласково коснулся ее хвостом и уже в который раз убедился, что женщины гораздо более тонко организованы, чем мужики.
Естественно, я не имею в виду Шуру Плоткина, Водилу, Фридриха фон Тифенбаха... Или того же Мастера. Тот просто вылитый Кот! Эти ребята, с моей точки зрения, - уникальны.
Стал я наворачивать этот хек, попутно размышляя о благодарности всем представительницам женского пола - от Кошек, Собачек, Лисичек и Женщин, которые в моей жизни сыграли хоть небольшую, но положительную роль. Как говорил Водила: "От половухи до бытовухи."
Однако на втором куске хека я слегка застопорился. Второй кусок как-то уже не лез в глотку. И я понял, что со мной произошло то, что обычно происходит со всеми, кто однажды во что-то влюбился, это что-то оставивило в его душе неизгладимый след, а потом было утеряно. И долгие месяцы, а может быть, и годы ты только и жил надеждой на то, что это что-то тебе встретится снова...
И наконец - встреча! Казалось бы - ура!..
Но тут с грустью выясняется, что это ЧТО-ТО совершенно не стоило тех радужных и трепетных воспоминаний, которые преследовали тебя все это время.
Особенно после того, как ты уже попробовал и форель, и угря, и севрюгу, и свежего лосося.
Господи... Да, не дай Бог, чтобы такое перешло в область ЖИВОТНО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ отношений!..
Вот я сейчас плыву через моря и океаны к Шуре в Америку, стремлюсь к нему всей душой и телом, а вдруг с ним там произойдет в отношении меня все то, что со мной произошло в отношении хека?! Да я же умру с горя...
В полном смятении и тоске я снова вспрыгнул на главный компьютер и застыл, глядя в ночную, мокрую, недобрую даль.
Пребывал я в таком состоянии достаточно долго, и разные печальные мысли о несовершенстве мира лезли в мою голову. Пока я не услышал, как второй помощник спросил моего Мастера:
- Алексей Иванович, а это ничего, что ваш котяра сидит на главном компьютере?
- А ты боишься, что Мартын своими яйцами может на него как-то воздействовать и компьютер начнет выдавать погрешность за погрешностью? - рассмеялся Мастер.
- Я не о компьютере пекусь - что с ним станет? Я тревожусь за яйца Мартына, - сказал второй помощник.
У меня сразу торчком встали уши и мелко-мелко забил кончик хвоста.
- Точно! - подхватил молоденький Штурман. - Я вчера перед выездом в порт хотел напоследок еще разок натянуть благоверную, пока детеныш спит... И ни тпру, ни ну, ни кукареку!.. Висит, бедняжка, орелик мой, головку свесил, глядит на "полшестого" и делает вид, что его ничего не касается. Моя давай блажить: "Тебе сколько раз говорить, чтобы ты возле микроволновой печки не садился? Вот ты и облучился!.."
- Так твой орелик и не расправил крылья? Не взорлил? Не спел свою боевую песню? - поинтересовался Мастер.
- Взорлил... Но если честно - то не высоко. И спел, прямо скажем, не громко... - признался Штурман. - Вот теперь и гадай - то ли я ночью перетрудился, то ли действительно виновата эта гребаная "Микровелле"?..
- А в главном компьютере излучение раз в десять сильнее, чем в твоей микроволновке, - заметил второй помощник. - Так что, Кэп, сами смотрите со своим Мартыном...
- Через пару суток дошлепаем до Англии, в Абердине пришвартуемся и посмотрим. Там в порту кошек - видимо-невидимо. Выпустим Мартына на причал и проверим - такое ли сильное излучение у нашего главного компьютера?.. - сказал Мастер.
"А не пошли бы вы со своим излучением подальше? Береженого Бог бережет", - подумал я и немедленно перепрыгнул с компьютера на какую-то ровную плоскость, рядом с которой был расположен большой наклонный пульт управления со множеством разноцветных рычажков и кнопок.
- Очень самостоятельный котяра! - восхитился второй помощник. - Словно понял, чем рискует...
- А вдруг действительно понял? - улыбнулся Мастер.
- Кэп! А в Лох-Несское чудовище вы не верите?
- Верю.
- А в летающие тарелки?..
- Тоже. Следи за курсом внимательней.
- Есть следить за курсом! А если вы его в Абердине на причал выпустите, а он возьмет и убежит? Что тогда?
- Не убежит, - твердо сказал Мастер. - Ему в Нью-Йорк нужно.
- Ну вы даете, Алексей Иванович!..
* * *

Теперь захода в Абердин, почти на самый север Великобритании, все ждали с нездоровым нетерпением.
По словам Мастера и из болтовни на капитанском мостике я понял, что в Абердине "Академик Абрам Ф. Иоффе" должен был оставить англичанам около двадцати контейнеров, а у англичан забрать какой-то груз для канадского порта Сент-Джонс в районе острова Ньюфаундленд.
У себя в каюте, когда мы оставались только вдвоем, Мастер мне даже по карте пытался показать, - как и куда мы плывем и в какие порты будем заходить.
Правда, от Абердина до Сент-Джонса через Атлантику нужно было еще чухать чуть ли не неделю, зато от Ньюфаундленда до Нью-Йорка - вообще пара пустых!.. Двое с половиной суток, и мы, как говорится, тама! И...
- Здравствуй, Шурочка! Здравствуй, дорогой мой Плоткин, новоиспеченный Американец! Как же я по тебе соскучился!.. Сколько же мне нужно тебе рассказать, Шурик.
Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
В Абердине же, помимо сдачи одного груза и приемки другого, Мастер и его помощники собирались еще проверить меня на английских кошках. Так ли влияет излучение главного компьютера на сексуальную мощь живого организма?
Не скрою, я слегка нервничал.
Несмотря на то что на этом "Академике Абраме..." я уже успел и отдохнуть, и отожраться в спокойной и доброжелательной обстановке, несмотря на то что ощущение "последней финишной прямой" наполняло мою душу миром и благостью, ночной рассказ молоденького Штурмана о страшноватом треугольнике - он, его жена и микроволновая печь - заставлял меня беспокоиться за собственные возможности в сфере Большого Секса.
Хотя если бы я логически сопоставил все двадцать четыре года, которые плавает мой Мастер и каждый день общается то с радаром, то с главным компьютером, то еще с каким-нибудь излучателем, с тем, как чуть ли не каждую ночь, а порой и пару раз в день буфетчица Люся захлебывается в тоненьких взвизгах в капитанской постели - я на все эти излучатели должен был бы, извините за выражение, хвост положить! И не нервничать... Тем более что трахаться хотелось - ну просто ужасно!
Поэтому, когда до Абердина оставалось всего несколько часов хода и я лежал в низком кожаном кресле капитанского кабинета, а из-за закрытой двери спальни доносились тоненькое взвизгивание Люси и половой рык Мастера, мне показалось, что по Северному морю мы тащимся невероятно медленно. И тогда я подумал, что неплохо было бы хоть немного увеличить скорость и пораньше подойти к Абердину. Где, как утверждал Мастер, кошек - видимо-невидимо!
Клянусь, я только ПОДУМАЛ!
Как вдруг-услышал, что машина нашего "... Ф. Иоффе" заработала мощнее и громче, а поглядев в иллюминатор, увидел, что мы стали двигаться намного быстрее.
В ту же секунду резко оборвался ритмичный скрип капитанской кровати, испуганно затихла Люся и я почти увидел сквозь стену, как Мастер своей мускулистой мохнатой лапой схватил трубку телефона внутренней связи и рявкнул жутковатым голосом:
- В чем дело?! Почему ход увеличили? Старшего механика на связь! Дед!.. Что за самодеятельность?! Ты про расход топлива думаешь? Про расчетное время прихода в порт помнишь?! Кто ПРИКАЗАЛ? Я ПРИКАЗАЛ??? То есть как это - ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО Я ПРИКАЗАЛ УВЕЛИЧИТЬ ХОД?! Ты в своем уме?!
Я понимал, понимал, что в чем-то я тут виноват... Неужели только в том, что ИЗЛИШНЕ СИЛЬНО захотел как можно быстрее трахнуть неведомую мне английскую кошку? Боже мой, я что-то явно нарушил! А может быть, ОТКРЫЛ?! Может быть, я в себе самом что-то такое ОТКРЫЛ, что поставит меня в один ряд с такими светилами науки, как Ричард Шелдрейс, как Конрад Лоренц!..
А Мастер уже натягивал свой тренировочный костюм, напяливал кроссовки, чтобы немедленно взлететь, на мостик и всыпать вахтенному штурману, а потом вниз - в машинное отделение, поглядеть на старшего механика, который не СЛЫШИТ приказы капитана, а ЧУВСТВУЕТ ИХ!.. И это все устроил я.
Разъяренный Мастер распахнул дверь спальни и натолкнулся в моем лице на четкую картину "Осознание своей вины Котом", так прекрасно описанную Конрадом Лоренцом в его замечательной книге "Человек находит друга", - уши прижаты к затылку, хвост непроизвольно прячется между задними лапами Кота, сознающего свою вину...
Только глянув на меня, Мастер замер на месте, словно наткнулся на стену. Несколько секунд, которые он смотрел, не мигая, в мои глаза, показались мне вечностью. Сейчас я должен признать, что это были, не самые приятные секунды в моей жизни.
Все-таки КОТ есть КОТ! Теперь-то я свято убежден, что в своей прошлой жизни Мастер был абсолютным КОТОМ!..
Он намного раньше меня сообразил, ЧТО произошло, прикрыл дверь спальни, чтобы не делать Люсю свидетельницей нашей первой размолвки, и негромко спросил меня:
- Твоих лап дело?
Я отвел глаза в сторону и промолчал.
- Мартын! Я тебя как Кота спрашиваю - твоих лап дело?
- Я только ПОДУМАЛ, что неплохо бы... - замямлил я.
Но Мастер меня оборвал решительно и жестко:
- Так вот, заруби у себя на носу: в море, на этом судне, прежде, чем ПОДУМАТЬ, ты должен спросить у меня разрешения. Понял?
- Есть - спросить у вас разрешения, - ответил я ему так, как ему отвечали на судне все.

* * *

Ну что мне сказать об английских портовых Кошках?
Кошки как Кошки. Ничего особенного. Как говорил Шура - не фонтан... Прямо скажем - не наши Кошки.
Это я не в упрек, а ради четкого разграничения национальных особенностей. Не более того.
Наши российские Кошки к половому акту относятся взволнованно и трепетно - как к восхождению на Голгофу. Как к некоему акту самопожертвования.
А в глазах трахающего их Кота они больше всего на свете боятся потерять уважение, которого они, по их мнению, несомненно заслуживают. Вопрос "А ты меня потом уважать будешь?" я в своей жизни слышал чуть ли не от каждой русской Кошки.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:12

Шура был убежден, что такое преувеличенное отношение к собственной Личности возникло в Кошках под влиянием очень давнего и достаточно сомнительного утверждения, что "Отныне любая кухарка сможет управлять государством!..".
Естественно, я не имею в виду разных Кошек-потаскух, которых у нас развелось за последнее время немерено!
Не похожи английские Кошки и на немецких - сытых, равнодушных, туповатых исполнительниц природного Кошачьего долга, относящихся к трахательному процессу как к обременительной обязанности вроде уплаты налогов.
Платить - не хочется, а не платить - опасно. Какое уж тут удовольствие?..
Боюсь судить обо всех французских Кошках по той аристократической поблядушке в бантиках, которую я поимел в кустах на бензозаправочной станции при германском автобане А-7 Гамбург - Мюнхен. Ибо если все французские Кошки хотя бы слегка похожи на эту избалованную и распущенную тварь, то мне остается только пожалеть Францию - страну мечты Моего Шуры Плоткина.
Длинношерстную Персиянку - личную Кошку губернатора острова Борнео, которая, честно признаться, трахнула меня сама в петербургском Кошачье-Собачьем отеле господина Пилипенко, я просто не помню. Помню только, что от усталости и какой-то докторской успокоительной таблетки я был крайне половонекачественен и дико хотел спать! Так что тут степени сравнения у меня - никакой.
Английские же Кошки...
Я опять-таки должен заметить, что говорю лишь об абердинских, провинциальных, портовых Кошках и вовсе не переношу свои оценки на все Кошачье сословие Соединенного Королевства Великобритании. Так вот, абердинские портовые Кошки были деловиты, решительны и очень точно знали, чего они хотят. А хотели они, как мне показалось, только меня! Еще когда я спускался по трапу...

* * *

Стоп! Я чуточку переувлекся сравнительным анализом национальных Кошачьих особенностей и повел себя явно несправедливо в отношении "Академика Абрама Ф. Иоффе" и его Мастера. Не сказать о них хотя бы несколько слов, в ситуации подхода к берегу Англии, было бы непростительным хамством.
За два часа до прихода в Абердин я был негласно для всех и торжественна для нас двоих - меня и Мастера - прощен за ВОЛЬНОДУМСТВО, так неожиданно нарушившее строжайшие правила морского судоходства, и получил разрешение присутствовать на капитанском мостике во время подхода к берегу Англии.
Вот когда я увидел нашего Мастера во всем профессиональном блеске! Как он подводил судно к причалу, как швартовал своего "Академика Абрама..", на каком прекрасном английском языке разговаривал с берегом, и как никто пикнуть не смел на мостике, когда Мастер негромким голосом отдавал приказания своим, а в ответ только и слышалось: "Есть!", "Есть!", "Есть!.." И тут уже никаких хиханек и хаханек, никакой посторонней болтовни...
Я-то чувствовал, каких нервных затрат, какого внутреннего напряжения стоит Мастеру этот негромкий голос, это абсолютное внешнее спокойствие и демонстрация беспредельной уверенности в точности своих решений, приказов и действий!
Но он был НАСТОЯЩИМ КОТОМ! Внутренний напряг Мастера автоматически передался мне и выразился в том, что меня вдруг одолела нервная зевота и, как обычно, стал мелко подрагивать кончик хвоста.
Мастер заметил это и сказал мне МЫСЛЕННО, по-шелдрейсовски:
- Не дергайся, Мартын. Возьми себя в лапы. Все будет о'кей!

* * *

Все и было - "о'кей". Через полчаса наш "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял у причала абердинского порта. Огромные подъемные краны перегружали контейнеры с судна на твердую английскую землю. Две трети команды под водительством Дракона-Боцмана и второго помощника занимались разгрузкой, а Мастер в теплой меховой куртке с капюшоном стоял на палубе, покуривал свой "Данхилл" и по-английски болтал со знакомым представителем порта.
Я же в это время уже спускался по трапу, собираясь без промедления окунуться в пучину плотских наслаждений. Еще при швартовке я увидел на причале штук двадцать Котов и Кошек, смотревших на меня снизу вверх. Причем Коты смотрели хмуро, заранее ощущая во мне соперника, а Кошки - с откровенным призывным вожделением.
Когда я уже миновал половину трапа, Мастер по-английски извинился перед представителем абердинского порта и крикнул мне по-русски:
- Не дрейфь, Мартын! В главном компьютере излучения не больше, чем в обычном телевизоре... Не посрами чести русского флота!
Затем вытащил из кармана "уоки-токи" и сказал куда-то внутрь судна:
- Третьего помощника ко мне!
Я еще не успел ступить на твердую английскую землю, как тот молоденький Штурманец, он же Третий помощник, у которого были какие-то заморочки с женой и "Микровелле", появился рядом с Мастером. Мастер показал ему на меня и назидательно сказал:
- Смотри в оба. Это чтобы ты потом не клеветал на микроволновые печи.
К сожалению, мне пришлось начать с того, что я был вынужден намахать по харе одному особо настырному Коту-англичанину, и пугнуть еще парочку рисковых ребят-Котов, которым на секунду показалось, что они могут воспрепятствовать моему неукротимому желанию, как говорил Шура, "слиться в едином экстазе" с двумя-тремя англичаночками. И начать вон с той рыженькой... Последнее время меня очень тянет на рыжих Кошек!
Одним словом - "Моряк сошел на берег...".
Я знаю (об этом мне еще Шура Плоткин не раз говорил), что существует целая армия Читателей, которая с наслаждением грязно матерится, предается разнузданному разврату, пьянству, наркомании, однако как только встречает описание куда более скромных действий в литературе, так они моментально становятся святее Папы Римского (убей Бог, кто это - понятия не имею!) и обрушивают на головы Авторов и Издательств тучи гневных писем с требованиями истребить эти книги, Авторов сжечь и развеять их прах по ветру, дабы остальным было неповадно...
Итак, во избежание возможных эксцессов ограничимся сухим и беспристрастным отчетом. Так, как это можно было бы записать в вахтенном журнале того же "Академика Абрама Ф. Иоффе":
1. За время десятичасовой стоянки в английском порту Абердин выгружен 21 (двадцать один) 40-футовый контейнер и принято на борт судна 7 (семь) 40-футовых контейнеров для порта Сент-Джонс (Канада).
2. За это же время Кот Мартын, приписанный к судну "Академик Абрам Ф. Иоффе", произвёл 1 (одну) крупную драку и 2 (две) мелких драки с 5 (пятью) Котами английского порта Абердин.
3. За время стоянки в порту КОТОМ МАРТЫНОМ употреблены в половом отношении 6 (шесть) Кошек - подданных Великобритании. 2 (две) Кошки по 3 (три) раза, 1 (одна) Кошка - 2 (два) раза и 3 (три) Кошки по 1 (одному) разу.
4. К отходу судна из английского порта Абердин для дальнейшего следования Кот Мартын был собственноручно перенесен Капитаном судна "Академик Абрам Ф. Иоффе" на борт вышеназванного судна и для восстановления утраченных сил был передан на судовой камбуз под наблюдение Буфетчицы и Повара.
Надеюсь, что такая форма записи устроит кого угодно...
* * *

За то время, которое я проторчал на капитанском мостике - с Мастером или без Мастера с его Помощниками-штурманами, - я так часто заглядывал в мореходные карты, так часто слышал, что у нас осталось позади, где мы идем в настоящий момент и какие "цоресы" (Шурина поговорочка!!) нас ждут впереди, что уже к выходу из Абердина я мог бы самостоятельно, не очень подробно, но и без особой путаницы, объяснить все происходящее в эту секунду с нашим дорогим "Академиком Абрамом...".
Ну, например: как только мы вышли из Абердина, мы достаточно долго пересекали залив Мори-Ферт в самом его широком месте и четко перли к Оркнейским островам в пролив Пентленд-Ферт, который находится как раз между этими островами и самой-самой северной оконечностью Англии.
Нужно сказать, что весь командный состав во главе с Мастером все это время торчал на мостике и очень даже держал "ушки на макушке" из-за каких-то жутких приливных течений в этом сволочном проливе!
Только когда мы наконец-то вышли в открытый океан, все вздохнули с облегчением, и народ на мостике как-то сам собой рассосался, оставляя только вахтенного штурмана, старшего помощника и кого-то из матросов.
С команды тоже спала нервная напряженка, судовая жизнь вошла в почти спокойную буднично-морскую колею, и вот тогда-то по "Академику Абраму Ф. Иоффе", от носа до кормы, проникая во все закоулки огромного контейнеровоза, вихрем понеслись легенды и сказки о моем пребывании в порту Абердин!
Так как мой английский секс-загул наблюдал почти весь командный состав "Академика Абрама..." и большая часть палубной команды, то следующие пять с половиной суток, которые мы шли через холодную и бескрайнюю Атлантику к берегам Канады, я был героем судна и ежесекундно купался в лучах собственной половой славы со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Машинная команда - механики и мотористы, короче, "маслопупы", не имевшие возможности наблюдать за моими береговыми подвигами, были вынуждены довольствоваться самой что ни есть недобросовестной информацией, которую они получали от "рогачей" - палубной команды.
По словам этих врунов и фантазеров, число "оприходованных" мной английских Кошек в их рассказах доходило до семидесяти - семидесяти пяти! А число убитых мной и сброшенных в море абердинских Котов варьировалось где-то от двадцати-пяти до пятидесяти...
От этого беззастенчивого вранья и несусветного бреда даже у меня вяли уши. Так и подмывало гаркнуть по шелдрейсовски:
- А ну кончайте трепаться, врунишки нахальные!
Тем более что большинство команды было по-детски внушаемо.
Но я помнил слово, данное мной Мастеру в первый день нашего знакомства - ни с кем на судне в Контакт не вступать. И молчал.
Самое же забавное, что Мартыном меня называли только на капитанском мостике. Лишь потому, что так называл меня Мастер. Все же остальные называли меня просто - Кыся. Даже буфетчица Люся, прибирая капитанскую каюту в отсутствие Мастера, иногда шептала мне:
- Господи, Кыся... Что же мне делать? Я же так его люблю! А он... Ну, что делать, Кыся?.. Что делать?
А что я мог ей ответить?! Что вообще можно сказать женщине в такой ситуации?
Зато Мастер после того случая, когда я лишь одним своим ЖЕЛАНИЕМ КОШКИ, одной лишь настойчивой МЫСЛИШКОЙ сумел ускорить ход нашего "Академика Абрама...", Мастер наш, суровый и немногословный Котяра, буквально рта не закрывал. Естественно, когда мы оставались с глазу на глаз...
Более любопытного Кота я в жизни не встречал! Ему было интересно все - и про Конрада Лоренца, и про Ричарда Шелдрейса, и про Шуру Плоткина, и про мои, не всегда объяснимые, действия и ощущения.
Мастер с удивлением сопоставлял собственные чувства и поступки, оказывается, тоже не всегда соответствующие здравому смыслу, с тем, что я рассказывал о себе, и каждый раз (Я ЭТО ЯСНО ВИДЕЛ!) был потрясен сходством наших душ и характеров...
Однако вовсе не нужно думать, что Мастер только и делал, что потрясался и всплескивал руками. Ничего подобного! Мастер обнаружил такое блистательное знание истории Котов и Кошек, что это мне приходилось ахать и всплескивать лапами от восхищения!
От восхищения, к которому примешивалось искреннее чувство стыда за себя и моего Шуру Плоткина - за то, что мы, выучив наизусть и Конрада Лоренца, и Ричарда Шелдрейса, ни разу не удосужились открыть книгу своего, русского, замечательнейшего мужика - Игоря Акимушкина.
А вот у Мастера эта книга была настольной.
- Вот слушай, слушай, Мартын! - возбужденно говорил Мастер, раскрывая книгу Акимушкина. - Слушай, что он пишет: "... Уже в шестнадцатом веке до нашей эры, в долине Среднего и Нижнего Нила..." Это река такая в Африке, "...и Нижнего Нила домашняя кошка стала очень популярным и любимым животным". И еще! "Особая, прямо-таки райская судьба ожидала кошку в Египте: жрецы произвели ее в ранг священных животных!.."
- Что такое "жрецы"? - спросил я.
- Как бы тебе объяснить?.. - Мастер даже слегка растерялся. - Что такое "идеология" ты знаешь?
- Нет.
- Хорошо. Ближайший пример: совсем недавно на всех наших судах была должность Первого помощника Капитана по политической части. Не моряк, не судоводитель, - Коммунист. Знаешь, что это?
- Шура мне как-то объяснял, но я забыл...
- Быстро вы все, ребята, забываете!.. Ну да авось вам еще напомнят, не дай Бог... Короче, этот Первый помощник следил за тем, чтобы все считали, что у НАС все очень хорошо, а у НИХ - все ужасно плохо. У НАС - блеск и сияющие дали, а у НИХ - тьма-тьмущая и безысходный тупик! А если кто в этом сомневается, то Первый помощник потом на берегу доложит КОМУ СЛЕДУЕТ и КУДА СЛЕДУЕТ, и хер этот сомневающийся потом выйдет в море!
- Это и есть - "Жрец"? - удивился я.
- Конечно! И Замполиты, и Жрецы - создатели легенд: "Мы - Лучшие в мире!", "Кошки - священные животные!.." Теперь понял?
- Почти. Читайте дальше...
- "Суровые законы Древнего Египта без пощады карали всех, кто причинил вред кошке. За ее убийство назначалась смертная казнь. При пожаре из горящего дома первым делом спасали кошек, а только потом имущество..."
- Разумно, - заметил я. - Разумно и справедливо. А то одному моему петербургскому приятелю Коту какой-то подонок отрубил хвост!.. Не было на эту сволочь законов Древнего Египта! Вы знаете, Мастер, мне очень нравится эта книга. Но у меня есть одна претензия к Автору...
- Какая? - поинтересовался Мастер.
- Он все время пишет - "Кошки", "Кошки". В то время как Кошка... Как бы это поделикатнее?.. В то время как Кошка - существо хотя и Воспроизводящего, но все-таки Вспомогательного типа. КОТ же при этом - Особа Основополагающая. И не заметить этого...
- Ах, Мартын, гордыня тебя погубит!.. - рассмеялся Мастер, но тут же серьезно сказал: - Мне тоже это поначалу не очень понравилось. Но потом я понял, что словом "кошка" Автор объединяет весь, так сказать, Вид. Смотри, что пишет он дальше...
Мастер нашел нужную строку и с удовольствием прочитал:
- "В конце четвертого века римский писатель Палладиус впервые ввел в употребление слово "каттус" вместо старого латинского наименования кошки "фелис". Полагают, что от "каттуса" ведут начало и английское "кэт", и немецкое "катер", и русское - "кот"". Как видишь, Автор вовремя вспомнил, что Кот есть Кот, как ты справедливо заметил - Особа Основополагающая!
И, клянусь всем для меня святым, Мастер с нескрываемым Котовым достоинством легко и аккуратно разгладил свои франтоватые усики!..
Он отложил книгу в сторону и, глядя сквозь меня, словно всматриваясь в тысячелетние дали древности, негромко продолжил:
- И знаешь, Мартын, ведь в Вавилоне домашние Коты появились лишь во втором тысячелетии до нашей эры. Отсюда они попали в Индию, позднее - в Китай, на Крит, в Грецию... Мы там, кстати, в прошлом году неделю на ремонте стояли. Цены там на Котов были безумные!.. Не в прошлом году, а до нашей эры. Иметь Кота тогда считалось там роскошью. Человек, в доме которого жил Кот, заведомо оценивался как личность незаурядная!..
Я вдруг понял, почему Мастер перестал мне читать книгу этого Акимушкина, а взялся пересказывать ее своими словами. У Акимушкина, наверное, было повсюду написано это безликое объединяющее слово - "Кошка", и ни разу не было упомянуто слово "Кот". Мастер решил, что в вольном пересказе он имеет право на вольную редактуру. Называя акимушкинских "Кошек" "Котами", он таким образом щадил мое слегка уязвленное самолюбие и примирял меня с Автором.
Это было очень трогательно с его стороны и ничуть не нарушало моего интереса ко всему, о чем он рассказывал.
А рассказывал он поразительные вещи! Я узнал, что с началом христианства Коты и Кошки из "Божественных созданий" превратились в "Темные силы", в "исчадие ада", в "пособников" колдунов и ведьм и подвергались жесточайшему и идиотскому истреблению.
По всей католической Европе, во все христианские праздники живьем сжигали и закапывали Котов в землю, жарили их на железных прутьях!.. А во Фландрии, в городе Иперн, Котов сбрасывали с высокой башни!.. Этот дикий обычай был введен жестоким кретином графом Болдуином Фландрским и просуществовал, благодаря этому идиоту, этому подонку и мерзавцу, начиная с десятого века, еще сотни лет... До самого Ренессанса продолжалось массовое истребление Котов, нелепые судилища над ними и жесточайшие расправы.
Мне чуть дурно не стало от всех этих подробностей. Я припомнил кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:
- Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто подобное...
- В сравнении с недавним российским прошлым средневековая трагедия Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы - "киндершпиль". Детские игры, - жестко усмехнулся Мастер. - Если в средние века Коты погибали сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия сожрала более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в бездарных войнах, лагерях и тюрьмах...
- Господи!.. Что же делать? - прошептал я, впадая в глубочайшее уныние. - И вам, и нам?..
- Наверное, ждать Возрождения. Или попытаться создать Ренессанс собственными руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров из эпохи Возрождения: Кольбер, французский политик времен Людовика Четырнадцатого, садясь за работу, окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие и покой... Кардинал Ришелье просто обожал Кошек. И Котов, разумеется... А прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией, красотой и пластичностью Котового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид Минд - "Кошачий Рафаэль" - всю жизнь рисовал только Котов. Француз Теофил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием "Кот"... Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на Монмартре, в кафе "Черный кот"... Ну и так далее.
- Потрясающе... - пробормотал я.
И подумал: как мы любим счастливые финалы!..
- А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались буквально королевским почетом, - сказал Мастер. - В отличие от Собак, которых ислам считал "презренными".
Мне показалось, что "Ислам" - это имя Человека, руководителя каких-то нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках. Я и брякнул:
- И этот Ислам совершенно прав!
Мастер закурил свой "Данхилл" и брезгливо произнес:
- Проявление нетерпимости к другому Виду - это очень неинтеллигентно, Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я пойду осмотрю судно. Ты со мной?
- Нет, - сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исламу, сказал я. - Я полежу, подумаю...
- Это иногда полезно, - саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из каюты.

* * *

Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи, сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и скромно поджав хвост.
Вообще-то на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я получал на это разрешение только лишь в минуты особого к себе расположения.
- Осознал?
- Да... - тихо ответил я.
- Тогда - лапу!
Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а я в благодарность за прощение потерся своим рваным ухом о его синий якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно - еще на первом курсе мореходного училища.

* * *

По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд проход по английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными приливными течениями смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.
Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым днем, тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых там до хрена и больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним никакого интереса. Чего бы Шура там про них ни рассказывал.
Мне вообще Летний сад совсем не понравился. Куча детей - все они обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от них когтями или клыками - дети же!
Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пускают...), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-таки обсираются от злости и страха!
В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской, плавают преисполненные спесивой важности Лебеди. Один взгляд на них, и ты понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по недоразумению могут считаться царственными птицами. Так назвал их Шура. Странно, что Шура - существо ироничное и наблюдательное, не увидел, с какой тупой и холуйской поспешностью эта так называемая Царственная птица подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный кусочек засохшей хлебной корочки!.. Царственная птица с абсолютно лакейской сущностью, да еще с постоянно изогнутой вопросительным знаком длиннющей шеей - ничего более нелепого, по-моему, природа не создавала...
Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, - это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных!
Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в Летнем саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого Старика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали на свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно грандиозный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..
Шура даже почитал мне стихи этого Старика - про Кота и Повара, где Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот - откровенным наглецом. А потом Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Франции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в виду Людей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать - кто у кого чего слямзил! Наш русский Старик у Француза, или Француз "кинул" нашего Старика...
Тем не менее они оба считаются классиками.

* * *

Тьфу, черт меня подери! Прошу прощения. Разболтался не по делу...
Потянуло на НОСТАЛЬГИЮ. Причем ведь отчетливо понимаю, что это НОСТАЛЬГИЯ уже не по Летнему саду, не по его аллеям, наполненным визгом карманных Собачек и криками бабушек и дедушек: "Деточка, оставь Кысю в покое!.." Даже не по тому памятнику толстому Старику с Животными.
Когда в Этом Городе нет моего Шуры, нету Нашего Дома, а в памяти остались только пустырь и щемящие воспоминания о былом - это и НОСТАЛЬГИЕЙ не назовешь. Просто самая обычная и очень болезненная ТОСКА ПО ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, которая уже, наверное, никогда не повторится.
А вот в какую ЖИЗНЬ я теперь плыву - понятия не имею.
Наверное, в ЖИЗНЬ Моего Шуры Плоткина. Потому что иной ЖИЗНИ я себе совершенно не представляю...

* * *

Итак, начнем все сначала.
С обстановки на нашем "Академике Абраме...", в которой мы подходили к канадскому порту Сент-Джонс, и вообще об условиях плавания в районе острова с чисто Собачьим названием - Ньюфаундленд.
Шура говорил, что есть такая порода огромных Собак. Я, правда, ни одной Собаки больше Дога не видел, но Шура сказал, что Дог рядом с Ньюфаундлендом просто Шавка.
Я представил себе Собаку величиной с "Запорожец" и подумал: не встречал я Ньюфаундленда, и не надо! Еще неизвестно - смог бы я с ним справиться, если бы дело, предположим, дошло до драки?
И вот теперь, по словам Мастера, часов через двенадцать, четырнадцать - остров с таким удивительным Собачьим названием.
А еще Мастер сказал мне (остальные, наверное, про это уже знали), что плавание в районе острова Ньюфаундленд считается опасным из-за частых туманов и айсбергов - таких плавающих ледяных гор. И эти айсберги могут быть в сто раз больше любого самого большого парохода.
Пока Мастер называл мне всякие цифры и числа - я ни хрена не мог сообразить: чего на поверхности, чего под водой, что такое "в сто раз больше" или "в десять раз меньше"... А как только Мастер все это нарисовал мне на бумаге - я в одно мгновение врубился. Врубился и чего-то ужасно разнервничался!..
К тому же Мастер рассказал мне, что много-много лет тому назад здесь затонул "Титаник", гигантский пассажирский пароход. Самый большой в мире - по тем временам. Напоролся на подводную часть айсберга... Столько Людей погибло!.. А спустя пятнадцать лет здесь же, в тумане, столкнулись и тоже погибли два пассажирских судна - "Андреа Дориа" и "Стокгольм". Людей потонуло - чудовищное количество...
Но разнервничался я не из-за этого. Хотя сами по себе события, поведанные мне Мастером, более чем печальные.
Трясет меня всего - будто перед бедой какой, а объяснить сам себе ни черта не могу. Вот так возникла вдруг внутри меня напряженка, и все! Ни жрать не могу, ни общаться ни с кем, кроме Мастера, и вообще - места себе не нахожу...
Даже Люсе не дал себя погладить. Увернулся и побежал на корму, где у меня был мой песочный гальюн принайтовлен.
А природа поливает нашего "Академика Абрама..." ледяным дождем со снегом!.. Вернулся с кормы на капитанский мостик мокрый, промерзший, все никак места себе не могу найти. Мастер сразу просек, что со мной творится что-то неладное. Ну, Кот есть Кот! Против очевидности не попрешь. Это я про Мастера...
Стоит, на меня не смотрит, следит за показаниями радара, а сам, незаметно для других, спрашивает меня на чистейшем шелдрейсовском:
- Ты чего дергаешься, Мартын? Не ешь, мечешься туда-сюда, нервничаешь... Тебя укачало, что ли?
Надо сказать, что последние сутки нас даже очень валяло. Еще и туман к тому же. Это только сейчас дождик со снегом пошел, видимость хоть немного, но улучшилась.
- Нет, - отвечаю я ему. - Со мной все в порядке, Мастер. Вы на меня не отвлекайтесь, пожалуйста. Можно мне посидеть на главном компьютере?
С тех пор как мы с Мастером еще в Абердине выяснили, что излучение главного компьютера только усиливает потенцию у Котов, а отнюдь не подавляет ее, я последнее время на всякий случай как можно чаще старался посиживать на нем. Неизвестно, какие Кошки тебя ждут в Америке...
А так как я уже научился на все спрашивать разрешения у Мастера, то без его согласия позволял себе только лишь на корму бегать, в собственный гальюн. Но каждый раз докладывал - где был.
- Садись, садись, Мартын! Погрей задницу, просуши хвост, - вслух сказал мне Мастер.
На мостике уже привыкли к тому, что Мастер частенько со мной разговаривает вслух и я почти всегда как то странно верно реагирую на его слова.
Сами понимаете, "странно верно" - для непосвященных. Для Мастера мои реакции совершенно нормальны и ожидаемы. У нас с ним - диалог на равных. Только я - младше, а он - старше.
Я тут же вспрыгнул на главный компьютер, сразу же ощутил тепло под хвостом и промерзшими лапами и постарался устроиться на нем как можно уютнее и спокойнее. Как всегда.
Ни хрена из этой затеи не получилось! Нервный колошмат неизвестного происхождения бил меня изнутри, кончик хвоста непроизвольно выстукивал бешеную дробь, и сама собой топорщилась шерсть на загривке. От ощущения надвигающейся неотвратимой беды уши мои сами прижались к затылку, и я мгновенно слетел с главного компьютера в невероятном психическом вздрюче, граничащем с потерей сознания...
- Что происходит, Мартын?! - в полный голос нервно крикнул Мастер, наверное, тоже почуяв что-то неладное.
И тогда я в ответ, изо всех своих шелдрейсовских сил, заорал благим матом:
- Стоп!!! Стоп!.. Лево руля!!!
Боясь в истерике разорвать нить Контакта с Мастером, я сиганул к нему на правое плечо и вцепился в его куртку когтями всех своих четырех лап. Это было последнее, что я запомнил...
... А П0ТОМ Я ВДРУГ УВИДЕЛ СЕБЯ ПОДВОДНЫМ КОТОМ!..
Я плыл в серо-зеленой мерзлой воде с ледяным крошевом, чуть впереди нашего "Академика Абрама...", и видел, как на нас надвигается чудовищная, гигантская, необъятная ледяная глыба айсберга! Она заполняла собой все пространство впереди, и только над самой поверхностью океана виднелась узенькая полоска просвета...
Этот ледяной кошмар, величиной с три наших ленинградских девятиэтажных дома, не высовывался наружу ОДНОЙ ДЕСЯТОЙ ЧАСТЬЮ НАД ПОВЕРХНОСТЬЮ ВОДЫ, как рисовал мне айсберги Мастер, а был подло и коварно притоплен, оставляя перед взором нашего ничего не подозревающего, несчастного "Академика Абрама..." чистую, холодную гладь Атлантического океана!..
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:13

Я вижу, что через несколько минут наш "Академик Абрам Ф. Иоффе" врежется в эту синюю безжалостную ледяную стену и погибнет вместе со своими контейнерами, бедными "маслопупами" и "рогачами", совсем молоденькими Дедом и Чифом, Маркони и Драконом... Не станет на этом свете Колобахи и Точила... Утонут Шеф и Люся... Уйдет из жизни такой потрясающий образец Кото-Человека, как Капитан этого судна - МАСТЕР!..
"Остановите машину!!! - кричу я из-под воды. - Тормозите, мать вашу в душу!!! Сворачивайте, сворачивайте скорее, иначе... Мастер! Вы меня слышите?!" - отчаянно кричу я и пытаюсь упереться передними лапами в подводную носовую часть нашего судна, пытаюсь хоть как-то затормозить его гибельный ход...
Но мои задние лапы не находят твердой опоры, и я ничего, ничего, ничего не могу сделать!..
"Ма-а-астер!!!" - истошно воплю я из последних сил и понимаю, что мне уже никогда ни до кого не докричаться...
Я чувствую, что мне не хватает воздуха, я захлебываюсь и начинаю отставать от судна, тонуть, а мимо меня, навстречу собственной смерти, движется темно-серый стальной борт нашего "Академика Абрама Ф. Иоффе", которому осталось всего несколько минут жизни...
Я опускаюсь все ниже и ниже - туда, где вода теряет свою полупрозрачную зеленость и становится черной и очень страшной. Смертельный холод сковывает мои движения, заползает в каждую клеточку моего тела, и последнее, что я вижу перед тем, как навсегда опуститься в эту жуткую пучину, - днище нашего судна, проплывающее надо мной. И выкрашено оно почему-то в оранжево-красный цвет...
Сознание мое меркнет, но мне все еще чудится, будто я слышу приглушенный толщей океанской ледяной воды далекий голос Мастера - Капитана моего бывшего "Академика Абрама Ф. Иоффе":
- Стоп машина!!! Полный назад! Лево руля!!!
И действительно, я вижу своими полуживыми глазами, как огромная махина, проплывающая надо мной, резко меняет курс и счастливо уходит от столкновения с негодяйски притопленным и не видимым на поверхности океана айсбергом!..

* * *

... На чем, как говорится, разрешите откланяться...
КАК ТАМ ШУРА БУДЕТ БЕЗ МЕНЯ В АМЕРИКЕ?..
* * *

Но именно в тот момент, когда я окончательно собрался умереть (убедившись в том, что "Академик Абрам..." избежал верной катастрофы), когда я уже мысленно попрощался со всеми и в первую очередь с самим собой, в моем остывающем мозгу возникли еле слышимые, но такие родные и встревоженные голоса.
- Кыся!.. Родимый... Ну что там с тобой такое, бля?! У меня от мыслей о тебе - прям башка лопается! Чем помочь-то, Кыся, корешок мой бесценный? Я, ебть, всех на ноги подыму!.. Ты только откликнись... - кричал с другой стороны земного шара Водила.
- Кот! Миленький Кот!.. - плакала Таня Кох, путая русские слова с немецкими. - Я чувствую - тебе сейчас очень плохо...
- Что происходит с судном, Кыся? С тобой?.. - по-немецки спрашивал меня Фридрих фон Тифенбах. - Я сейчас же свяжусь с канадским правительством! Вы ведь, как я понимаю, где-то совсем рядом, да? Как только все образуется - я сразу же прилечу к вам в Штаты...
- Кысь, а Кысь!.. Младший лейтенант милиции Митя Сорокин беспокоит. Ты чё там, а, Кысь?! Ты кончай эти штуки!.. А то кто мне без тебя приглашение в Америку вышлет? Шучу, шучу... Ты, главное, сам выгребайся. Понял?..
Я еще совсем немножко подождал умирать - все ждал, что вот-вот возникнет голос моего Шуры Плоткина...
Но не дождался и с тревогой подумал:
БОЖЕ МОЙ, ЧТО ЖЕ ТАМ ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ С ШУРОЙ?..
Еще повременил самую малость и умер...

* * *

- Смотрите, смотрите, задние лапы дергаются...
- И хвост!.. Глядите, хвост шевелится...
- Алексей Иванович! Сент-Джонс запрашивает наши точные координаты для оказания нам немедленной помощи. У них уже все наготове...
- На кой хер нам теперь их помощь! Они-то откуда знают? Им-то откуда известно?!
- Маркони говорит - по распоряжению правительства Канады.
- Пусть поблагодарит их и вежливо пошлет в жопу. Даже если бы что-нибудь и случилось, у нас штанов не хватило бы расплатиться с ними. Да и они ни хрена подойти бы к нам не успели.
- Мастер! Мартын глаза открыл!!!
- Вот это другое дело!..
Я отчетливо слышу голос Мастера, чувствую, как его большие, сильные лапы поднимают меня, прижимают к себе...
У самого моего носа вижу маленький синий якорек, наколотый на левой руке Мастера, слышу стук его сердца - я сейчас совсем рядом с ним.
Мастер зарывается своим лицом в мою шерсть и, покачивая меня на руках, словно новорожденного, шепчет мне на нормальном Человеческом языке:
- Ах, Мартын, Мартын... Дорогой мой друг-товарищ и брат... Героическая ты личность! Если бы не ты - нам ни одно правительство в мире не смогло бы помочь.
И, переходя на шелдрейсовский, тихо меня спрашивает:
- Это ты дал "Мейдэй" в Канаду?
- Что?..
- Ты попросил помощи у берега?
- Нет... Это один мой старый друг из Германии.
Силы мои кончаются, я чувствую, что сейчас засну, и уже почти с отключенным сознанием спрашиваю Мастера:
- А у "Академика Абрама..." днище и подводная часть - какого цвета?
- Красного, - отвечает Мастер и тут же уточняет: - Оранжево-красного. Почему ты об этом спрашиваешь?
- Значит, все, правильно, - говорю я уже сквозь сон. - Значит, я там был...
Я зарываюсь носом в куртку Мастера, пропахшую сигаретами "Данхилл", одеколоном "Гаммой" и буфетчицей Люсей, и засыпаю...

* * *

Проснулся я в капитанской каюте, в "своем" низком кожаном кресле, когда мы уже стояли в Сент-Джонсе.
Дверь была, на мое счастье, чуточку приоткрыта, и я свободно смог выскочить в коридор, преодолеть несколько лестниц и бесчисленное количество переходов и промчаться на корму судна - в свой собственный гальюн.
Простите за подробность, но меня всего изнутри распирало так, что малейшее промедление грозило катастрофой! В любую секунду я был готов взорваться и испачкать пол-Канады...
Слава Богу, этого не произошло. Канада не получила возможности предъявить России претензии и штрафы (за "бугром" все стоит денег!..), я успел доскакать до своего спасительного ящика и даже успел отметить, что песок в нем совершенно свежий, и...
Я вовремя все исполнил, почувствовал невероятное облегчение и решил, что, несмотря на адский холод и пронизывающий ветер с океана, утренний туалет я совершу именно здесь. Мне очень хотелось предстать перед командой и Мастером уже в полном порядке и пристойном, интеллигентном виде. А во-вторых, я предполагал, что, хоть ненадолго сойдя на Сент-Джонскую твердую землю, я вправе рассчитывать на встречу с какой-нибудь местной канадской Кошкой, а может быть, и не с одной... И к этому моменту я, как говорится, ДОЛЖЕН ВЫГЛЯДЕТЬ.
Воспоминания об абердинской стоянке в Англии вливали в меня силы и воспаляли воображение.
Тщательно умываясь и прилизываясь, я огляделся.
Наш "Академик Абрам..." стоял у специального контейнерного причала, по которому были проложены обычные железнодорожные рельсы, а по рельсам туда-сюда катались самые обычные железнодорожные платформы.
Подъемные краны уже снимали с нашей палубы абердинские контейнеры, предназначенные для Канады, и аккуратненько устанавливали их на платформы.
Итак, я - в Канаде!..
Хотя, глядя на причал, на воду, на портовые строения и краны, на поразительно тоскливую одинаковость, наверное, всех непассажирских морских портов мира, я с успехом мог бы утверждать, что сейчас нахожусь в Петербурге, в Киле, в Гамбурге, в Абердине или еще где-нибудь...
Разница была только в языке, на котором матерились служащие порта, и в надписях на автопогрузчиках и портальных кранах. Даже "настенная живопись" граффити, про которую мне много объяснял еще Шура Плоткин в Петербурге, и то была одинакова! Те же гигантские мужские половые члены с яйцами и без, те же женские эти самые органы - мохнатые, отвратительные и совершенно не сексуальные, те же, иногда очень забавные и небесталанные, сочетания цветов и фигур.
И глядя сейчас на длиннющую стену пакгауза, всю размалеванную этими цветными пульверизаторами, я подумал, что Мир повсюду одинаков...
... Уже пробегая через все судно, здороваясь со всеми встречными и поперечными, я почувствовал слабый запашок "Джека Дэниельса". Когда же я подлетел к капитанской каюте, запах виски усилился до состояния, когда уже хочется закусить! Шурина хохмочка.
Дверь была плотно прикрыта, но я мявкнул своим хриплым и достаточно хамским голосом, и Мастер тут же открыл. Впуская меня в каюту, усмехнулся и сказал:
- Мог бы и не вопить под дверью. Я и так чувствую, когда ты подходишь.
"Елки-палки, как я мог забыть, что он - вылитый Котяра!" - подумал я и увидел в каюте высокого пожилого мужика в теплой меховой куртке с капюшоном.
Мастер и этот мужик держали в руках по широкому квадратному стакану с "Джеком Дэниельсом", а на столе для гостей между ними стояла тарелка с маленькими бутербродиками, которые умеет делать только Люся.
- Мой друг Мартын, - по-английски представил меня Мастер мужику в куртке.
- Привет, Мартин, - тоже по-английски сказал мне мужик и приподнял стакан с виски в мою честь.
- А это мой старый друг, представитель сент-джонского порта мистер Чивер, - сказал Мастер. - Извини, Мартын, он по-нашему - ни слова. Я буду говорить по-английски. Потом тебе переведу...
- Можете говорить хоть по-китайски, - спокойненько поведал я Мастеру. - Мне это, как говорят, без разницы. У меня языковых барьеров и преград не существует.
- Ох, Мартын! Ты для меня непрочитанная книга. Что ни день, то новая страница. Ну, будь здоров!
Мастер прикоснулся краем стакана к моему носу и предложил Чиверу за меня выпить.
Чивер тоже чокнулся с моим носом. Они выпили. А я от этого запаха виски так захотел жрать, что ничуть не удивился, когда через минуту в каюту вошла Люся с МОЕЙ плошкой, полной прекрасной жратвы!
- Алексей Иванович, можно Мартынчика здесь покормить? А то у нас там на камбузе аврал... Ну, в смысле - приборка.
Неожиданно Мастер ответил Люсе таким тоном и таким голосом, которого я у него ни разу не слышал! Я даже и не подозревал, что Мастер способен на такие интонации!..
- Конечно, Люсенька, конечно, лапочка... - И, обняв Люсю за плечи, сказал Чиверу по-английски: - А это Люся. Женщина, к которой я очень нежно отношусь и очень высоко ценю ее отношение ко мне.
Люся потрясенно посмотрела на Мастера. Наверное, она тоже никогда не слышала от Мастера таких слов и таких интонаций.
Чивер встал и поклонился Люсе.
- Посиди с нами, - попросил ее Мастер. - Я тебе твоего любимого кампари со льдом сделаю...
- Что вы, что вы, Алексей Иванович!.. - застеснялась Люся. - У нас там с Шефом еще столько работы... Спасибо, спасибо большое!
И я понял, что сейчас Люся благодарит Мастера не за приглашение посидеть с ним и Чивером, а совсем совсем за другое.
Может быть, действительно время от времени людям необходимо ощутить близкую возможность Небытия, хоть одним глазом заглянуть в ту Черную Пучину, из которой не бывает возврата, - для того чтобы потом хоть чуточку изменить отношение к оставшейся тебе Жизни?...
- Кушай, Мартынчик, кушай, - погладила меня Люся и вышла из каюты.
Я не стал выдрючиваться и кочевряжиться перед посторонним Человеком и тут же набросился на жратву, краем уха прислушиваясь к тому, о чем говорили Чивер и Мастер.
- Так у вас действительно ничего не произошло на подходе? - спросил Чивер, прихлебывая из стакана.
- Ничего, - твердо ответил Мастер.
- А у нас тут - прямо цирк "Барнума и Бейли"! Из Монреаля, из Оттавы звонят - тревога!!! Русский "Академик Абрам Ф. Иоффе" сейчас врежется в утопленный айсберг!.. Поднять все спасательные службы! Для работы в открытом океане военные пригнали специальные вертолеты... Все гадают - что могло произойти?! Только два варианта - или отказал эхолот, или - извините, Мастер, - капитан полный болван. Запросили регистр Ллойда - кто капитан на "Академике Иоффе"? Называют вашу фамилию, Мастер. Все немного успокоились - вас знают. Но информация-то поступила из Германии!.. А вы молчите...
- Какая-то дурацкая ошибка, - смеется Мастер. - Будьте здоровы, мистер Чивер!
Раздается стук в дверь каюты. Мастер неторопливо допивает свой "Джек Дэниельс" и открывает дверь. На пороге стоит второй помощник с полиэтиленовым пакетом в руке.
- Разрешите войти, Алексей Иванович?
- Входи, входи. - Мастер переходит на русский язык. - Чего вы там чухались?! Он мне уже все мозги проеб - что произошло да как произошло? Полчаса отбиваюсь, как лев...
- Да матрешки эти сраные куда-то задевались. Искали всем скопом.
- Что вы там ему приготовили?
- Как обычно - пузырь "Московской", две хохломские ложки и эту гребаную матрешку.
Мастер берет у второго помощника полиэтиленовый пакет и спрашивает сквозь зубы:
- Ничего оригинальнее не придумали? Опять ложки-матрешки?!
- Традиция... - разводит руками второй помощник, - Разрешите идти?
- Иди. И чтоб к отходу все было в порядке! Нашли, в чем дело?
- Нашли. Там наши спецы сейчас на мостике как раз колдуют.
- Глаза бы мои вас не видели, колдуны херовы! Иди.
Мастер с улыбкой протягивает пакет Чиверу:
- Маленький русский презент в благодарность за сотрудничество.
Чивер берет пакет, заглядывает в него и говорит Мастеру:
- Уйду на пенсию - открою лавку русских деревянных ложек и матрешек. И умру богатым человеком. Спасибо, Мастер.
Мастер накидывает теплую куртку на плечи, и мы идем провожать мистера Чивера к трапу. Уже прощаясь, мистер Чивер смотрит на меня и говорит Мастеру:
- Котика своего на берег не отпускайте. Тут у нас крысы величиной с поросенка. Сотни тысяч!.. Вчера на моих глазах двух собак разорвали. Штук пятьдесят сразу накидываются и...
Мне на мгновение становится худо. Я и так-то не перевариваю этих тварей, а тут - величиной с поросенка!..
Итак, как говорила мюнхенская Кошка Циля - в Сент-Джонсе я пролетел, как фанера над Парижем.
А Водила в таких случаях успокоительно бормотал: "Ничего... Еще не вечер". И был прав. Впереди - Нью-Йорк. Тоже, говорят, в смысле Кошек - не последний город в мире...
* * *

Оказалось, что у большого острова с Собачьим названием Ньюфаундленд есть собственный небольшой полуостров, называющийся Авалон.
И вот на этом-то Авалоне и находится порт Сент-Джонс с этими жуткими поросячьими Крысами, из-за которых я проторчал на судне все десять часов нашей стоянки в Сент-Джонсе!
А место в Атлантическом океане, где на подходе к Сент-Джонсу с нами произошел тот самый случай с подводным айсбергом-убийцей, называется уже не "океан", а район Большой Ньюфаундлендской банки.
Это мне Мастер все показал на карте, когда мы наконец остались с ним в каюте с глазу на глаз.
- Я не буду тебе полоскать мозги, Мартын, всякими техническими подробностями - они тебе совершенно не нужны. Скажу только, что один очень важный электронный прибор, который должен определять глубину под судном и предупреждать о возможных подводных препятствиях, - отказал. И если бы не ты...
- Как это "отказал"? - не понял я.
- А черт его знает как! Электроника... А в электронике, как говорится, существует всего два вида неисправностей - отсутствие контакта, когда он необходим, или наличие контакта, когда он совершенно не нужен. Так вот, повторяю, если бы не ты...
- Нет, нет, Мастер! - запротестовал я. - Если бы не вы...
- Мартын! Не превращай нормальные мужские посиделки в слюнтяйское заседание Общества взаимного восхищения. Нам с тобой это ни к чему.
- Хорошо, - согласился я. - Ответьте мне только на один вопрос: почему вы не сказали мистеру Чиверу, что произошло с нами в действительности?
- Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ... ЧеПэ - это...
- Чрезвычайное происшествие, - подсказал я ему.
- Черт тебя побери, Мартын! Откуда ты это знаешь?
- Не помню. Кто-то объяснял. Не то Шура, не то Водила. Продолжайте, Мастер. Я хочу до конца понять ситуацию.
Мастер закурил свой "Данхилл", ладонью отогнал от меня дым и начал все сначала:
- Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ, по вине Капитана или нет (это уже никого не колышет), всегда вызывает подозрение. А стоит ли в дальнейшем иметь с ним дело? И контракт с тобой не продлевают. А заключают его с другим российским судном, по тем же демпинговым ценам.
- Как?.. - не понял я. - По каким ценам?
- По демпинговым. Значит - по мизеру. По самым низким ценам. По которым ни одно уважающее себя иностранное судно работать не будет. А мы, русские, будем! Потому что у нас нет другого выхода. У всех родители, жены, дети, всем есть надо, за квартиры платить. Жить... Жить надо! А нет контракта - сколько людей без копейки останется? Сколько из них сопьется, повесится, сколько пойдет по миру, а сколько в бандиты?! Так могу я рассказать мистеру Чиверу, что у меня на борту изношенная говенная техника вчерашнего дня и что если бы не Кот Мартын, то все мы давно лежали бы на холодном дне ихней Большой Ньюфаундлендской банки?..
- М-да... - промямлил я.
- А вот теперь к тебе вопрос, Мартын. Можешь мне объяснить, как ты почувствовал заранее, что нам грозит опасность?
- Нет. Ничего я объяснить не могу, - признался я.
- Ну, хорошо... А почему ты закричал мне тогда "Стоп! Стоп... Лево руля..."? Я ведь, если честно, только продублировал ТВОЮ команду. Почему ты завопил?
- Не знаю.
- И потом ты кричал мне: "Остановите машину... Сворачивайте! Сворачивайте скорее!!!" И жутко матерился.
- Ну да?! - удивился я.
- Еще как! Хорошо, что, кроме меня, никто не слышал... Но, знаешь, ты кричал - будто издалека. Хотя лежал у меня на плече, намертво вцепившись в меня когтями. Смотри!
Мастер стянул свитер и задрал майку. На груди и на плече были видны глубокие царапины с черными точками запекшейся крови - характерные для Котовых когтей. Ничего себе!..
- Ох, Мастер... - виновато вздохнул я. - Просто и не знаю, что сказать... Простите меня, ради Господа!..
- Ладно тебе. - Мастер оделся. - Не в этом дело. Ты мне скажи, как ЭТО: ты рядом, а слышу я тебя вроде бы черт-те откуда?
- Мастер... - жалобно заныл я. - Пожалуйста, не спрашивайте меня про ТАКОЕ. Я же сам ни фига в ЭТОМ не смыслю. Я только ЧУВСТВУЮ, и все! Вы же не можете сказать, почему вы, Капитан с огромным судоводительским опытом, вдруг исполняете команды какого-то приблудного Кота-дворняги, случайно попавшего на ваше судно?!
- Может быть, потому, что я тоже ПОЧУВСТВОВАЛ опасность? В какой-то момент мне даже показалось, что я УВИДЕЛ ее...
Ну точно! Чтоб мне век Кошки не видать!.. КОТ есть КОТ!!!
- Если бы не крикнул ты, Мартын, то через мгновение наверняка крикнул бы я. Ты мне веришь?
- Абсолютно! - горячо заверил его я. - Так каким образом вы ЭТО почувствовали? А уж тем более УВИДЕЛИ?
Мастер подумал, помолчал, закурил новую сигарету и только тогда ответил:
- Понятия не имею... Интуиция, что ли? Результат накопленного опыта?
- Вот видите?! - возмутился я. - Вы сами ни хрена не можете объяснить, а от меня еще что-то требуете! Почему нужно все объяснять и разжевывать?! Или ЭТО тебе дано, или - нет! Нам с вами - дано!.. И точка.
- Слушай, Мартын, - сказал Мастер. - У меня есть предложение, которое должно поразить тебя новизной. В аптечке есть немного валерьянки. В баре - еще пара бутылок "Джека Дэниельса". Сейчас я все это достану - валерьянку для тебя, а для себя виски, и мы с тобой преломим по рюмашу. Совсем понемногу. А то мне уже скоро идти на мостик...
Я вспомнил, как в Германии, в Оттобрунне под Мюнхеном, мы надрались ночью с добрым и глуповатым ветеринаром-недоучкой Эрихом Шрёдером, закусывая сырым мясным фаршем, который был приготовлен его сестрой для завтрашних котлет.
Вспомнил, как на следующее утро мне было плохо - как тошнило, как раскалывалась голова, как не хотелось ни одной Кошки, - и вежливо отклонил предложение Мастера.
Но для того чтобы не огорчать его, попросил перенести идею поддачи на приход в Нью-Йорк и сделать это ВТРОЕМ - вместе со встречающим меня Шурой Плоткиным, о котором я успел уже многое рассказать Мастеру.
Тем более что до Нью-Йорка теперь оставалось всего двое с половиной суток...

* * *

... Но через двое с половиной суток не было выпивки втроем, не было слез умиления, всхлипываний, за-глядывания в глаза, облизываний. Не было щемяще-сладкого узнавания после долгой и тягостной разлуки.
Не мчались мы с Шурой навстречу друг к другу с воплями "Мартышка-а-а!..", "Шу-ри-и-ик!..", не оглядывали с головы до ног - он меня, а я его, с одинаковыми туповато-радостными вскриками: "Ах, как ты похудел!.." Или: "Боже... Ну, совершенно не изменился...", "Ну как ты?!", "Нет, а ты-то как?.."
Ничего этого не было.
И не зарывались мы носами - он мне в подмышку, а я ему под подбородок, не бормотали разные нежные бессвязные глупости... Так, чтобы никто вокруг не услышал. Потому что эти слова должны были быть только наши, наши и ничьи больше!
Не было ничего этого.
И Нью-Йорка никакого не было.
Был самый обычный торгово-грузовой морской порт - как в Петербурге, как в Киле, как в Абердине, как в Сент-Джонсе...
Только этот порт был в Нью-Джерси. И грязнее, чем все остальные. И очень... Ну просто очень большой! А так - все то же самое, что и там, - те же причалы, та же техника, те же запахи.
Та же убийственная похожесть: в этом порту, как и во всех остальных, НЕ БЫЛО ШУРЫ ПЛОТКИНА.

* * *

НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО МОЕГО ШУРЫ ни на одном причале нью-йоркского порта!!!
- ШУРА!!! ШУ-РА-А-А!!! ШУРА ПЛОТКИН!.. ГДЕ ТЫ?! ГДЕ ТЫ?!
Господи! Боже мой!.. Мамочки родные!!! Что же делать?! Что же с НИМ такое произошло?! Господи, спаси ЕГО и помилуй...
Я снова оказался примерно в том состоянии, в каком я был тогда в Петербурге, когда мы с милиционером Митей увидели в НАШЕЙ с Шурой квартире чужих Людей и узнали, что сам Шура уехал в Америку.
Но тогда мне хотелось только одного - умереть. А сейчас - найти Шуру! Найти во что бы то ни стало!.. Любой ценой!!!

* * *

... Куда я только не бегал, где меня только не носило, в какие дырки я только не заглядывал, кого только не встречал на своем суматошном и горьком пути?! А ведь ЗНАЛ, ЗНАЛ, ЗНАЛ уже, что ЕГО вообще НЕТУ в порту - иначе он бы откликнулся...
Я чудом уйму раз не попал под колеса грузовиков, автопогрузчиков, чуть не был раздавлен на рельсах портального крана, в последнее мгновение выпорхнул из-под опускающегося контейнера величиной с трамвай... Меня чуть не убило дикой струей воды из пожарного монитора, которым куча болванов тушила загоревшиеся тюки с хлопком!
Среди всего этого бедлама, этого портового кошмара, сопровождаемого какофонией жутчайших звуков, я метался как ошпаренный в поисках своего Шуры Плоткина и не находил его, не находил его, НЕ НАХОДИЛ...
А в моем воспаленном мозгу все время звучал шелдрейсовский голос Мастера:
"Вернись, Мартын! Возвращайся на судно. Я жду тебя. Сейчас мы вызовем твоего Шуру по громкой связи. Я уже обо всем договорился с нашим русским представителем и диспетчерами порта. Возвращайся на судно, Мартын. Мы все ждем тебя..."
И словно в подтверждение слов Мастера с нескольких причалов, перекрывая шум и лязг крановых блоков, визг и скрежет тросов, рык автомобильных двигателей, лающие короткие взрывные взвои сирен маленьких суденышек с бело-красными полосатыми флагами на корме, - могучие динамики, при помощи которых можно было бы запросто докричаться до Петербурга, до Мюнхена, до самого Господа Бога, стали спокойно и внятно вещать по-английски и по-русски на весь белый свет:
- МИСТЕР АЛЕКСАНДР ПЛОТКИН! ВАС ЖДУТ НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ НА СУДНЕ "АКАДЕМИК АБРАМ ИОФФЕ". МИСТЕР ПЛОТКИН, ПОЖАЛУЙСТА, СЛЕДУЙТЕ К ЧЕТВЕРТОМУ КОНТЕЙНЕРНОМУ ПРИЧАЛУ. ВАС ЖДУТ НА РОССИЙСКОМ СУДНЕ "АКАДЕМИК ИОФФЕ"! ЕСЛИ ВЫ ПО КАКИМ-НИБУДЬ ПРИЧИНАМ НЕ СМОЖЕТЕ ПРИЙТИ НА СУДНО САМИ, ОБРАТИТЕСЬ К ЛЮБОМУ СЛУЖАЩЕМУ ПОРТА - ПРЕДСТАВИТЕЛЬ "МОРФЛОТА" РОССИИ И КАПИТАН СУДНА ТУТ ЖЕ ПРИЕДУТ ЗА ВАМИ В ТО МЕСТО, ГДЕ ВЫ БУДЕТЕ НАХОДИТЬСЯ. ПОВТОРЯЕМ...
Снова в моей помутившейся башке прозвучал голос Мастера:
"Ты слышал, Мартын? Возвращайся на судно. Будем ждать вместе. Или хотя бы откликнись..."
Но я не мог вернуться на судно! Я не мог откликнуться Мастеру!.. Я был уже НАСТРОЕН НА ШУРИНУ ВОЛНУ и дико боялся утерять ту нить Контакта, которой уже так давно не имел возможности пользоваться. А отсутствие практики в поддержании шелдрейсовского Контакта - губительно! Я и так-то уже выбивался из последних сил, чтобы сохранить в себе эту способность - связи с Моим Шурой... Связи, которая не находила своего подтверждения!..
Да мало ли что могло случиться с Шурой?! А вдруг он упал от недоедания или еще от чего-нибудь?.. Упал, ударился головой и лежит сейчас в луже собственной крови, и ни черта не слышит - ни русского, ни английского, ни шелдрейсовского?!
Нет, нет... Его нету в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии. Он может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он - гордый, независимый и талантливый - может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику; может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, свершившим, с его точки зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок; он запросто может ввязаться в любую драку с тремя бычками, каждый из которых будет сильнее его в несколько раз... Он будет избит до полусмерти, но он никогда не будет обвинен в трусости и унижен! И я за шесть лет жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН значит для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту - МНЕ ОН БЫ ОТВЕТИЛ...
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:15

На доли секунды причудилось странное и страшное видение - зеленые-зеленые Люди...
Все в них было зеленым - туловища, ноги, лица, руки... Но руки были еще и в крови...
...и стоят они вокруг высокого узкого зеленого стола, покрытого зеленой скатертью... Или покрывалом?
...и там кто-то лежит... Кто это?.. Я не вижу лица... Оно закрыто... Только трубки, трубки - мягкие, извивающиеся, а по ним что-то течет, идет, движется куда-то...
... И много приборов вокруг... Как на капитанском мостике.
А сверху - яркий-яркий свет!.. Он ослепляет меня... Я перестаю что-либо различать... ЭТО ТЫ, ШУРИК?..
* * *

Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера:
"Я жду тебя, Мартын... Возвращайся на судно... Мы завтра же поедем с тобой в Советс... Тьфу, ети их мать! В русскую миссию - мы найдем твоего Шуру!.. Обязательно найдем. Только вернись!.. Ты помнишь, где мы стоим? Четвертый контейнерный... А завтра разыщем твоего Плоткина, и... Я тебя очень прошу, вернись, Кыся..."
Меня так встревожили и поразили интонации Мастера, что чуть глотку не перехватило... Совсем слабак стал! Я проглотил подступивший к горлу комок и огляделся.
Конечно, я находился уже черт знает на каком расстоянии от нашего четвертого причала! В своих метаниях по порту, в истерических поисках Шуры я не замечал ни направления, ни расстояний, ни времени...
Только сейчас я увидел, что повсюду уже горят фонари и прожекторы, пришвартованные суда игрушечно сверкают светом иллюминаторов, а небо стало темно-фиолетовым.
По запахам я сообразил, что нахожусь рядом с какой-то портовой харчевней, около которой росли три чахлых, промерзших деревца без единого листочка.
Вот когда я понял, что сегодня Шуру мне уже не найти. Я переключился на шелдрейсовскую волну Мастера и сказал ему:
"Я все слышал, Мастер... Я просто не мог ответить. Мне тошно - так, что и не высказать! Полный завал... Ощущение, что я приплыл в пустоту. И я сегодня ночью хочу побыть один. Простите меня, Мастер".
Мне подумалось, что раз я в этот момент нахожусь не на судне, то мне не нужно спрашивать у него на это разрешения. Здесь, на земле, я волен распоряжаться собой сам. Помоги мне, Господи, делать это как можно правильней!..
"Но завтра ты придешь?" - спросил меня Мастер.
"Завтра я обязательно приду попрощаться, - сказал я. - И поблагодарить. Для моей благодарности вам, Мастер, у меня вряд ли хватит слов, но..."
"Мне не нужна твоя благодарность, - прервал меня Мастер. - Мне нужен ты. Приходи".
И Мастер от меня отключился. Будто положил телефонную трубку.
Не скрою, отключился и я. Чуть ли не в прямом смысле слова: такая усталость вдруг на меня навалилась, такое тупое оцепенение, что мне ничего не оставалось делать, как подогнуть дрожащие задние ноги и усесться на собственный хвост. Из меня будто воздух выпустили, так я вымотался - и физически, и нервно.
А из харчевни разные съедобные запахи, и двери открываются в обе стороны - куда толкнешь. Я такие в Германии видел. И жрать абсолютно не хочется, хотя и понимаю, что подкрепиться я просто обязан, иначе вообще протяну лапы.
Встать же на все четыре лапы и войти в харчевню начисто нету сил. Ну не оторвать задницу от холодного асфальта - и все тут!..
В это время из-за угла харчевни, прямо на меня выворачивается этакая довольно крупная грязная и лохматая Псина и с диким лаем бросается ко мне!
Однако я успеваю заметить, что бросается Псина не с большим запасом храбрости. И поэтому с места не двигаюсь. Псина припадает к земле на передние лапы в метре от меня и гавкает, как ненормальный. А у меня, честно признаться, нет даже сил разогнуть задние лапы и встать в боевую стойку...
Как когда-то говорил Шура: "Об убежать - вообще не могло быть и речи..."
И вот этот мудак гавкает, я сижу сиднем и отчетливо понимаю, что, если я сейчас хоть что-нибудь не предприму, этот грязный и лохматый дурак осмелеет и может здорово меня тяпнуть... Но от дикой усталости в голову мне ничего не приходит, и я вдруг совершенно неожиданно для самого себя говорю этому идиоту по-нашему, по-Животному:
- Слушай, у тебя пожрать нечего? А то я совсем без сил...
Пес на мгновение балдеет от моей наглости, а потом очухивается и орет хамским приблатненно-хрипло-ватым голосом на весь порт:
- Ты сюда жрать пришел, Котяра вонючий?! Да я тебе пасть порву!!! Ты у меня счас отсюда без хвоста кувыркаться будешь!.. Это кто же тебе разрешил появиться у кормушки старика Кана?! Я два года контролирую эту точку, а тут является какой-то задроченный Кот и...
- Ну чего ты разгавкался? - говорю я вполне мирно, но чувствую, как у меня на загривке начинает вставать шерсть дыбом. - Я ваших порядков не знаю - иностранец...
- Нашел чем хвастать! - лает этот кретин. - Ты в Америке, засранец! Здесь все иностранцы!.. Все - эмигранты! А вы едете и едете сюда к нам, сволочи!!! Вы что думаете - здесь сосиски на каждом углу валяются?! Добро бы Собаки ехали, а то, глядите, еще и Коты со всего мира поперли!.. Скоро продыху от вас не будет!..
Тут я вспомнил, как в Мюнхене Таня Кох как-то цитировала одного русского писателя, живущего в Германии много-много лет. Он, по словам Тани, говорил: "Нет более страшного врага для эмигранта-новичка, чем эмигрант со стажем, приехавший сюда на несколько лет раньше..."
Вспомнил я эту цитатку и чувствую - верхняя губа сама собой поднимается, уши прижимаются к затылку, в лапы вливается невесть откуда взявшаяся мощь и упругость, и тело становится легким и сжатым в комок. Ну, как обычно у меня перед генеральной дракой.
Но я все еще себя сдерживаю... Вернее, пытаюсь сдерживать и говорю этому шлемазлу подрагивающим от напряжения голосом, тщательно стараясь придать голосу спокойные модуляции:
- Ты бы уж так не надрывался, Песик. А то ведь недолго и по рылу схлопотать.
Этот дурак не врубается в то, что я говорю, принимает дрожь моего голоса за проявление испуга, смелеет и с диким криком: "Разорву падлу!.." - бросается на меня.
Ну и, естественно, тут же получает серию ударов когтями по харе - раз, два, три, четыре!..
От неожиданности и боли Пес переворачивается через голову и с воем, срывающимся в обиженный визг, отлетает в сторону.
Я уже собираюсь было войти в харчевню в расчете на то, что уж там этот "боец" не посмеет продолжить драку. А я смогу, потеревшись о чьи-нибудь ноги, спокойненько стяжать себе чего-нибудь съестного. Но не тут то было...
На вой этого обалдуя, откуда ни возьмись, мчится такая же беспородная, разноликая и грязная "Собачья свадьба".
Сейчас я попытаюсь объяснить, что это такое.
Так как Собаки, за очень редким исключением, в большинстве случаев - скопище кретинов, подхалимов и тупиц, не умеющих даже нормально трахнуться, то собирается компашка, примерно шесть-семь разнокалиберных Псов-Кобелей, и начинает бездарно, по многу часов бегать за ОДНОЙ грязнулей Сучкой, которая, опустив голову к земле и делая вид, что она там чего-то отыскивает, неторопливо убегает от этой унылой своры Кавалеров Теоретиков.
Кавалеры же, от Кобелька-самосерьки, величиной с пивную бутылку, до провонявшего помойками Дворняги ростом с теленка, сутки покорно бегают за Сучкой, считая за счастье, когда кому-нибудь из них удается понюхать у нее под хвостом!
Я вообще удивляюсь - как это у них еще Щенки рождаются...
Короче, "Собачья свадьба" - зрелище жалкое и комическое. Со стороны смотреть - обхохочешься!..
Но когда на ТЕБЯ летит вот такая "Собачья свадьба", распаленная несостоявшейся сексополовухой и исконно-посконно жлобской ненавистью ко всему Котово-Кошачьему роду, а впереди всех мчится на ТЕБЯ грязная Сука с отвисшими сосками от еще недавних родов и собственной Сучьей злобой задает тон остальным своим ухажерам-дилетантам - тут, извините, не до смеху. Не до хохоту.
Сами понимаете, что когда вся эта сексуально озабоченная блохатая компашка примчалась на выручку отлупленного мной Пса, я уже сидел высоко-высоко на дереве. Это же счастье, что кто-то эти деревья когда-то сюда посадил!..
Скопище Собак-дебилов обступили мое дерево, задрали свои морды вверх и, пронзая меня злобными взглядами, подняли жуткий гвалт, неся меня по всем кочкам. Причем лаяли они нормально - по-Животному, но с абсолютно разными акцентами: преобладал (как я уже потом понял) испанский. Были и венгерский, и польский, и болгарский, и турецкий, и еще черт знает какой!..
Воспользовавшись суматохой и полным переключением внимания всей своры с половых проблем на меня, самый маленький Кобелек-самосерька попытался втихаря совершить половой акт с коленным суставом задней левой ноги Суки. Выше он не доставал...
Но Сука повернулась, злобно щелкнула у него над башкой зубами, и Кобелек немедленно задрал морду вверх и влил свой визгливый лай в общий хор. Сделал вид, что тоже очень, очень возмущен моим присутствием на дереве, в порту, вообще - в Америке!..
Дверь заведения старика Кана распахнулась, и из харчевни в потоке теплого и вкусного воздуха на вечерний холод вышел маленький Мальчик лет десяти, с дивно пахнущим гамбургером в руке.
Одет он был, как и все мальчишки его возраста в Европе - что, в Мюнхене, что в Петербурге: лишь до половины зашнурованные старые разбитые кроссовки типа ботинок, джинсы на вырост, с мотней, болтающейся чуть ли не у колен, стеганая куртка размера на три больше, чем нужно, - чтобы свободно прятать руки в рукава. Что сейчас невероятно модно у них. И конечно же, из-под куртки - подол свитера, а уже из-под свитера - низ рубашки!
Ну и, естественно, традиционный рюкзачок за плечами.
Все как у всех... Оказывается, во всем мире.
Я так подробно описываю, как выглядел этот Мальчик, по двум причинам.
Во-первых, теперь, сидя на дереве, когда мне уже ничего не угрожало, а на этих лающих внизу кретинов я мог, извините за выражение, "хвост положить", я получил возможность внимательно разглядеть маленького Человека с гамбургером. За последнее время я вообще заметил в себе какой-то странный, повышенный интерес к Котятам. Невостребованное отцовство, что ли?..
А во-вторых, что-то мне подсказывало, что именно с этим Котом... Тьфу, черт!.. Именно с этим Мальчиком судьба свяжет меня надолго и прочно. Откуда это взялось - понятия не имею!.. Уж если Мастер не может толково объяснить подобные ощущения предвидения, то я и браться не буду. Или ОНО есть, или Его нет.
Итак, Мальчик...
Мальчик проследил за злобными взглядами всей Псиной своры, увидел меня на дереве, улыбнулся мне и приветливо помахал рукой.
Почуяв божественный запах гамбургера, портовая компаха секс-неучей и половонеобученных болванов на мгновение заткнулась и перевела жадные, попрошайнические глаза с меня на Мальчика. Вернее, на его гамбургер. У всех, как по команде, из пастей, будто из кранов, потекла слюна...
- Идите, идите, - вполне миролюбиво сказал им Мальчик по-английски. - Вы тут день и ночь ошиваетесь. Это не для вас. Это вон для того Котика, которого вы загнали на дерево.
Мальчик поднял голову, снова поманил меня рукой и так же, по-английски, обратился ко мне:
- Не бойся. Слезай, слезай, Кыся. Я - с тобой.
Клянусь вам чем угодно, слово "КЫСЯ" в английской фразе Мальчик произнес совершенно по-русски!!!
Как только Псы поняли, что гамбургер им не обломится, а вполне возможно, будет съеден вон тем омерзительным Котярой, который сейчас сидит на дереве, поднялся такой вой, такой лай, такое рычание, что я просто дико испугался за Мальчика!
Я уже видел, как Сука и еще парочка Кобелей покрупнее стали просто-напросто подступать к Мальчику с явно гнусными Собачьими намерениями. "Ну уж дудки!.." - подумал я, как обычно говорил и думал Водила, и стал незаметно для Псов спускаться с дерева, чтобы в нужный критический момент спрыгнуть всеми своими когтями на голову самого здоровенного и отвратительного Пса. Не оставлять же Мальчика в такой ситуации...
Но я и тени страха не увидел на лице маленького Мальчика.
Мальчик как-то очень уж нехорошо ухмыльнулся, сунул гамбургер в большой отвисший карман куртки, а оттуда выхватил черную металлическую трубку длиной и толщиной в мой хвост.
Он резко встряхнул трубкой, и из нее выскочило еще несколько таких трубок - одна другой тоньше! В руках мальчика моментально оказался упругий стальной прут длиной уже в пять моих хвостов.
У нас дома, в Ленинграде, у Шуры Плоткина была старая медная подзорная труба. Купил по пьяни в какой то комиссионке... Так вот, она тоже так выдвигалась, как этот стальной прут Мальчика. Из короткой становилась длинной.
Но самый большой и грязный Пес, на которого я уже нацелился, оказался еще и самым глупым Псом. Он не понял грозящей ему опасности и рванулся к Мальчику.
Честное благородное слово, я даже не сумел заметить, когда Мальчик взмахнул своим оружием!..
Я только услышал хлесткий звук удара, услышал визг Болонки из пасти огромного злобного Пса, который только что лаял басом, и увидел, как тот покатился по земле, зажимая передними лапами свою окровавленную морду!..
А еще я услышал, как маленький американский Мальчик вдруг на чистейшем русском языке прокричал, всей Собачьей своре:
- Ну что, бляди сраные?! Суки позорные!.. Сявки парашные!.. Кто еще хочет, шестерки падлючие?! В рот вас...
Произошло невероятное! Маленький, на вид - десятилетний Мальчик рванулся к стае Собак и стал жестоко исхлестывать стальным прутом длиной в пять моих хвостов всю злобную Собачью свору, изрыгая такие чудовищные русские слова, которых я никогда не слышал ни от пьяного Шуры, ни от разъяренного Водилы, ни от кого бы то ни было в России! А уж у нас на пустыре Мужики иногда так выражались... Но до этого Мальчика им было так же далеко, как от Европы до Америки.
Грязный, тюремно-непристойный российский мат стоял в холодном воздухе американского морского торгово-грузового порта Элизабет в Нью-Джерси штата Нью-Йорк!
Чудовищная матерщина, исторгаемая слегка охрипшим от злости и напряжения нежным мальчишечьим голосом, произвела даже на меня неизгладимое шокирующее впечатление. А уж я в своей жизни наслушался всякого.
Панический визг и лай разных Собачьих голосов слились в единый жалобный вой. "Собачья свадьба" улепетывала в разные стороны, уже не помышляя ни обо мне, ни о гамбургере, ни тем более о каких бы то ни было сексуально-половых играх в своем смехотворном Собачьем стиле.
- Вот так-то, котик, - по-русски сказал мне этот отважный Мальчик, стирая со своего страшного оружия кровь и клочья Собачьей шерсти бумажной салфеткой от гамбургера. - Не ты их, так они тебя... Здесь только разинь варежку! Вмиг схарчат и не подавятся...
Этот маленький виртуоз российского мата и блатного жаргона вдвинул все пять трубок одну в другую, и убийственный стальной хлыст сразу же превратился в короткую невинную трубку величиной с мой хвост.
Он сунул ее в карман куртки, а оттуда вытащил чуть примятый, надкусанный гамбургер, по-братски разломил его пополам и одну половинку протянул мне.
- Слезай, слезай!.. Ой, ты же по-русски не тянешь, а я... - спохватился Мальчик и повторил уже по-английски: - Давай, давай, спускайся... Тебе помочь?
- Не нужно, - сказал я ему и спрыгнул с дерева. Мальчик секунду ошеломленно смотрел на меня, держа в каждой руке по половинке надкусанного гамбургера.
Каждый из Людей, с которыми я когда-либо решал войти в шелдрейсовский Контакт - при длительной ли подготовке, как с Водилой, или при внезапном, мгновенном решении, как с Мастером, - все они начинали с того, что первое же слово, которое я ПРОИЗНОСИЛ, они или не воспринимали вообще, или им начинало казаться, что они ОСЛЫШАЛИСЬ.
За очень редким исключением. Вроде Фридриха фон Тифенбаха. Но Фридриху уже далеко за шестьдесят, что несомненно приближает его к кое-каким особенностям детского восприятия мира...
Ребенок же... Вот, пожалуйста, - живой пример!..
А этот ребенок, этот маленький Мальчик, судя по тому, КАК он вел себя в бою с Собаками, и по тому, ЧТО он им кричал, - прошел, как говорил Водила, "огонь, воду и медные трубы".
Так вот, этот ребенок, этот Мальчик сразу же откликнулся на мой зов! Сразу сообразил, что я обращаюсь именно к нему. И сразу же с распахнутым сердцем потянулся ко мне. Он тут же поверил в РАЗГОВАРИВАЮЩЕГО КОТА!!!
Обнаружив, что на свете может быть и ТАКОЕ, он пришел в неописуемый восторг. В его глазах сверкало искреннее и доверчивое детское восхищение, а рот сам по себе радостно растягивался от уха до уха.
А я смотрел на него и был потрясен этой метаморфозой! Так говорил Фридрих фон Тифенбах... Будто бы это вовсе и не он, этот маленький Мальчик, минуту тому назад, рискуя жизнью, встал на мою защиту и отважно сражался с несколькими охреневшими от ярости Псами; будто не он только что грязно и ужасно матерился очень-очень "взрослыми" словами...
Сейчас это был РЕБЕНОК, который не мог оторвать от меня сияющих и счастливых глаз!
- Ты... Ты!.. ТЫ - ГОВОРЯЩИЙ КОТ?! - слегка заикаясь, спросил он.
- Нет, Я - ДУМАЮЩИЙ, - ответил я ему. - Давай сюда свой гамбургер!..

* * *

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И "Яблочко" - песню
Держали в зубах... -

часто бормотал Мой Шура Плоткин, бесцельно сидя за пишущей машинкой и глядя в потолок. Обычно это случалось на следующий день после очередной кухонной или "домжуровской" поддачи или после долгих и изнурительных проводов какой-нибудь барышни, ночевавшей у нас и совершенно не желавшей утром покидать нашу квартиру.

Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая -
Степной малахит... -

бормотал Шура, и я каждый раз знал, что произойдет дальше. Шура должен был закинуть руки за голову, тупо посмотреть на чистый лист бумаги, заправленный в пыльную машинку, и горестно признаться:
- Ах, Мартын-Мартышечка... Интеллигентское распиздяйство к добру не приводит. Очеркишечко-то (статейку-то, заметочку-то, рассказик-то...) завтра уже в редакцию волочь. А головка - бо-бо, и денежек у нас в доме... сам понимаешь - тю-тю.
- Только без трагедий! - говорил я самым жестким тоном. - У меня есть хек, у тебя - полпачки пельменей. Выпусти меня и садись работать. И чтобы у нас сегодня вечером никого не было! Вернусь - проверю.
Я уходил из дому на целый день, возвращался запоздно - очерк был готов. При всех своих Человеческих слабостях Шура был сильной Личностью!

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И "Яблочко" - песню
Держали в зубах.

Это я так часто слышал, что поневоле запомнил эти строчки.
- А откуда ты знаешь эту песню? - спросил меня Мальчик.
- Какую еще песню? - удивился я.
- Ну, вот эту: "Мы ехали шагом, мы мчались в боях..."
Я чуть не подавился остатками гамбургера!
Ничего себе КОНТАКТИЩЕ!!! Это что же - он МОИ мысли читает?! Не Ребенок, а просто рождественский подарок мистеру Ричарду Шелдрейсу!
- Это не песня, - назидательно сказал я. - Это стихи.
- Песня, - уверенно возразил мне Мальчик. - Ее Никитины поют. Такие - тетка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они к нам в колонию приезжали петь.
- В какую еще колонию? - не понял я.
- В обыкновенную, - отрезал Мальчик. - Лезь в рюкзак!
- Зачем?
- Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в автобусы и метро с животными даже в клетках - и то запрещается! Так что залезай, не гордись.
- А куда мы поедем?
- К нам. В Квинс.
- Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту...
- Мне тоже, - сказал Мальчик. - Вместе и поедем. Залезай в рюкзак. Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?
- Нет, не хочу. Ты мне так и не объяснил, что такое "колония"...
- Ты залезай в рюкзак, по дороге и поговорим...

* * *

Историйка была, как сказал бы Шура - "я тебе дам!..".
Я попробую коротко пересказать ее своими словами. Мальчик рассказывал ее часа два. Рассказывал сбивчиво и неохотно, а в одном месте, когда мы уже на Сорок второй улице пересаживались с автобуса на метро, даже немножко поплакал - незаметно для окружающих...
Начнем с того, что с определением Человеческого возраста у меня вечные пролеты: Мальчику оказалось не десять лет, как я предполагал, а почти двенадцать. Просто он был худенький и совсем небольшого роста.
Еще два с половиной года тому назад в Москве его звали Тимур Зайцев, и он жил с мамой на Васильевской улице, по той стороне, где Чешское посольство, но в старом доме, в однокомнатной квартире. И с ними жил еще дядя Витя Кияшко. Он был не отчимом Тимура, а сожителем Тимуровой мамы. Отца у Тимура вообще никогда не было.
Дядя Витя охранял пункт обмена валюты на Белорусском вокзале, и у него был настоящий пистолет Макарова. В минуты особого трезвого благодушия дядя Витя разряжал пистолет и давал его Тимуру поиграть.
А когда дядя Витя не работал, они с мамой Тимура все время выпивали. И когда делались совсем пьяными, дядя Витя начинал бить маму Тимура - почему она его не прописывает в этой квартире?! Перепадало и Тимуру. То от мамы, то от дяди Вити.
И один раз Тимур убежал из дому к маминой сестре - тете Зине, которая жила в Наро-Фоминске.
Побыл там два дня, а потом тетя Зина повезла его обратно в Москву, на Васильевскую. И привезла как раз тогда, когда в квартире была уже милиция и "скорая помощь". Оказалось, что, пока дядя Витя был на своей работе, мама сама напилась и уснула. А уже во сне захлебнулась своей же рвотой.
Похоронили маму на совсем новом кладбище - очень далеко от Москвы. От центра чуть ли не полдня добираться.
И девятилетний Тимур Зайцев остался жить с дядей Витей Кияшко, которого за доллары все-таки прописали в этой квартире. Как сказал Тимур - "задним числом". Что это - я не понял.
Стал дядя Витя приводить с Белорусского вокзала всяких женщин и делать с ними сами понимаете что. Бросят в кyxнe матрас на пол для Тимура, закроются в комнате и начинают!..
Дядя Витя и опекунство над Тимуром на себя оформил. Тетя Зина добровольно отказалась. Своих детей двое.
А один раз дядя Витя пришел домой уже пьяный. И без женщины. Увидел, что Тимур съел остаток супа из кастрюли, содрал с Тимура штаны - и давай хлестать его ремнем по голой попе!
Но Тимур словечка не вымолвил - не хотел унижаться. Хотя боль была очень сильной, и крик так и рвался из глотки. А дядя Витя все хлестал и хлестал! Да сам так распалился, что стал рычать по-звериному, а потом...

* * *

Вот тут Тимур и заплакал.
Слава Богу, мы уже вышли из автобуса. Это была конечная остановка - Центральный автобусный вокзал. И мы вышли в жуткую толчею, и никому до нас не было дела, и я краем глаза видел из рюкзака такое количество Черных Людей, какого я никогда не видел во всей Германии и России, вместе взятых!..
Мы зашли за угол какой-то китайской будки, торговавшей горячей жратвой, и Тимур там еще немножко поплакал. Потом мы спустились в ужасно грязное и мрачное метро и поехали в Квинс...
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:16

* * *

Короче говоря, этот дядя Витя Кияшко сделал с девятилетним Тимуром то, что он делал со взрослыми женщинами. Только в попу.
Это был ТАКОЙ КОШМАР, ТАКАЯ БОЛЬ, что тут Тимур не выдержал и закричал! Но дядя Витя зажал ему ладонью рот и сделал ЕЩЕ БОЛЬНЕЕ!
И тогда Тимур потерял сознание.
... А когда очнулся - увидел храпящего во сне дядю Витю Кияшко, увидел свои окровавленные ноги, почувствовал страшную, жгучую боль сзади и с трудом натянул на себя штаны.
Встать он не смог. Ноги подламывались, руки тряслись, каждое движение усиливало ТАМ дикую боль, тошнило, раскалывалась голова.
Тимур на четвереньках дополз до кресла, где валялись вещи дяди Вити, вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дрожащими руками оттянул кожух и загнал патрон в ствол.
Вот когда пригодились игры с пистолетом дяди Вити, в минуты его благодушного настроения!..
На коленях Тимур подполз к тахте, на которой храпел дядя Витя, и выстрелил ему прямо в лицо.
Пистолет сам выпрыгнул из рук Тимура и с глухим стуком упал на пол. А дядя Витя дернулся и захрапел еще сильнее. В горле у него что-то заклокотало, и Тимур увидел, что у дяди Вити нету почти половины лица. Одно кровавое месиво...
Но дядя Витя храпел так громко и так страшно, что Тимур двумя руками поднял пистолет с пола и стал стрелять в это бывшее лицо, пока дядя Витя не перестал храпеть, а в пистолете не кончились патроны.

* * *

... Потом была "колония". Это как тюрьма, но только на свежем воздухе. Про тюрьму Шура Плоткин когда то писал статью и одно время там часто бывал. А когда возвращался домой, хватался за голову и очень многое мне рассказывал. И лицо у него при этом было такое, будто у него болят все-все зубы!..
Так как Тимуру Зайцеву было только девять лет, его не судили. Отправили в колонию. Но не во всамделишную, а в Дом-интернат для трудновоспитуемых детей. Это под Москвой - между Тарасовкой и Челюскинской. У бывшего поселка "Старых большевиков".
Вообще-то там было все как в настоящей тюрьме или колонии. Только охранники назывались "воспитателями". И пацанов заставляли учиться в школе. Но школа была тоже тюремного типа, а учителя почти все - суки. Кроме двух-трех, которых потом и выгнали за это.
Среди пацанов - от восьми до четырнадцати - порядки были еще хуже, чем в тюрьме или взрослой колонии. У взрослых хоть "паханы" есть... "Авторитеты", "воры в законе". Они порядок соблюдают, и все вокруг них живут по их правилам.
А у пацанов - беспредел! Каждый хочет быть "крутым", малолеток "опускают" - ну то есть делают с ними всякие гадости...
Но Тимура там никто не трогал и не обижал.
Тимур Зайцев "чалился" по "тяжелой статье" - за умышленное убийство, и пацаны его за это уважали. А старшая "крутизна" даже подкармливала и защищала, если какой-нибудь "бык" из новеньких вдруг начнет возникать. Но и самому иногда приходилось отмахиваться!..
И Тимур показал мне шрам на правой брови. Почти такой же, как у меня и у Мастера.
А в один прекрасный день начальство вдруг забегало со взмыленной жопой, затеяло жуткую "понтяру"! Заставили пацанов весь дом выскрести, вычистить, вымыть, покрасить... Дорожки вокруг дома желтым песком посыпали, края дерном обложили... Ну, цирк!
Повели пацанов в баню, постригли, отмыли, переодели во все чистое и новое и сказали, что завтра утром к ним приедет делегация американской полиции. И чтоб никто особо рот не раскрывал, а то американцы улетят, а вы здесь останетесь. Намек поняли?..
Утром на территорию "Дома" вкатилось с десяток черных "Волг", и наши мудаки из МВД были все, конечно, в форме, а американцы в гражданском. Такие обыкновенные толстые высокие дядьки и тетки средних лет. Причем и белые, и черные. А наши - только белые.
Но одна американская полицейка была моложе всех, и не белая и не черная. Просто - будто сильно загорелая. Но красивая. Фигура - отпад! Старшие пацаны глаз с нее не сводили.
А переводчик только один. И ему никак не разорваться. Хорошо еще, что доктор Хотимский Сергей Яковлевич немного по-английски кумекал. Он был еврей и хороший. Жил в соседнем флигельке для вольнонаемных. С женой и дочкой Машей. Ей тоже было девять лет. Сейчас они в Израиле...
Так вот, эта молодая красивая загорелая полицейка подвела Сергей Яковлевича к Тимуру, и Сергей Яковлевич ей все про Тимура рассказал.
Когда эта полицейка узнала, что у Тимура никого нет, она через Сергея Яковлевича спросила - не хочет ли Тимур уехать в Америку?
А Тимуру было все по херу - хоть в Рязань, хоть в Америку. Лишь бы отсюда вырваться.
Через того же Сергея Яковлевича полицейка рассказала Тимуру, что ее зовут Рут Истлейк, ей тридцать один год и у нее недавно умер муж. Был патрульным полицейским. Спокойненько сидел в машине и разговаривал по радио, а тут разрыв сердца. И все. Они десять лет жили и детей у них не получалось. И ей одной очень скучно. И если Тимур согласен...
На том и расстались.
А через месяц Рут Истлейк снова прилетела в Москву, куда-то заплатила пятнадцать тысяч долларов, которые они с мужем копили на отдельный домик, усыновила Тимура сначала на московской территории, а потом, когда прилетели в Нью-Йорк, то и здесь намудохалась с разными документами. Хоть и работает в полиции. Поэтому теперь он - Тим Истлейк, а не Тимур Зайцев.
* * *

- Сейчас я тебя с ней познакомлю, - сказал Тимур. - У тебя как с английским?
- Нормально, - ответил я.
- Ой, а чего это я спрашиваю?! Я же с тобой говорю... - растерянно спохватился Тимур. - Слушай, а как я с тобой говорю? По-какому?..
- По-шелдрейсовски.
- Это как?..
- Потом объясню. Будешь представлять меня - скажешь, что меня зовут Мартын. Можно просто - Кыся. И что я русский.
- Так ты еще и русский?! Ну, везуха! - радостно закричал Тимур на весь вагон по-русски.
Редкие, сонные пассажиры разом открыли глаза и повернулись к нам, услышав незнакомый язык. Но наверное, сочли Мальчика сумасшедшим, потому что он кричал это никому. Всего лишь в свой чуть приоткрытый рюкзак, который лежал у него на коленях.
- А откуда? - спросил меня Тимур. - Не москвич?
- Петербуржец, - ответил я из рюкзака.
- Отпад!.. - восторженно сказал Тимур, встал и повесил рюкзак на одно плечо. - Ну, Кыся, по весу ты просто - Майк Тайсон!
Я слегка выглянул из рюкзака. Тимур увидел, что я высунул голову наружу, и одобрительно сказал:
- Давай, давай, крути башкой! Запоминай. Мало ли что?.. Восемьдесят вторая улица, Джексон Хайте. Квинс. Седьмая сиреневая линия. Я тебе потом план покажу...

* * *

Когда-то в Германии, с семейством Шрёдеров и Манфреди, а потом и с Фридрихом фон Тифенбахом мы часто смотрели по телевизору теннис. И я волей-неволей узнал всех "звезд" - американцев Андрэ Агасси, и Пита Сампраса, и Джима Курье, и Майкла Чанга... Короче говоря, всех! Но для меня, как для русского Кота, на первом месте стоял, конечно, наш Кафельников.
Но в Германии был теннисист, которому поклонялись все немцы. И не только немцы. Такой рыжий парень - Борис Беккер.
Помню, все киевские Коты и Кошки, эмигрировавшие в Мюнхен по "еврейской линии", обычно до хрипоты спорили - еврей Беккер или нет? И в конце концов сходились на том, что звезда мирового тенниса Борис Беккер - несомненно еврей!
- Вы его маму видели? Вчера показывали по "Евроспорту"... Типичная Хайка с Подола!.. Только причесана и одета во что надо...
- А папа Бори?! Папу вы заметили? Он же вылитый Изя Майзель, который жил с нами еще в "Хаймухе"! Ну, хозяин Мурзика!.. Мурзик! Что ты молчишь, что?! Отец Беккера похож на твоего Изю?
Мурзик, старый, толстый, обожравшийся киевский Кот, нехотя говорил:
- Ну, есть небольшое сходство... Есть. В конце концов, все евреи похожи друг на друга. А шо такого?..
Лично мне, как питерскому Коту, на это было абсолютно наплевать. Но Беккер действительно был одним из лучших в своем деле на всем земном шаре.
И все немецкие газеты и телевизионные программы кричали про него что вздумается. Лишь бы имя упомянуть! Фотографии разные печатали, за которые иногда фотографу не грех было бы и рыло начистить...
Так вот, у Бориса Беккера была жена - Бабе. С темным цветом кожи. Казалось бы, что тут особенного? Все равно как если бы я влюбился в Сиамскую Кошку. Просто другая порода. Но многие журналы и газеты сильно упражнялись по этому поводу.
А мой Фридрих фон Тифенбах, глядя однажды на экран телевизора, где показывали Бориса с женой Бабе, тихо и горестно мне сказал:
- Вот, Кыся, пример не только спортивного, но и гражданского мужества. Это все вранье, что мы, немцы, вытравили из себя расизм. Мы его упрятали до поры до времени поглубже. А он нет-нет, да и выплеснется из нас зловонными брызгами!..
И Фридрих прочитал мне заметку из "Бильда", где описывается попытка взорвать тоже очень симпатичную полунегритянку - телевизионную звезду Арабеллу. Только потому, что она не чистокровная немка.
Но когда Тимур открыл своим ключом дверь квартиры и навстречу нам вышла его американская полицейская мама - в джинсиках и какой-то широченной домашней кофте без воротника, - я малость прибалдел!..
Я видел в своей жизни много красивых Женщин - и белых, и не совсем... К примеру - та же Бабе Беккер или эта теле-Арабелла!.. Они по-Человечески были очень даже красивыми и симпатичными.
Но пусть они заранее меня простят - все они, белые и темные, ни в какое сравнение не шли с Тимуровой мамой!
Сужу об этом не со своих Котовых позиций, а пытаюсь посмотреть на нее глазами нормального Мужика. То есть оценить Женщину по ее чисто Человеческим параметрам. Мне это иногда удается...
Так вот, возвращаясь к своему прибалдевшему состоянию, спешу сообщить, что таких красивых Женщин со смуглой кожей я и среди абсолютно белых не видел. И честно признаюсь, тут же подумал о своем Шуре Плоткине. Вот бы ему такую...
- Привет, ма! - прямо из двери заорал Тимур. - Не сердись, мы немножко задержались...
- Мистер Тим Истлейк, - со сдержанной яростью тихо произнесла полицейская Мама. - Извольте немедленно посмотреть на часы!..

* * *

Тимур уже давно дрых без задних ног в своей комнате, взяв с меня слово, что ночевать я буду только у него, а мы с Рут, абсолютно по-российски, сидели в кухне-столовой и трепались о том о сем, пока Рут не заметила, что у меня стали слипаться глаза...

* * *

После того как мы с Тимуром ввалились в квартиру в одиннадцатом часу вечера по нью-йоркскому времени, у нас с Рут не было Контакта всего первые десять минут. И то только лишь потому, что я сидел в рюкзаке, а Рут безостановочно крыла Тимура на чем свет стоит за то, что тот, задерживаясь в порту, не позвонил ей и не предупредил, что у него все в порядке и он скоро приедет домой.
С моей точки зрения, ругань была абсолютно справедливой. Судя по тому, как реагировал на это Тимур, он считал так же, как я. В качестве признания своей вины Тимур даже порывался чмокнуть Рут в щеку, чего мальчишки обычно делать не любят.
Я тихо сидел в рюкзаке, выставив наружу только один глаз и одно ухо, и ни во что не вмешивался. Хотя был целиком на стороне Рут. Уж домой позвонить мог бы, засранец!
Наконец Рут выдохлась. Я почувствовал, что она неожиданно поняла всю бесполезность сиюсекундных педагогических упражнений, ибо голова Тимура сейчас забита чем-то невероятно важным для него и ничего извне Тимур достаточно четко воспринимать не может.
Тимур слишком был занят ее предстоящим знакомством со мной, и все гневные слова Рут, обращенные к нему, пролетали мимо него. Рут это отчетливо просекла, сама поцеловала его куда-то в макушку, повернулась к огромному холодильнику величиной со средний белый автомобиль, вертикально поставленный на задний бампер, и стала вытаскивать из него всякую разноцветную жратву.
- Ма... Только не пугайся!.. - чуточку подрагивающим от волнения голосом начал Тимур. - Я хочу познакомить тебя с Мартыном. Это говорящий Кот...
- Поздравляю, - спокойно ответила Рут. - Завтра мы с утра смотаемся к моему психоаналитику и...
- Ма-а-а! - испуганно заорал Тимур. - Я клянусь тебе!.. Мартын, вылезай и скажи ей!.. А то она меня действительно завтра отведет к психиатру!
Я быстренько прилизался, наспех привел себя в относительно пристойный, после рюкзака, вид и неожиданно для самого себя заговорил хоть и по-шелдрейсовски, но до отвращения туповато-официозно:
- Здравствуйте, миссис Истлейк. Я настоящий русский Кот. Мартын Плоткин. Но вы можете называть меня просто Кыся.
Наверное, на меня подействовало еще и то, что я впервые в жизни разговаривал с Женщиной, служащей в американской полиции.
Мне жутко хотелось понравиться этой бабе, но я отчетливо понимал, что весь мой трюковой арсенал для произведения хорошего впечатления при первом знакомстве - от "задушевного" мурлыканья до идиотских прыжков вверх со всех четырех лап - способен поразить воображение только очень невзыскательных Типов. Здесь все эти штуки-дрюки не пройдут.
Наверное, еще одно обстоятельство сделало меня таким зажатым - это цвет кожи Рут Истлейк.
На расстоянии безумно легко чувствовать себя этаким широким и либеральным (Шурино выражение) интернационалистом, для которого цвет кожи или принадлежность к другой расе якобы не имеет никакого значения!
Хреновина все это. Имеет. Еще какое значение имеет.
Ты остаешься зажатым до тех пор, пока ИСТИННО не перестанешь замечать эту разницу - между собой и, предположим, той же Сиамской Кошкой. Или Длинношерстной Шильдпатт. Даже и не знаю, как это перевести на русский... Ну, у нее еще такая морда сплюснутая - блином. Как у монгола. У Шуры был приятель - монгол алкоголик, но жуткий деляга. Он нам откуда-то иногда продукты доставал по дешевке. Так вот, эта Шильдпатт - вылитый монгол! А шерсти на ней столько, что пока доберешься до нужного тебе места у нее под хвостом - пять раз вспотеешь и уже трахаться не захочешь!..
Может, оттого, что я впервые лично столкнулся, прямо скажем, с не очень белой женщиной, я и представился ей так безлико и бездарно? Может, отсюда и вся эта скованность?..
Правда, это дурацкое состояние у меня сразу же и прошло, как только Рут протянула мне руку и счастливо расхохоталась:
- Фантастика! Впервые вижу Кота, который так прекрасно знаком с работами доктора Ричарда Шелдрейса!.. Я не ошиблась?
Я так и присел на хвост! Вот это да!.. Какая грандиозная тетка... Ничего себе!.. Зажатости во мне - как не бывало!
- Точняк! - радостно подтвердил я. - Ну конечно, это все по Шелдрейсу! Мы и разговариваем сейчас по его методе.
- Да, уж я догадалась, - рассмеялась Рут и нежно погладила мои усы.
Пахло от нее обворожительно! Какая женщина! Вот встретить такую Кошку - и больше ничего в жизни не нужно...
- Но ты-то откуда про все это знаешь, Мартин-Кисья? - спросила она.
- Не так, мама! - огорчился Тимур. - Не "Мар-тин-Кисья", а Мар-ТЫН... Или - Кы-ся. Попробуй еще разок, ма...
- Окей, окей! Я денек потренируюсь и начну говорить, как Достоевский! Уж если я научилась понимать английский язык бухарских евреев, которые плодятся на моем участке как кролики, то... Но вопрос... - Рут на мгновение запнулась и с трудом, но отчетливо выговорила: - Вопрос к Мар-ТЫНУ...
- Супер, ма! - гордо крикнул Тимур. - Потряс!..
Рут взяла меня за передние лапы и, глядя мне прямо в глаза, спросила:
- Так откуда же вы, уважаемый сэр, знакомы с трудами английского ученого Ричарда Шелдрейса - автора теории о возможных Телепатических Контактах между Животными и Человеком? Тем более что он англичанин. Ты кто? Внебрачный сын Президента России или младший любимый братишка Нового Русского мафиози, который послал тебя учиться в Кембридж? Или ты кончал Оксфорд?
- Нигде я не учился, и ничего я не кончал, - честно признался я. - Я даже не знаю, что это такое. До доктора Шелдрейса мы докопались вместе с моим Человеком - Шурой Плоткиным. На русский у нас была переведена только книжка "Человек находит друга" Конрада Лоренца...
- Так ты и Лоренца знаешь?! - потрясенно воскликнула Рут.
- Естественно!.. Но так как я читать не умею, мне читал вслух Мой Шура. А доктора Шелдрейса он мне переводил с английского...
- Он говорит по-английски? - спросил Тимур.
- Говорит неважненько, а читает запросто.
- А где он сейчас? - поинтересовалась Рут.
- Не знаю, - ответил я, и меня вдруг пронзила такая печаль, что чуть слезы на глазах не выступили. - Он должен был меня встретить, но... Может быть, с ним что-нибудь случилось? Мы так ждали друг друга...
Рут достала блокнот и карандаш:
- У тебя адрес его есть?
- Нет. Но его адрес есть у одного конгрессмена из Вашингтона - приятеля моего Старшего Друга из Германии Фридриха фон Тифенбаха. Может, слышали? Он старый и очень интеллигентный миллионер. Его все знают...
- Я, к сожалению, о нем не слышала, но убеждена, что его должны все знать! - уверенно подтвердила Рут. - Потому что интеллигентных миллионеров в мире можно пересчитать по пальцам на одной руке. Фамилию конгрессмена помнишь?
- Нет.
- Наплевать! Не расстраивайся. Завтра по нашим полицейским каналам мы найдем тебе твоего... Как, ты сказал, его зовут?
- Шура... То есть полное имя - Шура Плоткин.
- Он еврей?
- Да, а что?
- Тогда надо искать "Шнеера Плоткина". Или "Шмуля", или "Шлему". Многие евреи, переехавшие в Штаты, сразу меняют свои имена на чисто еврейские. В общине бухарских евреев - это как правило.
Я подумал, что мой Шура вряд ли переменит имя только из-за перемены страны. Шура есть Шура, и он всегда останется самим собой. Даже в общине бухарских евреев...
Но я тактично промолчал. Хотя, с другой стороны, моя тактичность слегка попахивала предательством. Поэтому я решил, что когда мы поближе познакомимся с Рут, я ей обязательно об этом скажу! Или, если она сама познакомится с Шурой, она и без меня поймет про него все, что нужно.
- Тим, сынок, - молнией в ванную! Душ, пижама, и вернуться к столу. Легкая перекуска и немедленно в постель. Ясно? - распорядилась Рут.
- О'кей, ма. Мартын, ты спишь у меня! - бросил мне Тимур и поплелся в ванную комнату.
Было видно, что ребенок - совершенно без сил.
- А что ты обычно ешь на ночь, мой дорогой Кыся? - спросила меня Рут.
* * *

Спустя еще минут двадцать уже совершенно сонный Тимур, не найдя в себе сил даже допить стакан молока, чмокнул Рут, пожал мне лапу и, еле передвигая ноги, ушел к себе, повторив, что спать я обязан только у него. Мать рано утром уедет на работу, а у нас с ним еще куча совместных дел...
Когда почти спящий Тимур уполз к себе, я спросил Рут - откуда у него столько свободного времени? Вроде бы сейчас не лето. Как же школа?..
Рут сделала мне знак - погоди, дескать, и прислушалась к шорохам из Тимуровой комнаты. Убедившись, что он уже лег, она закрыла плотно дверь кухни-столовой и достала из своего громадного холодильника большую четырехугольную бутылку джина "Бифитер" с пожилым типом на этикетке. Тип был одет в красный костюмчик и дурацкую черную шляпу времен царя Гороха. Я не виноват - так говорил Шура, когда хотел подчеркнуть давность события. В руке этот тип держал длинную хреновину с острием на конце и кистями под острием. Не то копье, не то еще хрен знает что...
Затем Рут разбавила джин тоником, смешала все это в стакане и приставила стакан к углублению в двери холодильника. И слегка нажала. Откуда-то сверху в стакан высыпались аккуратненькие шарики льда. "Во, бля, техника!" - сказал бы Водила.
Рут чуть приоткрыла дверь и снова прислушалась. Я понял, что она не хотела бы, чтобы Тимур видел ее со стаканом джина.
- Ты не пьешь? - спросила меня Рут и указала на "Бифитер".
- Очень редко, - честно сказал я.
- Я тоже. - Рут приветственно подняла стакан. - Будь!..
Она сделала хороший глоток и только тогда ответила мне на мой вопрос о школе. Оказывается, в американских "хай-скул" и "паблик-скул" теперь возникают неожиданные пяти- и семидневные каникулы в самой середине учебного процесса, которые призваны якобы разгружать мозг ребенка...
- Сейчас у него очередная пятидневная пауза... Ребенок, к сожалению, предоставлен почти целиком самому себе. Я на работе - как белка в колесе. - Рут отхлебнула из стакана и закурила сигарету. - Хорошо еще, что теперь у него появился ты и что он еще одержим идеей фикс...
- Какой идеей? - не понял я.
- Идея фикс - навязчивая идея. Возможно, он и сам посвятит тебя в эту историю, но пока - я тебе ничего не говорила. О'кей?
- Могила! - пообещал я точно так же, как в этих случаях делал Водила.
- Очень убедительно. Впервые слышу. Так вот, в свободные дни Тим через весь Нью-Йорк мотается в порты Нью-Джерси и в Ньюарк. Ищет какой-нибудь израильский пароход. Хочет договориться с капитаном, чтобы на летние каникулы его взяли на судно юнгой. Ему обязательно нужно хоть ненадолго смотаться в Израиль...
- Зачем?!
Оказалось, что Тимур еще во времена своего тюремного интерната без памяти влюбился в дочь интернатского врача - Машу Хотимскую. И пользовался у нее нескрываемой взаимностью.
Последнюю фразу Рут произнесла с откровенной гордостью!
Сейчас Хотимские живут всей семьей в Израиле. Тимур получает от Маши письма и теперь спит и видит оказаться в Израиле хоть на пару дней. В последнем письме Маша написала, что папа все еще не встал на ноги, лишь готовится к экзаменам на врача, а пока изучает иврит в ульпане и работает кем-то вроде дворника. Что дает им какую-то скидку при оплате квартиры...
- Короче говоря, он повторяет извечный начальный путь любого эмигранта, - сказала Рут. - Так что в ближайшее время в Америку им не выбраться. Это для них очень дорого.
Рут загасила сигарету и немножко попила джин с тоником. Лед уже почти растаял в стакане.
- Нам тоже такое путешествие пока еще не вытянуть, - огорченно добавила Рут. - Я имею в виду - поездку в Израиль...

* * *

... И как-то так само собой получилось, что я разомлел от тепла, доверия, успокоения, от присутствия рядом грустной красивой Женщины и, не вдаваясь в подробности, рассказал Рут свою историю. Надо же мне было как то представиться...
Я рассказал Рут Истлейк про своего Шуру Плоткина, про моего приятеля по ленинградскому пустырю - бесхвостого Кота-Бродягу, про бывшего Кошкодава и Собаколова - отвратительного гада Пилипенко, ставшего хозяином очень богатого пансиона для тех же Котов и Собак, которых он еще недавно отлавливал, убивал и за маленькие, ничтожные рубли продавал их шкурки на Калининском рынке. А сейчас за большие и уважаемые доллары он этих же Котов и Собак чуть ли не в жопу целует...
Я рассказал ей про Водилу, про наркотики, про побоище на автобане Гамбург - Мюнхен, про мою жизнь в Английском парке, про семейство Шрёдеров и Манфреди, про своего любимого старого Фридриха фон Тифенбаха, про Таню Кох и профессора фон Дейна. Я даже рассказал ей про своего немецкого кореша - полицейского овчара Рэкса, про питерского младшего лейтенанта милиции Митю, про Капитана контейнеровоза "Академик Абрам Ф. Иоффе"...
Рассказал, как Тимур спас меня от "Собачьей свадьбы"...
Более внимательного слушателя, чем Рут Истлейк, я бы не мог себе пожелать. Я вообще заметил, что Женщины умеют слушать гораздо лучше, чем Мужчины.
Закончив свой рассказ эпизодом с "Собачьей свадьбой", мне показалось, что теперь я представлен вполне достаточно, и с устатку взял небольшой тайм-аут - долопал остатки сосиски и допил молоко.
- О'кей, - сказала Рут и сотворила себе новую порцию джина с тоником и со льдом. - А теперь послушай меня...

* * *

...Матерью Рут была шведская манекенщица и начинающая фотомодель из Стокгольма, а отцом - темнокожий барабанщик из крохотной нищенской джазовой группы с пышным названием "Черные звезды Гарлема". Звали его Чак Слоун.
Инга и Чак влюбились друг в друга в первую же секунду знакомства, и Инга умудрилась отдаться Чаку несколько раньше, чем тот сообразил попросить ее об этом.
Как только их дочери Рут исполнилось восемнадцать и она поступила на факультет журналистики университета штата Нью-Йорк (Колумбийский, в Верхнем Манхэттене, оказался не по карману...), Инга и Чак Слоун справедливо решили, что теперь дочь и сама выгребется, и уехали в Швецию. В маленький городишко Якобсберг, в дом Ингиных родителей, которые вскоре и померли. Якобсберг находится в двадцати шести километрах от Стокгольма, и черный американец Чак Слоун уже много лет считается там достопримечательностью городка - где-то в одном ряду с остатками крепостной стены пятнадцатого века и галереей с копиями картин неизвестных художников, когда-то населявших Скандинавию.
Такая честь оказывается Чаку не потому, что он - единственный чернокожий в городе, а просто еще никто из молодых местных музыкантов, даже учившихся у самого Чака, не насобачился так управляться с джазовыми барабанами, как это и по сей день делает старый черный Чак Слоун!..
- К осени мне обещают прибавку за выслугу лет, и уж тогда-то мы втроем - Тим, ты и я - обязательно слетаем к моим старикам в Швецию. Как идейка? - спросила Рут.
- Грандиозная, - ответил я и подумал: "Вчетвером бы слетать, с Шурой..."
... Если ты не полный дебил, то обычно нормальный человек заканчивает университет в двадцать два года. Но после этого еще и в аспирантуре учится пару лет, чтобы закрепить выбранную профессию.
Однако между окончанием университета и поступлением в аспирантуру в жизни Рут Слоун возник здоровенный двадцатичетырехлетний белый парень - полицейский из сто двенадцатого участка в Квинсе - Фред Истлейк. И через три месяца мисс Рут Слоун стала миссис Рут Истлейк, так как даже и вообразить не могла - как это она прожила двадцать два года, не будучи женой Фреда Истлейка с самого детства?!
Здесь, в Квинсе, была снята вот эта квартира. Здесь они с Фредом только тем и занимались, что каждую свободную минуту пытались завести потомство. Фред в своем желании стать отцом был неутомим, как паровая машина Джеймса Уатта! Фред был лучшим мужчиной в мире. В то время Рут еще никогда ни с кем не спала, кроме Фреда, и он по праву считался ее лучшим мужчиной.
Вот только забеременеть она никак не могла. Бегали они с Фредом по врачам, перепробовали все, что возможно - вплоть до тибетской медицины, в отчаянии опустились до визита к каким-то колдунам...
А на второй год безуспешных стараний родить себе детеныша поклялись теперь жить только друг для друга. И Рут поступила в Полицейскую академию, чтобы не только дома, но и на работе быть ближе к Фреду.
Три года тому назад полицейская машина сержанта Фреда Истлейка, уже неуправляемая, как потом сказали врачи, медленно подкатилась к отелю "Рамада Милфорд Плаза", что на Восьмой улице Манхэттена, и мягко ткнулась носом в заднюю часть огромного туристского автобуса, ждущего пассажиров.
Когда разъяренный водитель автобуса с отборной руганью выскочил из-за руля, то увидел, что автобус его, слава Богу, лишь слегка поцарапан, а за рулем полицейского автомобиля с помятым бампером и разбитой фарой сидит мертвый сержант полиции Фред Истлейк, у которого просто остановилось сердце...
Этот старый толстый автобусник до сих пор навещает Рут, а с тех пор как она привезла из России Тимура, стал заглядывать к ним еще чаще.
- Тим рассказал тебе, как он попал в Нью-Йорк?
- В общих чертах... - осторожно ответил я,
- Естественно, что многих деталей он не знает! - усмехнулась Рут и снова закурила.
... Через полгода после смерти Фреда, по обоюдной договоренности руководства нью-йоркской полиции и Московского управления Министерства внутренних дел, была организована поездка американских полицейских в Москву с чисто ознакомительно-дружескими целями. В делегацию включили и Рут Истлейк.
Поездка в Москву вся состояла из непрекращающегося вранья. По любому поводу русские устраивали обжираловку с водкой и лгали. Лгали без устали и тоже по любому поводу: шел ли разговор об организованной преступности или борьбе с проституцией, шла ли беседа о финансовых пирамидах или заказных убийствах, говорили ли о транспортировке наркотиков в Россию и через Россию или о детских преступлениях и беспризорности...
Посещение русского следственного изолятора - заранее подготовленный спектакль. Поездка в колонию - тщательно отрепетированное представление... Осмотр подмосковного детского тюремного учреждения, где содержатся дети, совершившие тяжелые преступления, но не подлежащие суду по возрасту, - опять вранье и показуха.
Но все равно - это было счастье, что их туда свозили!..
Когда Рут увидела наголо стриженного девятилетнего Тимура, одетого в негнущийся новый мышиного цвета костюмчик, который ему выдали, наверное, специально перед приездом американской делегации, она подумала, что если Господь Бог дал бы ей радость родить тогда, когда они только поженились с Фредом, - у нее был бы уже такой же мальчик. Ну, может быть, младше на год...
Она смотрела на этого ребенка с неслыханным татарским именем - Тимур - и понимала, что пройдет еще совсем немного времени, и этот мальчик неминуемо погибнет. В глазах ребенка-убийцы Рут увидела его собственную смерть: не приживется в том мире, который его сейчас окружает, - свои уничтожат, приживется - убьют те, кто будет за ним охотиться. Вот тогда-то она и подошла к Тимуру.
... А через месяц прилетела за ним уже без всякой делегации. Одна. В руках у нее был чек на пятнадцать тысяч долларов, куча идиотских документов, рожденных воспаленным воображением американских бюрократов, ответственных за всякие "усыновления", и два обратных билета на самолет - взрослый и детский. Провожали их три сотрудника детского отдела Управления московской милиции, сестра покойной матери Тимура, которая за триста долларов подписала полное отречение от родственных прав, и в качестве переводчика - интернатский доктор Сергей Хотимский с дочерью Машей.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:17

* * *

Спустя несколько месяцев Тимур затараторил по-английски, а еще через пару недель впервые назвал Рут мамой.
Сейчас он говорит по-английски так, будто родился в Штатах и никогда не бывал в России. Хотя Рут и слышала, как он иногда треплется по-русски в окрестных магазинчиках, где торгуют эмигранты.
- Мне кажется, что Тим не забыл русский язык. Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы он его потерял, - неуверенно сказала Рут и спросила меня: - А как твое впечатление?
Я вспомнил весь невероятный и чудовищный мат, который Тимур обрушил на головы "Собачьей свадьбы" в порту Элизабет, и, не покривив душой ни на йоту, успокоил Рут Истлейк:
- Не волнуйся, Рут, он сохранил русский язык во всех его тончайших нюансах и говорит на нем превосходно!
Про "нюансы" я ввернул сознательно. У меня всегда в запасе есть несколько слов, значение которых мне когда-то объяснил мой Плоткин, и я порой жду не дождусь логической возможности ввернуть в свою фразу одно из таких словечек.
Но только Рут собралась было восхититься моей образованностью, как я нечаянно, ну совершенно непроизвольно разинул пасть, как говорил Водила - "шире некуда!", и зевнул.
- О Боже! - испугалась Рут и посмотрела на часы. - Четверть третьего! Я же совсем тебя заговорила... Идем, идем, мой дорогой... Я сейчас приготовлю у Тима постельку, и ты ляжешь баиньки...
К этому времени я, честно говоря, хотел даже больше не спать, а писать. Просто стеснялся разрушить стройность рассказа Рут и терпел до последнего. Но сейчас я ей прямо сказал:
- Знаешь, Рут... Мне бы до ветру сходить.
- До чего?! - не поняла Рут.
- Ну, пописать, что ли... А может, чего и посерьезней.
- Черт подери! Как же я сразу тебе не предложила? Вот дура! Идем, я покажу тебе, где ЭТО сделать, а завтра мы с Тимом купим тебе настоящий туалетик для Котов, и Тим будет ежедневно следить за его чистотой и свежестью.
- Погоди, Рут... А нельзя ли как-нибудь сообразить, чтобы я мог ЭТО делать на улице? Я как-то в доме ЭТОГО никогда...
- А как ты будешь открывать и закрывать запертые двери квартиры и подъезда, когда нас с Тимом не будет дома?
- А окно? - спросил я.
- Ты сошел с ума! У нас второй и достаточно высокий этаж.
- Это уже мои проблемы. Покажи, пожалуйста, как открывается окно. Я никогда не видел таких рам.
- Америка... - усмехнулась Рут. - Повсюду в мире окна распахиваются, а у нас - поднимаются. Смотри! Я беру за эту ручку, поднимаю раму слегка вверх... Здесь по бокам защелки. Чтобы опустить, нужно...
- А нельзя оставить щель, чтобы я мог только просунуть голову?
- Пожалуйста. Тем более что это окно выходит во внутренний дворик со старыми гаражами.
- Блеск! - сказал я.
Внешний подоконник этого старого дома был широким - на нем даже дрыхнуть было можно. К тому же рядом, буквально в двух метрах от окна, росло могучее дерево с прекрасными толстыми ветками, по которым мог бы прыгать даже Слон.
Вот на это дерево с этого-то подоконника я и сиганул на глазах у восхищенной Рут. Быстренько спустился на землю и сразу почувствовал уйму знакомых и незнакомых запахов, отчего мгновенно утратил чувство сонливости, одолевавшее меня последние полчаса.
Пахло Котами и Кошками, пахло Крысами, старыми автомобилями... Откуда-то тянуло откровенной и неопрятной нищетой, витали запахи несомненной обеспеченности и хорошей еды... Нормальные запахи Большого Города.
Как и всегда в темноте, зрение у меня автоматически обострилось, и я стал обследовать внутренний двор дома в поисках места для сами понимаете чего...
Нашел старый, проржавевший огромный легковой автомобиль совершенно незнакомой мне марки, устроился под ним и, слава Богу, вовремя сделал все свои дела. Как и положено - зарыл, забросал комочками мерзлой земли и еще чем-то, что под лапу попалось, вылез из-под автомобиля и стал приводить себя в порядок. Почистился, умылся, прилизался, размял когти и только было собрался к "своему" дереву, как вдруг увидел, что рядом со мной сидит грязно-беленькая Кошечка и в упор смотрит на меня во все свои зеленые глазки.
То, что она была ГРЯЗНО-беленькая, я и в темноте увидел. Мало ли я встречал уличных, ничейных, бесхозных Кошек на своем жизненно-половом пути?!
Короче, я посмотрел на нее, она не отвела своего взгляда от меня, и уже через пять секунд мы трахались как сумасшедшие!..
Несмотря на свою неухоженность, техникой секса она владела безукоризненно! Правда, сквозь стоны наслаждения все время приговаривала и варьировала на все лады одну и ту же фразу:
- А тебе Вагиф разрешил?.. Ты спросил у Вагифа?.. Господи, что скажет Вагиф?.. Я так боюсь, что Вагиф будет против!..
Не скрою, мне это изрядно мешало, но я подумал: в конце концов, в Америке я трахаюсь впервые, и вполне вероятно, что у НИХ это особый национальный обычай - во время траха бормотать вот такие присказки...
А национальные обычаи страны, в которой я сейчас нахожусь, я просто обязан соблюдать и уважать!
Мне же не мешало перетрахать в Германии невероятное количество немецких Кошек, хотя они, несмотря на обилие эротических изданий и секс-телепрограмм, почти всегда во время ТРАХПРОЦЕССА спрашивали недовольными голосами:
- Ты скоро кончишь? Ну сколько можно?.. Спать же хочется.
Наши, российские, боясь лишний раз забеременеть, обычно вопят:
- Только не в меня! Только не в меня!..
Каждое государство имеет свои сексуально-национальные особенности. Поэтому я старался не обращать внимания на стенания моей Первой Американской Партнерши, все время повторявшей одно и то же, явно восточное имя - Вагиф.
У меня даже мелькнула мысль - может быть, здесь так называют некое Божество, покровительствующее американским Котам и Кошкам во время их соития...
Кончил я достаточно обильно и бурно. Сказалась невозможность сойти на берег в канадском порту Сент Джонс из-за Крыс, как утверждал мистер Чивер - "величиной с поросенка".
- И что же это за Вагиф? - лениво спросил я, снова приводя себя в порядок.
Грязно-беленькая Кошечка, нафаршированная мной минимум семью котятами в будущем, изумленно посмотрела на меня и еле вымолвила:
- Ты не знаешь Вагифа?!
- Не-а, - легкомысленно ответил я, уже взбираясь на дерево.
- Ой-ой-ой... - только и сказала моя Первая Американочка.
Когда я перепрыгнул с дерева на наш подоконник и просунул голову в кухню-столовую, то сразу увидел Рут, стоящую у окна со встревоженным лицом. На ее плечи была наброшена короткая теплая полицейская куртка с меховым воротником.
- Черт побери! Где тебя носило?! - обеспокоенно спросила она. - Оттуда еще такой холод... Я уже не знала, что и подумать!
- Пока искал подходящее место, пока то-се, пятое-десятое... - уклончиво ответил я. - А чего ты разнервничалась? Что со мной, взрослым Котом, могло случиться?
- Да что угодно! Это Нью-Йорк - банды брошенных и одичавших Котов и Кошек, бродячие собаки!.. Полчища крыс, от которых вообще спасения нет! Разные маньяки, обожравшиеся наркотиками. Уж за восемь лет работы в полиции я такого насмотрелась, что... Могу тебе по секрету сказать, что я вопреки всему тому, чему меня учили в университете и в Полицейской академии, собственноручно снабдила Тима телескопической полицейской дубинкой, чтобы он хоть как-то мог себя защитить. Это было абсолютно непедагогично, но мне наплевать на всю педагогику мира. Мне мой ребенок дороже!..
Рут решительно опустила окно и сбросила теплую куртку на стул:
- Идем к Тиму. Я там тебе уже все приготовила.
Невысокая, но широкая картонная коробка, сохранившая неясные вкусные запахи, была выстелена старым одеяльцем, сложенным по размерам коробки. Рядом стояла пластмассовая плошка с чистой водой.
Эта коробка с одеяльцем ну точь-в-точь повторяла мою старую ленинградскую коробку с одеялом, в которой я спал первые три года - все свое детство и отрочество, пока окончательно не переселился в любимое кресло Плоткина.
Шура называл ту коробку с одеялом - "Лежбище Котика"...
Я благодарно потерся рваным ухом о ноги Рут, попытался мурлыкнуть, но, как обычно, ничего, кроме хриплого мява, у меня не вышло. Однако моя благодарность была понята и принята, и, пожелав мне спокойной ночи, Рут затворила за собой дверь.
Впрыгнул я в коробку, улегся, устроился там, еще какое-то недолгое, наверное, время прислушивался к сонному сопению Тимура, а потом...
...а потом смотрю - Шура Плоткин лежит!.. На таком высоком каменном столе...
И у него на ноге, у самой ступни, картонный номерок привязан.
А вокруг на таких же столах лежат, кажется, Люди. Только уже прикрытые простынями. И тоже с номерками на лапах... То есть на ногах. И вроде бы все они уже мертвые...
А Шура - живой, слава Богу. Но ничем не прикрыт, в одной рубахе белой и без воротника...
Я оглянулся - огромный зал с высоченными окнами. Пустой. И столы с накрытыми фигурами. По стенам изморозь, на окнах - лед, на полу - лед... Мне к Шуре никак не подойти! Я рвусь к нему и вниз соскальзываю... Скольжу, скольжу, царапаю лед когтями, еле-еле продвигаюсь!..
- Шура!.. - кричу я. - Шурочка, это я - Мартын! Сейчас я доползу до тебя!.. Лежи, лежи, не нервничай...
А Шура мне так спокойненько-спокойненько и говорит:
- А я и не нервничаю. С чего это ты взял? Доползешь так доползешь, нет так нет. Какая разница?
"Господи!.. Что он говорит?!" - думаю.
А сам ползу по льду, когти срываются, и почему-то надо все время вверх ползти! И зацепиться не за что... И я скатываюсь назад. И снова ползу вверх!..
- Ты бы накрылся чем-нибудь, Шурик! - кричу я ему. - Холодно же!..
- Мне накрываться нельзя, - отвечает Шура и поднимает подол рубахи.
А на груди у него - от горла чуть ли не до пупа - страшенный, ну просто кошмарный шрам! И зашит он через край, как Шура когда-то зашивал дырки на своих носках. Только шрам зашит не нитками, а какими-то толстыми веревками с большими узлами... И все это в запекшейся крови. И концы веревок, грязные, пересохшие, царапают его по телу, а из царапин сочится свежая кровь!..
- Мамочки родные!.. - в ужасе кричу я. - Что же это?!
А Шура так усмехается и говорит:
- Да так... Здесь, в Америке, старичок, это плевое дело - сердце из меня вынули. Сейчас жду замены. У нас бы мне его с корнем выдрали, а здесь мягонько так, почти безболезненно.
Я в панике оглядываюсь на соседние столы, на тела, закрытые простынями, и спрашиваю:
- А это кто, Шурик?..
- А это разные... Кто не дождался нового сердца, кто замены не перенес.
Я-то в этом во всем ни хрена не понимаю, знаю только, что Живое без сердца жить не может... И понимаю, что я сейчас обязан во что бы то ни стало что-то предпринять! А что - понятия не имею...
Шура, видать, просек мое смятение и так успокаивающе говорит мне в обычной своей манере:
- Не боись, Мартышка! Все будет - нормуль. Я тоже поначалу трусил, а теперь понял - оказывается, можно и без сердца. В чем-то даже удобнее - никого не жалко, никто тебе не нужен...
А я все, дурак, лезу и лезу наверх по гладкому льду...
- И Я тебе не нужен?! - шепчу я обессиленно и скатываюсь по ледяной горке куда-то вниз, вниз, вниз...
Слышу, Шура оттуда сверху усмехается и говорит мне:
- А это как у тебя с хеком, Мартынчик. Долго не ел. Отвык. За это время попробовал рыбки. А оказалась лучше хека раз в сто! Так и с нами - сколько мы с тобой не виделись? Несколько месяцев. Я вот тоже раньше думал - как это я смогу без тебя прожить?.. А выяснилось, что могу. И очень даже неплохо.
- Шура... Шурочка!.. Я же к тебе через весь мир добирался!.. - бормочу я и плачу, плачу, плачу...
А Шура так вежливо-вежливо говорит мне:
- Извини, старичок, но это уже твои проблемы.
И тут я понимаю, что мне никогда не взобраться по этой ледяной горке, никогда не приблизиться к Шуре!.. Вот теперь уже просто нет сил.
И вижу, несется на меня "Собачья свадьба" - Кобелей штук десять, и эта мерзкая Сучка впереди всех! И ни одного деревца рядом, куда можно было бы влезть, ни одного подвала, куда сигануть, спрятаться, скрыться...
Сейчас, сейчас эта оголтелая свора разорвет меня на куски! Я уже чувствую их вонючее дыхание на своем носу и уже откуда-то знаю, что эту Суку зовут почему-то Котовым именем - ВАГИФ.
- Шура-а-а-а!!! - кричу я истошным шелдрейсовским голосом. - Спаси меня, Шура!.. Помоги мне!.. Помоги...
А откуда-то сверху раздается холодный Шурин голос:
- Старик, я же тебе сказал - здесь каждый свои проблемы решает сам.
- Помоги, Шурик... - беззвучно кричу я и понимаю, что это мой последний крик на этом свете...
* * *

... Меня явно кто-то поднимает. Открываю глаза - ни хрена не сообразить. Поворачиваю голову - Тимур!
Сидит в своей пижаме на полу и вытаскивает меня из коробки. Прижимает к себе и шепчет:
- Мартынчик, Кысинька... Ты чего? Хочешь, я маму позову?..
Тэк-с... Значит, мне все это приснилось? Господи, ну надо же, чтобы такое причудилось! Гадость какая...
Понимаю, что это был всего лишь сон, а на душе чего-то так мерзко, так себя жалко, что и не высказать! Я наспех лизнул Тимура в щеку - ребенок все-таки - и спрашиваю его:
- Ты-то как здесь оказался? Тебе же спать нужно.
- Я и спал, - обиженно отвечает Тимур и кладет меня обратно в коробку. - А когда ты начал кричать, я и проснулся. У тебя задние лапы так тряслись - просто ужас! А передними, ты посмотри, что ты сделал...
Показывает на внутреннюю сторону коробки, а она вся в клочья когтями изодрана!
- Ты так жалобно мяукал, - говорит Тимур.
Я уже совсем пришел в себя. Только голова очень болела.
- Ладно тебе фантазировать, - говорю. - Я только Котенком мяукал. И то всего месяца четыре. От силы - пять. А с тех пор...
- Нет, мяукал! - настырничает Тимур. - Я же слышал! Ты спал и мяукал, а я смотрел на тебя и слушал. Может, ты во сне в детство вернулся? У меня так очень часто бывает.
- Может быть, может быть... - говорю. - Мне теперь кажется, что может быть все. А теперь послушай совета старшего - ложись-ка в постель. Ночь на дворе.
Тимур прыгнул к себе под одеяло и говорит мне оттуда:
- Идея! Залезай ко мне в кровать. Тут как раз две подушки. Чего тебе там одному? А то ты какой-то дерганый, нервный. Давай лезь ко мне.
Я сел, почесал в затылке задней лапой и пошел спать к Тимуру.
Хотел было я его спросить, кто такой Вагиф, или что это, а он на меня лапу... то есть руку забросил, придавил меня и сразу заснул. Я покрутился малость и тоже задрых. И больше мне до утра, слава Бoгy, ни хрена не снилось.

* * *

- "Ребята! Когда проснетесь, обязательно позавтракайте. Оставляю вам пять долларов. Надеюсь, хватит. Закончите свои дела, сразу же заезжайте ко мне в участок. Я буду там весь день. Может быть, сумею освободиться раньше - привезу вас домой на машине. Тим! Не забудь слегка подогреть молоко Мартыну. Холодное не давай - вредно. Мама", - читал мне Тимур записку, оставленную Рут на столе в кухне.
- Она настоящий полицейский? - спросил я Тимура уже за завтраком.
- А ты думал! Будь здоров еще какой!.. Называется - "сотрудник по связям с общественностью".
- А почему я не чувствую запаха оружия в доме? - удивился я.
- Потому что оружие она оставляет на работе. В специальном сейфе. Поедем за ней - я тебе все там покажу. Я в этом участке знаешь сколько раз был?! Меня там все знают!
Я вспомнил русских милиционеров, немецких полицейских - даже когда они были не в форме, а в обычных шмотках, от них всегда пахло оружием. И я сказал об этом Тимуру.
- Ей не обязательно таскать с собой "пушку", - ответил Тимур. - Она уже год вкалывает специалистом-психологом в общине бухарских евреев нашего района. А там в основном - сплетни. Разборки - редкость. И вообще... Кыся! Кончай жрать, поехали! Нам еще до Нью-Джерси добираться часа два.

* * *

Опять из-за этого проклятого рюкзака и уже ненавистного мне мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, запретившего перевозку домашних животных в автобусах и метро (здесь это называется - сабвей), я опять ни хрена не увидел Нью-Йорка!..
Пока шли от дома до сабвея, я уже что-то посмотрел. Даже узрел небольшой магазинчик, исторгавший поразительный букет запахов - рыбы и мяса, сладостей и, фломастеров, копченых колбас и презервативов... Это я называю только знакомые мне запахи! Но самое забавное, что вывеска на магазинчике была, кажется, написана по-русски. Я хоть и не умею читать, но хорошо знаю русские буквы, которых нет в остальных языках. Так вот там, сдается мне, почти все было написано на русском. И потом я вспомнил, как Рут ночью обронила фразу, что Тим шляется в какие-то русские магазинчики и треплется там по-русски.
Да! Самое главное!.. Когда мы выходили из дома, до меня донеслась такая мощная концентрация Котово-Кошачьих запахов, которая могла идти от одновременного скопления моих коллег и дальних родственников числом не менее пятидесяти! Причем запах этот был не случайной компашки, а устойчиво отлаженного коллектива, обитающего в районе этого дома с незапамятных времен.
Я ведь и ночью, когда "пользовал" ту самую беленькую Кошечку-грязнульку, чувствовал этот запах. Но то ли был вымотан до предела предыдущим днем, то ли, "находясь в Кошке", перестаешь на все остальное обращать внимание, но такой Силы запаха я не ощутил. А тут - будто по носу шарахнули! Интересненько...
Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
Как истинный житель Нью-Йорка и Прирожденный Горожанин, Тимур повесил на мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до полутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил Финансовый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси - место, куда мы сейчас направляемся и куда иначе, как через туннели под Гудзоном или по мостам, не проедешь, - поднять плату за проезд этих мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца...
- Это еще хорошо, что мама служит в полиции! - возмущенно воскликнул Тимур вслух по-русски. - Им там каждый год выдают такой специальный пропуск на машину, и она как сотрудник полиции в любое время дня и ночи может поставить машину где хочет! И бесплатно ездить через эти мосты и туннели. Сколько хочет. Пропуск этот каждый год другого цвета... В прошлом году, к примеру, был красный, в этом - зеленый...
Но самое страшное обвинение Рудольфу Джулиани Тимур предъявил за то, что тот из-за своей "вонючей демократской показухи" прошелся вместе с гомосеками и лесбиянками на традиционном городском параде!
- С кем, с кем?.. - переспросил я, не видя ничего предосудительного в каких-то традиционных парадах. - С кем, ты сказал?
- Ну, с педрилами! - злобно прошипел Тимур. - С мужиками, которые в задницу друг друга... Понял? И с бабами, которые лижутся!..
Какое-то время, пока Тимур мне рассказывал про повышения цен в Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он все это говорит "с чужого взрослого голоса".
Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский американец с татарским именем решительно и жестоко предъявил СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.
- Правда, он не антисемит, как некоторые, - уже мягче сказал Тимур, будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
И, наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок с Шурой Плоткиным, мог не знать, что такое "антисемит", Тимур добавил:
- Тут надо быть справедливым - он не против евреев, а за...
Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив, когда мы вылезли из метро в Манхэттене на Сорок второй улице и какое-то время ждали автобуса на Нью-Джерси.
Мой "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял в порту Элизабет у четвертого контейнерного причала, и хоть я понимал, что все фантастическое несбыточно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в порт, нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они в ожидании меня неторопливо потягивают неразбавленный "Джек Дэниельс" со льдом из широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то купила на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру...
Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще можно засуетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании автобуса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко вдохнул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плоткина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась "Сорок вторая параллель".
Тимур - вот чуткий чертенок!.. - мое состояние прочувствовал моментально. Даже сказал:
- Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт, находим твое судно, а там... А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, который нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все вместе едем за мамой в Квинс... Как идейка?
- Отличная.
Я решил прикинуться дурачком и, чтобы хоть немного снять напряжение ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:
- Что за корабль тебе нужен и о чем ты собираешься там договариваться?
Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, перекинул его через плечо и, бормоча по-шелдрейеовски: "Потом расскажу..." - влез в автобус.
Когда мы устроились и рюкзак со мной перекочевал со спины Тимура на его колени, он мне "туда" сказал:
- Я тебе расскажу, но ты будешь про это молчать как рыба!
- Лучше как Кот, - попытался я сострить.
- Как рыба, - жестко повторил Тимур.
- Нет вопросов!.. - пообещал я тут же.
Я последнее время стал жутко много врать! Нет, давая сейчас обещание, я не собирался потом рассказывать историю, которую, кстати, я уже знал, каждому встречному и поперечному. Но я заметил, что искренности и открытости во мне за последние несколько месяцев жизни не в России сильно поубавилось.
- Ну, слушай... - сказал Тимур. - Они с Фредом, который умер еще до меня, всю жизнь копили на отдельный дом. Хотели выплатить за него сразу побольше, чтобы сильно не залезать в кредитные долги банку. Там знаешь какие проценты?! Кошмар! Понял?
- Нет.
- Ну, не важно. Потом мама тебе объяснит. А тут Фред умер. И мама все эти деньги заплатила за меня в Москве. Все пятнадцать штук, которые они на дом копили... Представляешь?! Нашли, бляди, бизнес! Но в Москве - цветочки... На Украине торговля малолетками идет вообще как в колбасной лавке. По тридцать и даже пятьдесят тысяч долларов!.. Так что мы с мамой еще хорошо отделались. А может, они полицейского постеснялись так уж напаривать...
Я тут же вспомнил слова Шуры, который однажды сказал, что нам, русским, никто в мире вообще не указ! Поэтому вряд ли кто-нибудь у нас так уж постеснялся американскую полисменку. Просто красивая баба приглянулась...
- А она получает лишь сорок тысяч в год! Это на руки, считай, всего двадцать пять. По две с хвостиком в месяц... Машина, квартира, жратва, шмотки... Только за квартиру - тысячу, не греши - отдай!.. А питание на двоих сколько стоит? Мне на одежду... Каждые полгода приходится новое докупать. Расту же... Ей нужно одеться? Нужно выглядеть?! Ты видал, какая она красивая? Мне каждый день на карманные расходы... И остается у нас...
Тимур помолчал, а потом плюнул на приличия и сказал те слова, которыми он пользовался в своем подмосковном тюремном интернате. Для более точной обрисовки их финансовой ситуации эти слова показались ему наиболее выразительными:
- И остается у нас - два ни хуя и мешок дыма!.. А мне в Израиль надо до смерти... Там меня Маша Хотимская ждет. И я ее так люблю, что у меня все сны только про нее... Смотри, Мартын, ты обещал! Чтобы никто никогда...
- Ну, сказано же! - оборвал его я. - Давай дальше.
- Вот... Так могу я прийти к своей матери и сказать: "Мама, дай мне шестьсот долларов на билет в Израиль и обратно"? Нет. Не могу. Эти бабки я должен сам заработать! А как?.. Я и придумал - найти израильское судно и упросить капитана взять меня летом туда и обратно юнгой. Как в "Острове сокровищ". Правда, наш школьный географ мистер Гринспен, по-нашему - "Гринштейн", сказал мне, что теперь юнг на корабле нет. Но я думаю, что если хорошо попросить, может быть, и возьмут? А?..
Я мало сталкивался с Детьми и Котятами. И никогда не испытывал к ним ни умиления, ни любопытства. Так... Иногда жалко их было, но не более. Но тут я был несколько ошарашен такой смесью абсолютно противоположных черт характера в одном двенадцатилетнем Человечке! Он до копейки (или как это здесь называется?..), просчитывает бюджет своей семьи и в то же время бредит девочкой, живущей на другой стороне глобуса! Нежно гордится своей приемной матерью-полунегритянкой и хладнокровно злобен и жесток в бою с Собаками!..
Наивный и Мудрый, Маленький и Взрослый.
Девять лет жил страшной российской, кровавой жизнью и только три года нормальной - американско-мальчишечьей. И сумел из двух таких разных Жизней вобрать в себя только лучшее.
Если, конечно, не считать того, что в родимом матерном он может переплюнуть и Шуру Плоткина, и Водилу, вместе взятых!
Пауза слегка затянулась, и поэтому я торопливо сказал:
- Если хорошо попросить - обязательно возьмут!
Я попытался сказать это с максимально выразительной уверенностью, хотя уверенности у меня не было ни на грош.
- Мало того, - сказал я, - сейчас мы приедем в порт, найдем сначала "Академика Абрама... Не пугайся, так мое судно называется. Я попрошу Мастера Алексея Ивановича, и он нам, то есть тебе, поможет! Он как-то говорил, что старые Капитаны всех стран хорошо знают друг друга. Может, у него и найдется здесь какой нибудь израильский кореш!..
- Ну, отпад! - восхитился Тимур. - Фантастика!..
* * *

Когда идет полоса непрухи, так кажется, что она никогда не кончится...
НЕ БЫЛО НИКАКОГО "АКАДЕМИКА АБРАМА..." НА КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ!
Стоял вместо него какой-то турецкий пароходишко, втрое меньше моего "Академика...", а у причала, вдоль железнодорожных рельсов - штук двести наших контейнеров.
Их я узнал и по запаху, и по виду.
Мы с Тимуром обегали обе стороны Элизабетинского канала, куда швартуются корабли из разных стран, обследовали все прилегающие к каналу улочки, начиная с Терминал-стрит.
Мы побывали почти во всех кабачках и забегаловках Арабиа-стрит, Бомбей-стрит, Кадис-стрит, Дакар-стрит, Мак-Лестера, на улицах Египта, Формозы... Мы даже до Измир-стрит доскакали! А это уже в самом конце канала.
Мало ли, думали мы, - может, Шура не нашел, как и мы, наше судно и сейчас сидит где-нибудь в кафе и с горя водку трескает. Но Шуры не было нигде.
Не было и "Академика Абрама Ф. Иоффе"...
Тимур предложил смотаться на автобусе в соседний порт Ньюарк. Может быть, туда мое судно перегнали? Но что-то подсказывало мне, что судна нету и там. И я попросил Тимура зайти в какую-нибудь портовую контору - к тем же диспетчерам, о которых мне вчера еще говорил Мастер, и выяснить, где же наш "Академик Абрам..."? А заодно узнать - не пришел ли в порт какой-нибудь пароход из Израиля?
- Ну, ты голова, Мартын! - с уважением сказал Тимур.

* * *

Совет был действительно неплохим. Он исключал нашу неквалифицированную беготню по причалам.
В управлении портом Элизабет Тимур повел себя так настойчиво и четко, что всякие ответные хихиканья прекратились уже после второй его фразы.
К нам вышел какой-то большой начальник и сказал, что русский контейнеровоз "Академик Абрам Ф. Иоффе" был вынужден ночью уйти в Бостон, в Массачусетский залив, так как основная часть грузов была необходима в том порту, а не в этом.
И добавил, что уже много лет знает Капитана этого судна и искренне сожалеет о том, что здесь этот Капитан потерял своего любимого Кота. Капитан даже хотел было оставить судно у причала хотя бы до утра, в надежде, что к утру Кот вернется.
Но выяснилось, что задержка груза для Бостона обойдется судну в такую сумму, что Капитан, полностью отвечая за свой экипаж и их семьи, позволить себе этого не смог.
Я так огорчился, так огорчился, что чуть ли не наполовину высунулся из рюкзака, встал там на задние лапы, а передние положил на плечи Тимура.
- Тот самый Кот? - спросил начальник.
- Да, сэр, - сказал Тимур.
- Превосходно! - обрадовался начальник. - Я сегодня же отправлю его в Бостон. Через час один мой сотрудник едет туда по делам, а по хайвею это практически три часа пути. Он и передаст Кота на русское судно. А тебе за Кота выплачивается премия!
Начальник достал из кармана десять долларов и протянул их Тимуру:
- Держи. Твоя десятка.
- Благодарю вас, сэр, - ответил Тимур, но не взял доллары. - Дело в том, что у этого Кота еще куча дел в Нью-Йорке. И он просто хотел попрощаться с капитаном. Но если этот капитан еще раз приплывет в Нью-Йорк...
- Моряки говорят - "придет", а не "приплывет"! - поправил я его по-шелдрейсовски.
- То есть придет в Нью-Йорк... - повторил Тимур, и я видел, как все вокруг улыбнулись, а начальник насторожился.
Неужели он просек нашу незримую связь?
- ...то, пожалуйста, передайте ему наш номер телефона.
Тимур продиктовал номер своего телефона и добавил:
- Но если вас что-то не устраивает, сэр, вы можете позвонить в Квинс в сто двенадцатый полицейский участок и попросить сержанта Рут Истлейк. Это моя мама. Она вам подтвердит мои слова. Кстати, и телефон участка тоже можете передать капитану. Вдруг он еще раз приплы... придет в Штаты, а нас не окажется дома.
- Разумно. Диктуй, сынок, - сказал начальник.
Тимур продиктовал телефон участка. Начальник записал.
- На всякий случай, как тебя зовут?
- Тим Истлейк, сэр.
Начальник опять протянул десять долларов Тимуру:
- Твоя десятка. Ты ее честно заработал.
- Спасибо, сэр. - Не ломаясь и без малейшего стеснения Тимур спокойно взял десять долларов и спросил: - Мы можем идти?
- Конечно, Тим. - Начальник пожал руку Тимуру и погладил меня по голове, чего я, не скрою, ужасно не люблю.
- Ты что, сдурел?! - прошептал я на ухо Тимуру. - А Израиль?!
- Ох, сэр! - спохватился Тимур. - Совсем из головы выскочило... Скажите, пожалуйста, нет ли у вас в порту сейчас какого-нибудь парохода из Израиля?
- Нет, сынок. И в ближайшее время не предвидится. А тебе очень нужно?
- Да, сэр.
Начальник достал из бумажника свою визитную карточку (у Шуры тоже были такие. Он ими ужасно хвастал!..) и протянул ее Тимуру:
- Позвони мне через месяц. Может быть, я сумею тебе чем-нибудь помочь.
И тут мне в голову неожиданно пришла здравая мыслишка!
- Спроси, нельзя ли поговорить с русским капитаном по радио или телефону? - прошипел я по шелдрейсовски в ухо Тимуру.
- Простите, сэр, - сказал Тимур. - А нельзя ли связаться с русским капитаном каким-нибудь способом? Мы заплатим.
- Не надо платить, - коротко сказал начальник. - Пошли ко мне.
В кабинете начальника у окна, в углу стоял американский флаг. На столе, в красивой рамочке - фотография женщины и трех девочек. Кроме компьютера и обычного телефона, стоял пульт с кнопками размером с Шурину пишущую машинку.
Начальник нажал на пульте одну кнопку и сказал в какую-то решеточку на пульте:
- Бостон. Порт. "Академик Иоффе". Каюту капитана или мостик. Если отсутствует - старшего помощника.
Внутри пульта что-то щелкнуло, нежно взвыло и послышалась негромкая ритмическая трескотня. Затем - пауза, короткий слабый гудочек и сразу же хрипловатый голос моего Мастера по-английски:
- Хелло! "Академик Иоффе". Слушаю.
- Мастер! Элизабет приветствует тебя, - сказал начальник в решеточку и поманил нас с Тимуром к столу. - Тут с тобой хотят поговорить...
Я моментально выпрыгнул из рюкзака и дрожащим от волнения шелдрейсовским голосом сказал в решеточку на пульте:
- Мастер... Это я - Мартын... Кыся.
- Кыся!!! Друг ты мой бесценный!.. Да где же ты, мать твою? Я уже не знал, что подумать... - закричал Мастер по-русски.
Краем глаза я видел, что хозяин кабинета был слегка охреневшим: он думал, что с Мастером будет говорить Тимур. Тем более что меня он НЕ СЛЫШАЛ, но чувствовал, что я что-то говорю. А тут капитан "Академика..." еще и кричит что-то по-русски!
Начальник растерянно посмотрел на Тимура, а тот в ответ только руками развел - дескать, и такое бывает, сэр...
- Мастер, пожалуйста, говорите со мной по-английски, а то здесь, кажется, небольшой перепуг, - сказал я. - И вообще не волнуйтесь. У меня все в порядке...
- О'кей, о'кей!.. - Мастер перешел на английский. - Стив! Я тебе очень признателен за эту связь!.. Мне это было чрезвычайно важно...
- Я это вчера видел, - сказал начальник. - Говорите друг с другом. Не теряйте времени.
- Кыся! Как ты там? Что ты там? Встретил своего Шуру?
- Нет, Мастер. Но в это дело мы уже подключили полицию Квинса. - Мне показалось, что так мой ответ будет звучать весомее.
Тимур не выдержал и добавил в решетчатый микрофон пульта:
- А они, наверное, свяжутся потом с Бруклином. С их полицией. Потому что...
- Это еще кто? - удивился Мастер.
- Это мой новый друг, Мастер. Бывший москвич. Я пока у него поживу. Пока не найдем Шуру.
Тимур снова влез в разговор:
- Мы вам здесь все наши телефоны оставили! Так что если в следующий раз...
- Понял, - уже спокойным голосом прервал его Мастер. - Мартын! Кыся ты мой дорогой. Тебе тут все передают привет. И маслопупы, и рогачи, и все мои помощники. Обнимают тебя, скучают, а вот Люся тебя даже целует...
Тут же раздался голос Люси. Наверное, она была в каюте капитана.
- Кысичка! Лапочка моя...
- Ну, все, все! - строго оборвал ее Мастер. - Я тебе жму лапу, Мартын. Эй, парень! Москвич! Ты смотри там... Помоги Мартыну.
- Не волнуйтесь, сэр. Все будет о'кей.
- Мартын! Спасибо тебе за все! Ты меня понимаешь?
- Да. И вам, спасибо, Мастер. До свидания...
- Стив! - крикнул Мастер из решеточки пульта. - У меня нет слов! Но я сегодня же пришлю тебе пару бутылок "Джека Дэниельса"!.. Конец связи.

* * *
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:18

Я никогда в жизни не был в полиции.
Те столкновения с полицией, которые происходили у меня в Германии, совершались на свежем воздухе у таможни в кильском порту, или под открытым ночным небом на автобане Гамбург - Мюнхен, или в миллионерском районе Мюнхена - Грюнвальде, под крышей нашего с Фридрихом фон Тифенбахом дома...
Вот в милиции я бывал!
Правда, всего один раз. Которого мне вполне хватило для исчерпывающей полноты впечатлений.
Года четыре тому назад Шура Плоткин решил всерьез заняться моим образованием. Мы с ним уже постигли Конрада Лоренца - собственно говоря, Лоренца постигал Шура. Он тщательно изучал схемы выражений морды Котов, соответствующие их сиюсекундному настроению. А я специально для него корчил рожи, чтобы он мог отгадать, что я думаю в этот момент и что произойдет в следующее мгновение.
Но уже доктора Ричарда Шелдрейса мы штудировали вдвоем. Тренируя друг друга, помогая друг другу и зачастую поначалу не понимая друг друга. Однако потом все наладилось. Не сразу, но наладилось.
Следующим этапом моего образования было - постижение прекрасного. Так сказать, прикосновение к искусству во всех формах.
Начали мы с живописи. Шура сначала показывал мне репродукцию, а потом разругивал ее, говоря, что это, дескать, образец препошлейшего социалистического реализма.
Я тупо разглядывал картинку и ловил себя на предательской мысли, что в этой картинке мне почти все очень нравится! Я на ней все-все понимал. А для Котов, оказывается, это самое главное.
Когда же Шура, захлебываясь от восторга, совал мне под нос другую репродукцию и говорил, что это блистательный шедевр французского импрессионизма, вершина мирового искусства, но смотреть ее нужно издалека, ибо она написана в модной тогда манере и технике "пуантилизма", то есть из сочетания разноцветных точек, которые сливаются в единый зримый образ лишь при взгляде с достаточного расстояния, - я покорно отходил к противоположной стенке комнаты и искренне скорбел о том, что еще не дорос до понимания подлинного искусства...
Мое тяготение к фотографии, реализму и телевидению Шура считал проявлением полного жлобства, унаследованного мной от какого-то своего далекого Кошачьего предка-хама.
Подтверждением своей теории о некотором количестве хамских генов в моей крови Шура посчитал и то, что я умудрился заснуть в своем кресле во время исполнения Первого концерта Чайковского. Тем более что эту пластинку Шура поставил на проигрыватель специально для меня!..
На этом с музыкой было покончено.
Но и это не остановило Шуру в своем просветительском стремлении.
Венцом Шуриных попыток сыграть в "Пигмалиона и Галатею" - когда-то он пересказал мне этот незамысловатый сюжетец - был, конечно, наш культпоход в Эрмитаж.
Накануне в Ленинград прилетел из Варшавы старый Шурин приятель - польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив, что они лучше пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем бросят их в "ненасытную глотку социализма"!
Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего на трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время которой я на всякий случай взял себе три отгульных дня. И дома практически не появлялся.
На третий день я уселся в траве напротив парадного входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий.
И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень аккуратно одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы.
- Мартышка-а-а-а... - попытался он меня позвать, но засипел и закашлялся. - Мартынчи-и-и-к!..
Я вышел из травы. Шура увидел меня, глаза его приняли некое осмысленное выражение. Он облегченно вздохнул, сел передо мной на корточки и развернул пакет с остатками моего хека и ихней колбасы.
- Все, все, Мартышка... - виновато забормотал Шура. - Денег - ни хуя, пьянству - бой, начинаем культурную программу... Все идем в Эрмитаж! Этот польский мудак семь раз был в Париже - и ни разу в Лувре... Пятый раз прилетает в Ленинград - и до сих пор не знает, где находится Эрмитаж!.. Хотя жутко талантливый парень! Но алкаш, сволочь, пробы ставить негде!..
- Ты на себя посмотри, - в упор сказал я ему.
- Да ты что?! Мартын, окстись!.. О чем ты говоришь?.. Я по сравнению с ним - новорожденный Котенок...
* * *

Потом Сташек с Шурой долго гадали - как протащить меня в Эрмитаж. Сумки и портфели там запрещены, а я в свои тогдашние два года был уже достаточно крупным Котярой и за пазуху меня тоже не спрячешь.
Однако еще не совсем трезвому Сташеку, от которого за версту разило перегаром, пришла в голову идея пронести меня в Эрмитаж в кофре из-под видеокамеры. Камера у Сташека была профессиональная, большая, и кофр соответственно тоже серьезных размеров.
Было решено не жалеть редакционное имущество и прорезать в боковой стенке кофра круглую дыру для моей головы. Чтобы через эту дыру я мог легко и свободно наслаждаться наследием гениев, которому Лувр, где Сташек не был уже семь раз, и в подметки не годится!
Так с гордостью заявил Шура, и они со Сташеком проделали уродливую дыру в прекрасном кожаном японском кофре, принадлежавшем польскому Союзу журналистов.
За их почти непосильные труды они были вознаграждены тем, что обнаружили в кофре полбутылки польской водки "Выборовой"!
- О, пся крев! - счастливо воскликнул Сташек. - То та ж вудечка, ктуру не допилем в самолете! Хвала пану Бугу!..
Они тут же разлили водку по стаканам, немедленно выпили и стали заметно лучше соображать и координированно двигаться.
Сташек закинул видеокамеру на плечо - там был такой специальный ремень. Шура, якобы его ассистент, нес кофр с дыркой, из которой я созерцал окружающий мир. И мы втроем направились в Эрмитаж...
... Перед входом в Эрмитаж стояла туча народу! Иностранцев заводили в боковую дверь, минуя озлобленную километровую очередь русских провинциальных туристов.
Сташек тут же нацепил на куртку карточку в прозрачной пластмассе с одним большим словом - "Пресса" и тремя маленькими - "Польское радио и телевидение". А Шура привесил на свой пиджачишко чудом сохранившуюся с моих Котеночных времен старую табличку со словом "Жюри". Он действительно был когда-то в составе жюри на конкурсе детского самодеятельного творчества Ленинградского Дворца пионеров.
Для понта Сташек подсуетился с камерой у входа, чтобы все видели, как он "снимает", а потом нагло раздвинул плечом группу робких китайцев и с криками "Пресса!!! Польское телевидение!.." прошел сам в Эрмитаж и протащил нас с Шурой, отрекомендовав Шуру как своего ассистента.
И все шло прекрасно. Шура обнаружил глубокие и серьезные познания, которыми щедро делился со мной и Сташеком, а у меня хватило сообразительности при переходах из зала в зал убирать свою голову из дырки кофра, чтобы меня не заметили старенькие и сонные служители в эрмитажной униформе.
Все произошло в "Рыцарском зале". И, каюсь, по моей вине...
Правда, надо сказать, что к этому времени счастливо найденная бутылка "Выборовой" сделала свое черное дело.
Как помнится, она была распита перед выездом из дома, без малейшей закуски, как сказал Шура - "на посошок", и взбодрила союз польских и русских журналистов всего лишь до определенного момента.
Уже на подходе к "Рыцарскому залу" запас бодрости иссяк, "Выборовая" всколыхнула в Шуре и Сташеке всю предыдущую трехсуточную поддачу, и, повествуя нам заплетающимся языком о достоинствах рыцарских лат четырнадцатого века Инсбрукского периода, Шура был вынужден придерживаться за фигуру этого самого рыцаря, кстати, очень небольшого роста...
А так как он изрядно устал таскать меня, то поставил кофр на пол. Сташек в это время делал вид, что снимает, и, чтобы не упасть, старался на кого-нибудь облокотиться.
- Пардон... - говорил Сташек. - Еще пардон!.. Кур-рррва мать!.. Екскюзе муа!.. Айм сори... Сори, блядь, говорю!..
Но и это прошло бы, наверное, незамеченным в густой толпе, с гидами, щебечущими на разных языках. Если бы...
Если бы я НЕ УВИДЕЛ МЫШЬ!!!
Она вылезала из стального башмака этого рыцаря-недомерка, и тут я не выдержал!..
Сейчас понимаю - был молод, несдержан, глуп и крайне импульсивен. Сегодня мне эта мышь - тьфу! Я бы на нее и внимания не обратил. Подумаешь - дерьма палата, как говорил Шурик.
А тогда... Ну что возьмешь с двухлетнего дурачка?
Я пулей вылетел из своего кофра и, как идиот, бросился за этой мышью! Раздался многоголосый женский визг, началась дикая паника, суетня!.. Мышь - от меня, я - за мышью, дурак необученный...
От неожиданности и с похмелюги Шура покачнулся, еще крепче ухватился за этого железного мудака четырнадцатого века, а тот не выдержал повисшего на нем Шуры Плоткина и рухнул, рассыпаясь на все свои инсбрукские составные части! Естественно, вместе с членом жюри конкурса детского творчества двухлетней давности Александром Плоткиным!!!
Я жутко перепугался грохота и лязга железа и, не помня себя от ужаса, взлетел на свисающую с потолка длиннющую занавеску, впоследствии оказавшуюся уникальным рыцарским штандартом-гобеленом, сотканным шестьсот лет тому назад.
Древний гобелен затрещал, гнилье, на котором он был привязан к потолку, лопнуло, и я вместе с этой рухлядью, как потом нам объяснили, стоимостью в миллионы долларов, сверзился на пол...
Что было!!! Зазвенели какие-то звонки!.. Замигали лампочки! Завыла сирена!!! Откуда-то набежал крепенький народ - все в штатском! Повязали Шуру и Сташека, а когда я увидел, что Шуре заламывают руки за спину, и бросился на его защиту, то и меня скрутили в одно мгновение. Очень были тренированные ребята!
- Вот теперь - полный пиздец, - на весь "Рыцарский зал" очень отчётливо произнес представитель польской прессы Сташек. - На хер нам нужен был этот Эрмитаж?..

* * *

Милиция мне сразу не понравилась. Еще с того момента, когда нас вывели из Эрмитажа и посадили в желто-голубой "уазик".
Там внутри, прямо на ходу, три здоровенных милиционера сразу же отлупили и Шуру, и Сташека, да так здорово, что Шуру даже вырвало с кровью. За что его отлупили еще раз.
В отделении милиции было грязно - на полу коридора окурки, следы плевков, мусор... И пахло, как в общественном туалете, куда мы однажды заходили с Шурой. Хлоркой и паршивыми Человеческими запахами немытых и потных тел. И повсюду пахло оружием.
Под потолком коридора висели тусклые, грязные лампочки без абажуров. Все было выкрашено в омерзительный грязно-серый цвет, а двери кабинетов - в коричневый.
Через час за Сташеком приехали из польского консульства и увезли его вместе с продырявленным кофром и видеокамерой.
Какой-то тип в рукавицах, чтобы я его не оцарапал, подтащил меня к двери и вышвырнул на улицу - во двор какого-то дома, предварительно сообщив мне начальную скорость сильным пинком сапога под хвост. Больно было и обидно - до чертиков!
А Шуру Плоткина оставили.
Я оказался в старопетербургском дворе-колодце, куда выходили "черные" лестницы отделения милиции и продуктового магазина. Пахло бензином, стухшим мясом и гнилыми овощами.
Я решил дождаться Шуру во что бы то ни стало!
Ждал я его довольно долго - до следующего утра.
За это время познакомился с несколькими Крысами и двумя вполне приличными Котами, которые, как и Крысы, кормились в продуктовом магазине и поэтому были равнодушны друг к другу. Наоборот, между ними была заметна даже некая общность и, я бы не побоялся сказать, подобие дружелюбия...
Уже под вечер один Кот куда-то смотался и привел с собой парочку домашних Кошек. У одной даже бантик был на шее. Можете себе представить, что ночь мы все пятеро провели совсем недурно. К тому же второй Кот слямзил на складе магазина огромный кусок свежей трески. Как он его доволок - ума не приложу!..
Короче, мы и перетрахались в доску, и треской этой обожрались, еще и Крысам оставили хороший шмат! И если бы так не болела задница от милицейского пинка и не мучила бы совесть, что, пока я здесь жру и справляю всякие удовольствия, тут же рядом, за толстой кирпичной стеной, в грязной милиции томится мой дорогой и любимый друг Шура Плоткин, - все было бы вообще в кайф!..
Утром Шуру выпустили. Он вышел небритый, помятый, отлупленный и униженный. Увидел меня, вздохнул глубоко, посадил меня к себе на плечо, и мы поехали трамваем к себе домой.
Так что в русской милиции я побывал.

* * *

Участок же американской полиции в Квинсе произвел на меня совершенно иное впечатление. Это отнюдь не означает, что Тимур привел меня в некое подобие полицейского рая, где летают ангелы в форме и штатском с дубинками, наручниками и пистолетами, пахнущими одеколоном "Арамис".
Нет, в полицейском участке Квинса работали нормальные Люди. И в форме, и в штатском, и пахли они нормальными Человеческими и оружейными запахами...
Если вы заметили, я много и часто говорю о запахах. Кого это будет слегка раздражать, я прошу сразу же вспомнить, что в эту секунду вы общаетесь не с Человеком - вам подобным, а с КОТОМ, для которого запахи являются одним из важнейших признаков постижения мира и окружающей действительности.
Итак, американский полицейский участок был совершенно не похож на ленинградское отделение милиции, куда четыре года тому назад нас с Шурой и Сташеком приволокли из Эрмитажа.
Там был грязный заплеванный коридор и наглухо закрытые двери кабинетов, за которыми ни черта не было видно.
Здесь все было открыто - практически никаких кабинетов. Лишь в углу большого зала с письменными столами друг против друга, за которыми работали сотрудники, большой стеклянной стенкой с поднятыми пластмассовыми жалюзи был отгорожен кабинет, наверное, начальника участка. Потому что у него в углу тоже стоял флаг Соединенных Штатов Америки. Как и у того начальника из Управления порта Элизабет в Нью Джерси.
Думаю, что это было очень удобно: начальник мог видеть, что делают его подчиненные, а подчиненные постоянно могли наблюдать, чем занят их начальник. Конечно, пока тот не опустит жалюзи...
На каждом столе был свой телефон, на многих столах - компьютеры. Сзади и сбоку письменных столов расставлены невысокие железные шкафы с глубокими ящиками. Там хранились разные дела, картотеки, фотографии...
Как вы сами понимаете, всю эту информацию я получил от Тимура, который в этом участке был со всеми на дружеской ноге.
А уже сам я заметил, что на всех письменных столах в общем зале, кроме служебных бумаг, телефонов и компьютеров, обязательно стояло еще что-то, совершенно не имеющее отношения к службе в полиции: что-то очень личное и собственное хозяина этого служебного стола. Это могла быть заводная игрушка, резиновый Микки-Маус, нестандартная настольная лампа, фотография в рамочке - чаще всего детская, маленький школьный глобусик, разрисованный фломастером, с изображенной веселой мультяшной рожицей...
На стенах приколоты временные записи, бумажки с телефонами, памятки с кучей восклицательных знаков. Висели и объявления о розыске преступников с двумя фотографиями - в профиль и анфас. Или с рисунком. Тимур объяснил, что это называется "фоторобот".
Напротив, на другой стене - большая карта района этого участка полиции.
Дальний угол зала был отгорожен нормальной тюремной решеткой, за которой стояли, сидели и валялись временно задержанные в ожидании разборок.
У некоторых столов сбоку сидели Люди, уже дождавшиеся своего часа выяснения отношений с законодательством США. Как мне объяснил Тимур, это были мелкие торговцы крэгом (наркотиками), проститутки - ценнейший источник информации, воришки невысокого ранга, взломщики автомобилей и прочая шушера.
У одного стола сидела роскошная молодая дама невероятной красоты, вся в дорогих мехах. На ней были серебряные туфли с высоченными золотыми каблуками. Она курила длинную коричневую сигарету и очень ловко пускала в потолок синие колечки дыма.
Я на нее так засмотрелся, что чуть не выпал из рюкзака! А когда я услышал, как с ней разговаривает пожилой толстяк в свитере, весь перепоясанный наплечной кобурой с огромным пистолетом, я вообще запаниковал. Уж слишком это было похоже на то, как когда-то милиционер Митя, еще работая в ГАИ, разговаривал с Пилипенко - бывшим тогда еще рядовым жуликом по отлову Собак и Кошек.
- Ты, мудила, мне глазки не строй, - говорил толстяк. - А то я упеку тебя на девяносто дней без всякого залога в такое место, что ты у меня там уже через две недели загнешься! Ясно?
- Ясно, - спокойно отвечала эта красотка с золотыми каблуками. - Скажи мне, что я должна сделать, - и вся проблема.
- А ДОЛЖНА ты мне вот по этим фотографиям опознать Хозе-Луиса Мартинеса, блядюга.
- Если я это сделаю, я загнусь не через две недели, а гораздо раньше, - улыбнулась красотка и пустила новую серию колечек в потолок.
- Ну, держись, говно собачье! - посоветовал ей толстяк и стал куда-то названивать по телефону.
- Ты чего уставился? - нехорошим голосом спросил меня Тимур. - Это же мужик в бабьих шмотках! Сам не видишь, что ли?
Я, честно говоря, просто обалдел! Ну надо же... Никогда бы не подумал.
И тут мы подошли к столу Рут Истлейк, за которым ее не было. Но то, что это был ее стол, я мог дать хвост на отруб!
В столпотворении сотен самых разных запахов большого полицейского участка, зачастую резких, явственных, знакомых и неожиданных, сбивающих с толку и настораживающих, - нежный, "негромкий", тончайший, характерно женственный запах Рут Истлейк, в котором уже неразрывно присутствовали и запахи Тимура, я узнал сразу же!
- Куда тебя несет? - спросил я Тимура. - Вот же мамино место, не видишь, что ли?..
- Но ее же... Ой, а откуда ты знаешь, что это ее стол?!
- Как-нибудь объясню, - пообещал я. - Там записка. Не для нас?
- Точно... - Тимур прочитал записку. - Она просит подождать. Скоро вернется.
К нам подошел низенький квадратный человек. Из-под короткой кожаной куртки у него на живот свисали наручники. А еще от него разило пистолетом.
- Привет, Тим! Мама просила тебя подождать.
- Спасибо, Джек. Я уже прочел записку... Вылезай, Мартын. Познакомься.
Я выпрыгнул из рюкзака прямо на стол Рут и уставился на этого Джека.
- Мартын, это детектив Джек Пински, бывший партнер Фреда Истлейка. Наш друг. Джек, это - Мартын. Настоящий русский Кот. Представляешь, Джек, он один, сам приплыл в Нью-Йорк из России!
- Привет, Мартин, - сказал Джек, не осилив букву "ы".
Я вежливо вильнул хвостом, но промолчал.
- Серьезный Котяра, - с уважением заметил Джек и оценивающе оглядел меня со всех сторон. - По версии профи-бокса - верный полутяж. Даже ближе к тяжу...
Я сразу почувствовал симпатию к этому Джеку. Уж чего-чего, а профессионального бокса, и именно американского, я в Германии по телику насмотрелся до одури! И что такое "тяж" или "полутяж", для меня не составляло загадки.
- Только он не любит, когда его гладят, - неожиданно сказал Тимур Джеку.
- Я его понимаю. Я тоже этого не люблю, - ответил Джек. - Вас покормить, ребята?
- Спасибо, Джек. Мы подождем маму.
- Олл райт! Тогда - привет! - И Джек пошел по своим делам.
- Откуда ты знаешь, что я не люблю, когда меня гладят? - спросил я Тимура.
- Я это в порту понял.
Нет, я определенно везучий Котяра: пацан мне попался, сказал бы Водила, - просто зашибись! Классный пацан. Теперь бы еще разыскать Шуру...
Но тут прибежала запыхавшаяся Рут, притиснула к себе Тимура, поцеловала меня в нос, бросила какие-то бумаги в стол и побежала за стеклянную загородку к своему начальнику.
Там она ему что-то рассказала - весело, со смехом, а потом указала на нас. Начальник посмотрел в нашу сторону, помахал Тимуру, и Тимур сделал ему ручкой в ответ. После чего Рут выскочила в общий зал, перебросилась несколькими словами с Джеком Пински и побежала к нам.
Честно говоря, направляясь в полицейский участок, я рассчитывал увидеть там Рут Истлейк в полной полицейской форме - вот как та ужасно толстожопая негритянка, которая только что остановила Рут и стала ее о чем-то просить.
Вот толстуха была в порядке! Форма, пистолет, дубинка, полицейский значок буквально лежал на ее фантастической груди, какие-то знаки на рукавах, небольшая рация типа "уоки-токи", которыми пользовались наши "академико-абрамовцы..." во время стоянки в портах и при разгрузке контейнеров.
А кроме всего, толстуха была обвешана еще кучей всяких полицейских предметов, которых я в жизни не видел!..
В отношении же Рут Истлейк мои ожидания были обмануты самым симпатичным образом: она была в элегантной спортивной меховой "парке" с капюшоном, ярком джемперочке и джинсах. Через плечо болталась большая сумка на длинном ремешке.
Однако когда она закидывала эту сумку на плечо, джемпер у нее слегка задрался, и я увидел, что на поясе джинсов у Рут был пристегнут большой металлический полицейский знак на кожаной подкладке.
Но уже в следующее мгновение Рут одернула джемпер - и значка как не бывало!
С трудом отвязавшись от толстухи в форме, Рут подхватила меня под мышку, скомандовала Тимуру: "Вперед!", и мы помчались на выход мимо всех столов, мимо тоже прозрачной загородки дежурного по участку со всякими пультами и мониторами, мимо бледного долговязого типа в наручниках, которого под руки вели два ну абсолютно хиповых паренька! У одного из них были даже разноцветные волосы...
Помню, такие хипари в Мюнхене обычно кучковались на Мюнхенерфрайхайт, у Хауптбанхофа и на бульваре Герцог-Вильгельмштрассе. Задвигались наркотой и пили дешевое вино с пивом.
Оба американских хипаря почтительно поздоровались с Рут.
- Это тоже полицейские?! - удивился я.
- Одни из лучших, - ответила Рут. - Ребята, я отпросилась пораньше, и мне совсем не хотелось бы сейчас же мчаться домой и становиться к плите. Есть предложение. Тим! Катим в Манхэттен, показываем нашему дорогому гостю деловую и роскошную часть Нью-Йорка и там лопаем в какой-нибудь симпатичной и недорогой забегаловке... Я лично хотела бы японское "суши".
- А с Кысей пустят? - резонно спросил Тимур.
- Попробуем договориться.
* * *

Договорились. Пустили с Кысей.
Мало того, даже приволокли для меня специальный высокий детский стул, с откидывающимся небольшим столиком. И все это сооружение поставили вплотную к нашему столу.
И подали потрясающую жратву! Причем для меня - бесплатно.
Хозяин ресторанчика у Таймс-сквер, на углу Сорок шестой улицы и скрещения Бродвея с Седьмой авеню, пожилой японец вспомнил, как когда-то Рут с Фредом несколько раз бывали у него, а потом, уже недавно, кажется, в прошлом году, миссис была здесь со своим мальчиком. И с тех пор мальчик очень-очень вырос и стал очень-очень похож на свою очень-очень красивую маму!..
Мы все трое переглянулись, Рут поблагодарила хозяина за комплимент, после чего нам и стали метать на стол всякие японские вкусности.
- Вот видишь? - сказал Тимур, словно продолжая давно начавшийся разговор. - Мне и в школе говорили, что я на тебя похож! А однажды в спортзале, когда мы только что вернулись с тобой из Флориды и я был такой загорелый, один говнюк даже сказал мне, что я... Ма, ты не огорчайся... Слышишь, мама? Он сказал мне, что я - "черномазый"...
У меня даже в животе похолодело! Я перестал есть и боялся поднять глаза на Рут.
- Ну а ты? - спокойно спросила Рут и улыбнулась странной улыбкой.
- Отгадай!
- Уже, - сказала Рут. - Это было в тот день, когда ты вернулся домой с рассеченной бровью и разбитым ртом. А потом не очень талантливо сочинил историю про падение с турника.
- Откуда ты знаешь, мам?!
- У меня такая профессия - быть твоей "мам". Ешь! В порту были?
- Да.
- Нашел то, что искал?
- Не темни, мам. Я Мартыну уже все рассказал. Нет, не нашел. Но получил вот это... - И Тимур протянул Рут визитную карточку того портового начальника. - Обещал что-то придумать.
Рут внимательно изучила визитку и уверенно сказала:
- Видимо, сильный мужик. Обязательно созвонись с ним.
Я свою изумительную японскую сырую рыбу прикончил в один присест. Рут и Тимур еще макали ее в какие-то соусы, чем-то сдабривали, посыпали, и на это у них уходила масса лишнего времени. Мне же все эти приправы были "до лампочки" - рыба есть рыба, и жрать ее надо, с точки зрения нормального Кота, без всяких примесей и гарниров.
Поэтому Рут и Тимур еще были заняты едой, а я уже умывался, прилизывался, приводил себя в порядок и думал: "Интересно, а про Шуру она что-нибудь узнала?.."
- Да, КЫ-ся... По Квинсу твой Шура Плоткин не числится, - тут же сказала Рут. - Мы запросили Бронкс и Бруклин. Бронкс обещал дать сведения завтра. А Бруклин - не раньше чем дня через четыре. У них там куча проблем с вашими новыми русскими евреями - одно убийство за другим, каждый вечер стрельба, все под контролем вашей мафии, и наши ребята вкалывают там день и ночь и то зашиваются. Просили чуточку подождать. Ладно?
- Конечно, - сказал я, а сам подумал: "Надо что-то предпринимать самому. Это им кажется, что они за четыре дня покончат с русскими. Я-то знаю, что наши - неистребимы!"
Просто ни одна полиция в мире ни хрена еще сто лет не сможет поделать с нашими ребятами, пока у них перед глазами есть такой замечательный пример, как наши родные русские правители, которые ограбили свой народ и разворовали собственную страну.
Это мне еще посредине Атлантического океана Мастер говорил. Это же в Санкт-Петербурге мне втолковывал Митя - младший лейтенант милиции Дмитрий Павлович Сорокин. А за месяц до моего знакомства с Митей, в Грюнвальде, самом дорогом районе баварского Мюнхена, теми же словами и совершенно то же самое объяснял мне мой старший друг Фридрих фон Тифенбах.
Только Митя в каждую фразу вставлял минимум три слова "бля", а заканчивал эту фразу одним словом "ебть". Чего Фридрих фон Тифенбах, несмотря на свое блистательное образование, естественно, не делал по причине незнания нормального русского языка.
Надо, надо будет самому пошуровать! Или ехать в Вашингтон к тому конгрессмену - приятелю Фридриха. До Вашингтона на автобусе всего пять часов неторопливой езды. Это мне еще Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер рассказывал.
А там уже все просто - где тут у вас конгресс? Ах, вот он! Тогда, пожалуйста, позовите мне конгрессмена... Ох, елки точеные! Как же его зовут?! Он еще учился вместе с герром Фридрихом фон Тифенбахом... Может, знаете? Как зовут?.. А черт его знает! Как же его звали, конгрессмена этого?.. Мамочки родные! Ведь Фридрих мне раз десять его имя повторял, а я... Склеротик чертов!!!
Тимура бы к этой поездке подключить... Тем более у них какой-то автобусник есть знакомый.
- Тебе когда теперь в школу? - спросил я Тимура.
- Уже завтра. А что?
- Да так... - ответил я и подумал: "Ничего. Сам справлюсь".

* * *

... Потом Рут и Тимур показывали мне вечерний Манхэттен.
Я, как обычно, сидел на спинке переднего пассажирского сиденья, положив лапу на плечо Тимуру.
В отличие от Мюнхена, да и от Санкт-Петербурга - все было кошмарно большим и ярким! И длинным! Улицы, дома, автомобили. Даже у Рут и Тимура автомобиль был длиной чуть ли не с прицеп Водилиной "вольвы". И назывался автомобиль семьи Истлейк - "плимут".
Так вот, о Манхэттене... Дома там были невероятно длинными в высоту! Двигались мы там ужасающе медленно, но у нас, слава Богу, был полицейский пропуск, и мы могли останавливаться где угодно.
В желании показать мне Нью-Йорк как можно лучше Тимур и Рут постоянно сыпали всякими названиями: Пятая авеню, Рокфеллер-центр, музей Гугенхайма, Бродвей... Кстати, Бродвей - самая яркая и освещенная улица, которую я когда-либо видел в жизни. Германия удавилась бы от жадности, если бы ей предложили зажечь такое количество лампочек сразу!..
Так вот, все эти названия - от Централ-парка до Маленькой Италии и Китайского квартала, включая сюда и две чудовищные башни мирового Торгового центра, - абсолютно не задерживались у меня в голове и начисто пролетали мимо моего сознания. Все они постоянно вытеснялись из моей башки лишь одной и той же мыслью: "Вот где-то здесь, может быть, даже вон за тем поворотом, сейчас бредет Шура Плоткин... А может быть, он сидит сейчас вот в этом доме, у приятелей... Или один-одинешенек киряет сейчас вон в той невзрачной забегаловке..."
Из болтовни Тимура и Рут я понял лишь одно - они показывали мне СВОЙ город. Мало того, они уже в который раз САМИ СЕБЕ показывали этот город! Потому что они оба преданно и недоверчиво, с горделивой нежностью и разумной настороженностью очень любили этот огромный город! И очень хотели, чтобы он понравился и мне, впервые попавшему в Америку...
А я чувствовал себя не Котом, а Свиньей, потому что никак не мог толком врубиться в их рассказы, а постоянно думал только лишь о Шуре...
Наверное, Рут просекла состояние моей души, так как сказала:
- Все! Поехали домой. Переизбыток информации вреден. Завтра всем рано вставать. Кроме Мар-ТЫна... Он может дрыхнуть сколько угодно. Да, КЫ-ся?
Она была несомненно талантливым Человеком - эта Рут Истлейк.
Я потянулся к ней и благодарно потерся носом о ее правое ухо. Хотел мурлыкнуть, но ничего не вышло. Надо бы потренироваться, что ли...
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:19

* * *

Дома, после ужина, перед тем как всем следовало уже разойтись по постелям, я попросил Рут оставить окно в кухне чуть приоткрытым - вдруг мне ночью понадобится выйти по малой нужде?..
Это я так Рут сказал. Сам-то я точно знал, что выйти мне будет просто необходимо. Уж больно мне приглянулась та беленькая Кошечка-грязнулька с высоким сексуальным образованием!
И потом я сгорал от любопытства узнать, кто такой... или что такое "Вагиф", о котором моя Первая Американочка бормотала даже во время ЭТОГО САМОГО...
Ох, чувствую я, что подустал бороться за чистоту названий частей тела или совершаемых ими действий! Эта повсеместная идиотски-ханжеская возня с "ненормативной лексикой" кого угодно в гроб загонит.
Я уже и сам начинаю сдаваться - вместо того что-бы назвать подлинным словом один из прекраснейших природных процессов всего Живого, от соприкосновения пестиков и тычинок до воспроизводства Слонов, я вынужден писать большими буквами - ЭТОГО САМОГО, чтобы можно было догадаться, что я имею в виду.
По-моему, это отвратительно! Скоро мои воспоминания можно будет рекомендовать для школьного чтения в самых младших классах.
Нет, нет, я не ПРОТИВ детей. Я ЗА взрослых.
Ночью я осторожненько выполз из комнаты Тимура и неслышно по стеночке, по стеночке пробрался в кухню. Вспрыгнул на подоконник, высунулся под приподнятую и закрепленную оконную раму в холодную черноту нью-йоркского Квинса и прислушался.
Ночь была полна звуков, большая часть которых Человечеству не доступна. В такие моменты я лишний раз тайно убеждаюсь - насколько мы совершеннее! Это отнюдь не умаляет целый ряд достоинств Людей, несвойственных нам - Котам. Ну и в какой-то степени - Кошкам...
Конечно, конечно, не спорю, есть и среди нас, Котов, полные дебилы и тупицы, которым даже Природа была не в силах помочь. А что, среди Людей нету таких? Да полно! Особенно сейчас. Но в общей своей массе...
Ладно. Не будем продолжать этот затянувшийся и по сути беспредметный спор. Пусть каждый останется при своем мнении. Но, как утверждал не самый последний Человек в мире - писатель и ученый Конрад Лоренц в своей книжке "Человек находит друга", - давайте и относиться друг к другу с уважением. Что я в большинстве случаев и делаю.
И недостатки давайте друг другу прощать! Вы, господа, не умеете видеть в темноте? Ничего страшного. Зато я не умею читать. Хотя читать я могу научиться, а Вы...
Хорошо, хорошо! Не будем. Подобных сравнительных примеров можно привести невероятное количество.
Но главное - нужно уметь Любить. И не считать любовь Человека к тебе явлением обязательным и само собой разумеющимся.
Живешь с любящим тебя Человеком - изволь и ты чувствовать за него ответственность! Вот что такое Любовь с большой буквы. А не всякие там облизывания и мурлыканья.
Старею, что ли? Шесть лет... Это сколько же по-Человечьи будет? Мы с Шурой как-то высчитывали - получилось года тридцать три - тридцать четыре. То есть мы с ним почти ровесники.
Мои ленивые размышления были резко прерваны шипением сразу нескольких Кошачьих голосов и ответным достаточно дружелюбным лаем какого-то не очень большого, явно бродячего Собака.
Я совсем вылез на внешний подоконник нашего дома, но оттуда тоже не было ни черта видно, и мне пришлось махнуть с подоконника на "наше" дерево. Там я покрутился и перепрыгнул на нижнюю толстую ветку. Сквозь ее короткие безлистные отростки я увидел внизу следующую картинку: у старого, брошенного автомобиля, под которым я справлял свою нужду прошлой ночью, а потом "пользовал" (вот что такое - внутренний редактор!) Кошечку-грязнульку, ради которой, собственно говоря, я и торчу сейчас на дереве, нервно крутился небольшой кудлатый Песик, забежавший сюда, видимо, совершенно случайно.
Вокруг Песика по кругу, жутковатой поступью, с выгнутыми спинами и прижатыми к затылкам ушами медленно двигалась Котово-Кошачья банда. Я не умею считать, но их было очень много!
То, что банда была организована - было видно с первого взгляда. Я только не мог понять, кто из них - Главарь. Зато тут же узрел свою грязно-беленькую Кошечку, в ужасе прижавшуюся к заднему колесу автомобиля.
- Ну, чего вы, ребята?! - дрожащим голосом лаял этот Собак по-нашему, по-Животному. - Чё я сделал то?.. Я просто так, поссать сюда забежал... Да если б я знал!.. Так разве я бы... Ну, чего вы, в натуре?..
- "Ну, чего вы, в натуре?" - повторил чей-то насмешливый Котовый голос с восточным акцентом, и круг щипящих Котов еще теснее приблизился к несчастному Песику.
Вот тут я увидел, как из подвала неторопливо вышел гигантский Кот с мертвой Крысой в зубах. Он был больше меня раза в полтора!
- Вагиф... - заплакал Песик. - Вагиф!.. Ну, пожалуйста!..
Так вот что это за "Вагиф"!.. А я еще наивно пытался понять, кто Главарь этой банды... Ох и здоровый гад!.. То-то вчера эта беленькая тряслась и все время твердила: "А что скажет Вагиф?.." Теперь-то я ее понимаю.
Громила Вагиф сел в сторонке, положил перед собой дохлую Крысу и так ухмыльнулся Песику, что у меня мороз по коже пошел.
- Вагиф!.. - уже просто зарыдал Песик. - Я больше никогда не буду сюда приходить!.. Я нечаянно...
- Конечно, нечаянно, дорогой, - почти ласково ответил ему Вагиф. - Конечно, ты больше никогда не будешь сюда приходить!
Это прозвучало как приговор. Я не успел и опомниться у себя на дереве, как вся банда с жуткими воплями бросилась на несчастного Пса. Не скрою, я даже зажмурился...
... Когда я открыл глаза, Коты уже расступались. Истерзанное, окровавленное тело Песика валялось посередине двора. Наверное, в каком-то уголке Песьего существа теплились остатки жизни - его задние лапы еще конвульсивно дергались, и мелко-мелко трясся измочаленный хвостик...
- Вы что-нибудь до конца доделать можете?! - с характерным восточным акцентом спросил Вагиф у своей банды.
Коты молчали, тупо глядя на умирающего Собака.
- Учишь вас, учишь!.. - прошипел Вагиф и встал. Подошел к гибнущему Песику, наклонился над ним и мгновенно прокусил ему шею. Из прокуса брызнула вверх толстая струя крови, но Вагиф не дал ей разбрызгаться по пыльной, утоптанной земле двора. Наполняясь дикой яростью и захлебываясь от жадности, Вагиф стал пить эту кровь, пока задние собачьи лапы не замерли, а хвостик не перестал трястись.
Я видел, что даже многие Коты и Кошки из банды Вагифа под тем или иным предлогом отворачивались, стараясь не смотреть на эту омерзительную сцену.
Меня трясло как в лихорадке! Теперь я уже не зажмуривался, а наоборот, не мог оторвать глаз от окровавленной морды Вагифа. Я чувствовал, что меня покидают рассудок, знание Лоренца и Шелдрейса, опыт интеллигентного общения с Людьми и Животными, и во мне, внутри меня поднимается дикая, могучая и мутная волна Звериных инстинктов, напрочь стирая в моем мозгу все ограничения - все, чем я жил последние несколько лет...
А Вагиф - сволочь, подонок, убийца - развалился посередине двора и, облизываясь, подозвал к себе двух молодых Котов из своей шайки.
Те беспрекословно подошли. Вагиф перевернулся на спину, раздвинул свои задние лапы, и дальше стало происходить уже что-то совсем невероятное и невозможное!!!
Один молодой Кот стал вылизывать Вагифу задницу под хвостом, а второй Кот, стараясь не мешать первому, лизал у Вагифа яйца.
Меня чуть не вытошнило.
Я многое видел в своей жизни и многое перепробовал сам. Но с таким гнусным зрелищем, с такой мерзостью я никогда не сталкивался. Добро бы эту огромную тварь, этого вонючего Вагифа ублажали бы пара нормальных Кошек - это я еще мог бы понять. Но то, что ЭТО делают молодые, здоровые Коты - я просто не мог поверить своим глазам!..
Вагиф стонал от удовольствия, перекатывался с боку на бок, закатывал глаза, сладострастно таращился в черное американское небо и...
...в какую-то секунду вдруг неожиданно увидел на дереве меня!
Он злобно хлестнул хвостом по земле, отбросил молодых Котов одним движением задней лапы и, глядя на меня снизу вверх, крикнул:
- Эй, ты! На дереве!.. Марш сюда! А то у меня давно свежачка не было... Давай, давай, слезай. Хорошо вылижешь меня - оставлю жить, плохо - пеняй на себя!..
Вот тут я вдруг понял, что этот огромный, наверное, невероятной силы самец при всех своих внушительных статях - примитивный и злобный ИМПОТЕНТ!
Импотент, которому ничего не остается, как люто ненавидеть Кошек и унижать Котов, способных нормально трахаться...
Мало того, даже гомосексуализм, который он так назойливо выставлял напоказ, был сотворен из злобы и зависти. Его гомосексуализм был насквозь лжив. Это была не врожденная аномалия, когда одна особа не в состоянии победить в себе влечение к субъекту своего же пола. Недуг - вечно охаиваемый, всегда преследовавшийся и только в последние годы завоевавший свое место в мире под половым Солнцем. Недаром же мэр Нью-Йорка благосклонно участвовал в ИХ демонстрации!..
В Германии, в Грюнвальде, я знал трех Фоксиков-педерастов. Милые, доброжелательные и очень сердечные ребята. Как только я однажды отказался участвовать в их секс-играх, сказав, что я совсем-совсем из другой команды, тактичные Фоксики тут же предложили мне бескорыстную дружбу, которую я с благодарностью принял.
В конце концов, кого ты хочешь трахать - это твое личное дело. Хоть замочную скважину. Бог в помощь...
Но лживый, искусственный гомосексуализм Вагифа был соткан из элементарного полового бессилия, мстительности и неукротимой, чисто восточной жажды власти.
- А ты не боишься, что я увлекусь этим занятием и нечаянно оторву тебе твои дряблые, пустые яйца? - спросил я, осторожно слезая с дерева.
Боже, что тут было!!! Коты и Кошки банды Вагифа шарахнулись в разные стороны от ужаса. Наверное, никто никогда не позволял себе так разговаривать с "самим Вагифом"!..
Краем глаза я видел, как моя беленькая Кошечка-грязнулька в панике юркнула под автомобиль, уткнулась носом в землю и обхватила голову передними лапами, закрыв глаза и уши.
Сам Вагиф тоже был потрясен! Он перевернулся на живот, огляделся в недоумении и встал на все четыре лапы.
- Что ты сказал?.. - просипел он, не веря своим ушам.
С последней, самой нижней ветки дерева я спрыгнул на землю.
- Я сказал, что отгрызу сейчас твои вонючие, грязные яйца! - повторил я.
Голос мой вибрировал от чудовищной злобы. Чувствовал я себя сейчас так, как тогда в Германии - на автобане Гамбург - Мюнхен, когда Алик начал стрелять в Водилу! Выбора не было. Или я, или он...
Этот подонок был, и тяжелее меня, и клыки у него были побольше моих, да и физически он был мощнее меня. Бодибилдингом занимался, что ли, сволочь?!
Банда очухалась и стала сжимать круг. Я понимал, что если сейчас я не совершу что-нибудь из ряда вон выходящее - буду разорван на куски.
И тогда, не отдавая себе отчета в своих действиях, я просто сел на землю. Это было неожиданно не только для меня, но и для Вагифа, и для всех окружавших меня Котов и Кошек.
Теперь, когда я находился в непосредственной близости от Вагифа, я смог разглядеть его подробнее. Он был огромен, грязен, перемазан кровью несчастного Песика и очень вонял!
Вагиф еще больше выгнул спину, прижал уши к затылку и пошел мне навстречу, в остервенении хлеща себя хвостом по могучим клочкастым бокам.
А круг становился все теснее и теснее - кольцо Котов, жаждущих моей крови, все плотнее сжималось вокруг меня. Даже если Вагифу не удастся покончить со мной одним разом, в следующее мгновение я буду растерзан дружным коллективом этих провонявших помойками, злобных, тупых, хвостатых тварей.
"... Будто кто-то мне в кабацкой драке саданул под сердце финский нож..." - вспомнил я вдруг нашу петербургскую кухню и пьяненького Шуру с гитарой...
И в ту же секунду, когда уже совсем рядом, у самого своего носа я ощутил хриплое и нечистое дыхание этого негодяя Вагифа, я из положения сидя со всех своих четырех лап взвился над ним метра на два с лишним и сверху рухнул на спину этого могучего и грязного идиота!..
Когтями всех четырех лап я пронзил мощное и жилистое тело своего смертельного Врага, а клыками...
Хочу извиниться сразу за излишний натурализм этой сцены. Но я попросил бы не забывать, что все-таки я - КОТ, ЖИВОТНОЕ! И когда в сотые доли секунды решается извечный вопрос - БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? - из меня начисто улетучиваются такие славные чувства, как Жалость и Сентиментализм. Как говорил в таких случаях Шура Плоткин: "Кончилось время благородных мушкетеров капитана де Тревиля!.."
Я даже не осознал произошедшего. Просто услышал у себя на зубах противный и громкий хруст шейных позвонков Вагифа, ощутил вкус его крови, хлынувшей мне в рот, и под всеми четырьмя лапами с глубоко вонзенными в его тело когтями почувствовал предсмертную судорогу этого Гада!..
Но я еще глубже запустил в него, уже мертвого, свои когти, а клыками вконец раздробил ему шею у самой головы.
Не разжимая зубов, сдерживая рвущийся из меня Дикий Победный вой, я поднял глаза на окружавшую меня трусливую, хамскую свору и посмотрел на них так, что они попятились.
Тогда я разомкнул пасть и, не слизывая кровь ни с морды, ни с усов, негромко сказал им всем по-нашему, по-Животному:
- Ну что, бляди? Кто следующий?!
Я даже и не представлял себе, что могу так ОЗВЕРЕТЬ!
* * *

И в России, и в Германии я очень любил смотреть телевизионные передачи о Животных. Особенно - в Германии! Немцы эти передачи делают просто великолепно. В отличие от всего остального кино, которое, по выражению Шуры Плоткина, да и того же Фридриха фон Тифенбаха, "в рот взять нельзя".
Я-то в этом кино, признаюсь, не очень тяну. Мне или интересно, или - не интересно. А вот эти два столь разных Человека, обладавших, с моей точки зрения, безупречным вкусом, утверждали, что художественный кинематограф немцам явно противопоказан! Ну, не дано людям, и все тут...
В отличие от американцев, которым это ремесло вложил в руки сам Господь Бог.
Вернемся к телевизионным фильмам о Животных. Вспоминаю, как меня всегда раздражал и приводил в бешенство один и тот же момент в охоте больших и ужасно жирных моих Собратьев и Со... ("Сосестер" - можно сказать? Или так не говорят?..) из клана Тигров, Львов, Леопардов и других Котообразных, когда они подкрадывались к гигантскому стаду полосатых Зебр и, предположим, Львица набрасывалась на одну Зебру и тут же, на глазах у всего стада, убивала ее и утаскивала к чертям собачьим!
Каждый раз, когда на экране появлялась подобная сцена, мне вдруг становилось наплевать на все мои Видовые и Родовые связи со Львицей, и я целиком становился на сторону Зебры!..
Глядя на экран, мне всегда хотелось вопить дурным голосом: "Суки вы все трусливые!.. Чего вы смотрите, как эта падла терзает вашу подругу?! Чего вы боитесь, кретины огромные?! Да бросьтесь вы на эту паршивую Львицу хоть небольшой компашкой, она же обсерется от страха! Забейте ее своими сильными копытами! Не давайте ей нападать на вас!.. Почему вы отворачиваетесь?.. Вон даже травушку щиплете, вроде вас это не касается... Еще как касается! Вот ты, которая делает вид, что ничего не происходит, хотя в десяти метрах от тебя убивают тебе подобную, ты же, говно, будешь следующей!.. А вокруг все твои полосатые тупые бздилы будут щипать травку и отворачиваться!.."
Я понимаю - кушать всем нужно, детенышей кормить... И каждый промышляет как может. Как говорится, Бог вам судья.
Но когда я вижу стадо Зебр, вооруженное могучими копытами, или Антилоп с рогами-кинжалами, или Буйволов, способных лбом свалить дерево, и вижу, как они трусливо бросают Своего на растерзание одной Львице, я отказываюсь их понимать!
Я всю свою сознательную жизнь существовал по принципу "Своих не закладывают!". Мне посчастливилось общаться с Людьми и Животными, для которых этот девиз тоже не был пустым звуком: Шура Плоткин и мой друг бесхвостый Кот-Бродяга, Водила и Таня Кох, полицейский овчар Рэкс и его подчиненный лейтенант Клаус (забыл фамилию...), профессор фон Дейн и Хельга Шрёдер, Фридрих фон Тифенбах и карликовый пинчер Дженни, милиционер Митя и Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер... Да тот же Кот Рудольф и его супруга Маня! А мои новые друзья - Тим и Рут Истлейк?!
Я все это к чему? А к тому, что я сильно ошибался, полагая, будто банда Вагифа хорошо организована. Была бы она организована - от меня остались бы только клочья. Ан нет! Никто и не рюхнулся, когда я прикончил их засранного Главаря!..
Наоборот, они его тут же ЗАЛОЖИЛИ! Да еще как... Прямо по историческому примеру, о котором рассказывал мне Фридрих фон Тифенбах: "Король умер! Да здравствует Король!.."
Тут же около меня оказалось несколько давно немытых, но вполне приличных Кошек с томными глазами. Их, правда, достаточно решительно и как-то по-хозяйски тут же оттерла моя Первая Американочка - беленькая Кошечка-грязнулька.
Трусовато поджав хвосты, на полусогнутых лапах подходили по очереди разные Коты - представиться и снюхаться. Рыла у них были самые что ни на есть готовые к повиновению. Причем это были те же самые Коты, которые пятнадцать минут тому назад по приказу Вагифа скопом ни за что ни про что растерзали несчастного заблудившегося Песика. А еще минуту назад были готовы схарчить и меня!..
Но тут, извините, Вагиф не успел скомандовать. Я ему слегка помешал...
Конечно, это была свора беспредельщиков и банда преступников. Но организованы они были из рук вон плохо. Нельзя держать в повиновении такое количество Живых существ только на одном страхе и унижении. Наверное, у любого Главаря или Президента должен быть хотя бы небольшой элемент Любви к своему народцу. Тогда никто не будет обходить тебя - мертвого - стороной, будто и не лежишь ты сейчас в луже собственной крови. И, нечаянно наступив на эту кровь, никто не будет брезгливо отряхивать лапы и пытаться как можно скорее избавиться от "этой гадости", как пробормотал один из Котов, ублажавших Вагифа.
Этот подоняра и у меня попытался понюхать под хвостом, но я только показал ему клыки, как он моментально на жопе отъехал к стенке старого гаража. Это произвело впечатление и на остальных.
И снюхиваться я не хотел ни с кем из них. Меня все еще трясло от пережитого, кровь Вагифа засыхала у меня на морде, усах, под когтями, но облизываться было противно и невмоготу. Неожиданно моя Кошечка-грязнулька будто прочитала мои мысли. А может, так оно и было? Во всяком случае, она очень вовремя шепнула мне:
- Тебе нужно водой умыться. Идем. Тут недалеко...
- Спасибо, - тихо сказал я ей, а на всех остальных рявкнул: - Трупы убрать! Никуда не расходиться. А кто смоется...
Я грозно оглядел эту бандитскую шоблу и на всякий случай добавил:
- Вернусь, всех пересчитаю!
Перебивая друг друга, Коты и Кошки хором закричали, что будут следить друг за другом и никто без спросу не уйдет. Тоже достаточно гнусно, но действенно. Однако и я - хорош! "Всех пересчитаю!.." Наврал для пущего страха. Считать-то я, сами понимаете... Надо, чтобы Тимур позанимался со мной хотя бы самой простой арифметикой. Еще бы научиться самому читать...
Мы вышли со двора на Шестьдесят пятую. Из каждого дома на высоте моего носа торчал пожарный гидрант. Мы с Грязнулькой пробежали парочку домов и нашли подтекающий гидрант, из которого сочилась струйка воды.
- Прокладку надо бы сменить... - сказал я, чем привел мою Грязнульку в полное восхищение.
Что такое "прокладка" и почему ее надо "менять", я и понятия не имел. Но так всегда говорил Шура Плоткин, когда видел подтекающий водопроводный кран.
Наверное, если бы он хоть раз в жизни "сменил" эту "прокладку", я бы знал, что это такое. Но Шура только об этом говорил. Сколько я себя помню, кран у нас подтекал всегда...
Я с наслаждением подставил морду и передние лапы под струйку воды и вымылся начисто. После чего отряхнулся и заставил вымыться и Грязнульку.
Мылась она крайне неумело. Мне даже пришлось ей помогать и показывать, как это делается по настоящему. Зато, когда процесс обучения и омовения был закончен, передо мной предстала такая Беленькая, такая Хорошенькая, такая Пушистая Кошечка, что я не удержался и тут же, не отходя от гидранта, как говорил Шура Плоткин, "слился с ней в едином экстазе"!
Вернувшись во двор, мы не увидели ни бедного Песика, ни эту омерзительную груду костей, мяса и шерсти под бывшим названием "Вагиф".
Вся Котово-Кошачья стая сгрудилась между гаражом и старым автомобилем, и лишь два молодых Кота, которые еще совсем недавно ублажали своего Главаря, теперь бешено скребли задними лапами по земле и торопливо забрасывали кровавые следы, оставшиеся после совершенных событий.
Увидев меня, они сразу приняли невероятно озабоченный вид, стремясь показать, как они старательны и горды тем, что именно им поручено такое важное и необходимое дело!
Увидев мою подружку чистенькой, беленькой и пушистой, Кошки презрительно переглянулись и завистливо уставились на нее. Старые Коты опустили глаза, а молодые трусливо отвернулись. А моя... Ну, смех прямо!.. Как внезапно возникшая уверенность в себе преображает даже Кошку-дворнягу! Моя гордо повела головкой и спокойно окинула всю эту вонючую компаху взглядом Первой Дамы Королевства.
Мы с ней сели напротив этой немытой шоблы, и я толкнул речь.
Я сказал этим американским курвам, что убивать можно только в случае самозащиты. Или когда твои Котята погибают с голоду. Но что-то я не вижу, сказал я им, чтобы кто-нибудь здесь так уж выглядел голодным. Грязные все, вонючие, нечесаные, неприбранные - да, а рожи у всех очень даже откормленные!..
Поэтому теперь будет так: УБИЛ - СДОХНИ сам. А я тебе в этом помогу всеми своими силами. За это - ручаюсь!
Вокруг кучи магазинов, кафе, ресторанчиков, шашлычных, сказал я. Привести себя в порядок, умыться, покрутить мозгами и жить можно, как у Христа за пазухой!
Это выражение я слышал от Водилы, и оно мне очень понравилось.
- А Собаки? - спросил меня пожилой Кот. - Тут их столько... Стаями нападают. Даже на Людей!..
- Знаю, сам сталкивался, - сказал я. - В этом случае - не жалеть ни себя, ни их!.. Но делать это надо организованно! Продуманно. Заранее обеспечивая себе пути отхода - гаражи, деревья, подвалы...
- А там - Крысы... В сто раз больше, чем нас! - крикнул кто-то.
- Уже двух наших разорвали!.. - прогундосила старуха Кошка и сделала вид, что смахнула слезу. - Накинутся целой стаей на одного и...
- Как вы на ту Собачку, да? - спросил я.
Все тут же заткнулись, поджали хвосты, стали какие-то щепочки, камушки разглядывать у себя под ногами.
- А с Крысами можно договориться, - сказал я, хотя никогда в своей жизни не разговаривал с Крысами.
- Разумно, - раздался за моей спиной совсем не Кошачий голос.
Я резко повернулся. Из полукруглого решетчатого подвального окошка в том месте, где в переплетении оконной рамы было выбито стекло, на меня смотрела большая Крыса с седой мордой. Причем Крыса была явно мужского пола. Значит, КРЫС, что ли?..
Четверо "наших" инстинктивно рванулись было к этому Крысу, но я только хлестанул себя хвостом, прижал уши и приподнял верхнюю губу, предъявляя свои клыки на всеобщее обозрение, как все четверо будто наткнулись на невидимую стену и прилипли жопами к земле.
- Я же сказал - ДОГОВОРИТЬСЯ, - негромко, но внятно прошипел я Котам. - ДО-ГО-ВО-РИТЬ-СЯ! А не лезть в драку вчетвером на одного, а потом жаловаться, что их слишком много... Хватит! Хватит крови, это вы можете наконец понять?!
- Очень разумно, - повторил у меня за спиной седой Крыс.
Наверное, поэтому я несколько скомкал конец своей речи, потребовав от всех Котов и Кошек - без малейшего исключения и скидок на возраст, как в одну, так и в другую сторону, - завтра ночью явиться на сходняк к старому гаражу, чисто вымытыми, прилизанными и желательно с уже выкусанными блохами. И без какой бы то ни было агрессии!
- Все! - сказал я. - Переходим на мирные рельсы... Будя, едрена вошь! Навоевались!..
Это я в каком-то кино по телику слышал.
Мало того, я потребовал от них, чтобы каждый к завтрашнему вечеру приволок хотя бы одну толковую идейку по переустройству и, как говорят сегодня, "реформам" нашего будущего сообщества. Ибо мне думать за всех некогда, у меня своих дел по горло, сказал я, и скорее всего через несколько дней мне придется на недельку смотаться в Вашингтон, повидаться с одним конгрессменом, так что просил бы прикинуть, кто бы мог подменить меня, пока я буду находиться в правительственной командировке...
Я не собирался вешать им лапшу на уши. Мне просто показалось, что для пользы дела так будет звучать весомее.
Все-таки Кот, воспитанный Советской властью или, вернее, российским менталитетом (потрясающее слово!), где бы то ни было - в России ли, в Германии, в Америке, - все равно останется самим собой! Вот обязательно ему нужно подчеркнуть свою близость к начальственным кругам, без нажима упомянуть два-три популярных имени, неназойливо напомнить о своем былом величии...
Последнее в полной мере относится к Котам-эмигрантам.
Помню, Шура всегда очень смеялся над этим. И я с ним...
А когда сам Шура вдруг получил какую-то вшивую комсомольскую премию за крохотный сборничек рассказов - ни денег, ни хрена, кроме медальки "под золото" на красной ленточке, - так он же больше недели пил с кем ни попадя, так ему это понравилось.
Вот тут я малость напутал: от лауреатского восторга Шура выпивал всего лишь пять дней. А уже от стыда, что "поймался на эту муху", - еще дня три пил без просыпу. И потом две недели каялся, что повел себя как последний жлоб и что он не достоин высокого звания русского интеллигента, и бормотал строчку чьих-то стихов: "Быть знаменитым некрасиво..."
Чего бормотал, понятия не имею. Если честно, так знаменитым он никогда и не был. Его все любили за совершенно другое...
... По всей вероятности, с этими засранцами-бандитами никто никогда не разговаривал нормальным языком. Они чуть не чокнулись от картинки, которую я им нарисовал! То, что у половины этой хивры поехала крыша - тут и к гадалке не ходи...
А моя Первая Американочка-прихехешка сидела рядом со мной да еще мордочкой ко всем остальным, словно в президиуме, и разглядывала свою же братву так, будто она видит их впервые!..
Я-то понимал, что еще до вчерашнего дня на ней, на молоденькой Грязнульке, теряли свою невинность и обучались сексуально-половым азам десятки юных Котов, только вступающих в свой трахательно-возрастной период. Никаких особых иллюзий у меня по поводу этой помытой поблядушки не было...
И все равно было очень приятно наблюдать, как от соседства и близости со мной эта Киска (я тоже хорош - не удосужился узнать, как ее зовут!..) так задрала свой розовый носик, что даже бывалые и наглые Кошки-профессионалки, которые всего час назад и не смотрели в ее сторону, стали мести перед ней хвостами и подлизываться!
Сзади меня раздался негромкий голос старого седого Крыса:
- Прошу прощения, мистер... На два слова!
- Минутку, - сказал я ему, а Котово-Кошачьей компахе рявкнул в, манере старшины, которого Шура всегда изображал при воспоминаниях о своей армейской службе: - Разойди-и-ись!!!
А беленькой, пушистенькой тихо сказал:
- Ты меня прости, малыш, но я не могу пригласить тебя к себе. Я пока сам в гостях. До завтра, о'кей?..
- Ноу проблем, май дарлинг. Бай-бай! - легко ответила она и покосилась на одного молодого черного Кота, который исподтишка бросал на нее выразительные взгляды.
На мгновение я почувствовал непонятно откуда взявшийся укол ревности... Да нет! Не ревности, а уязвленного самолюбия. Я понимал, что проигрываю этому молодому дурачку всего лишь в возрасте - ему было от силы три года. Но в остальном-то я его наверняка превосходил!.. А вот оказывается, что все это не так уж важно. Оказывается, важнее быть молодым...
Но я ничего не сказал этой беленькой посикухе. Даже взглядом себя не выдал и пошел к старому седому Крысу.
Из короткого разговора со старым Крысом выяснилось, что со мной очень хотела бы поговорить Мадам - коронованная и полновластная хозяйка огромного Крысиного клана, занимающего достаточно серьезную территорию даже по нью-йоркским масштабам. Ее владения с одной стороны простирались до самого Квинс бульвара, а с другой, противоположной, - аж до Шестьдесят четвертой "дороги". Это у них тоже - улица. Включая, естественно, и нашу Шестьдесят пятую. С боков же границы территории Мадам проходили по Девяносто девятой и Сто второй стритам. Что тоже - улицы. Только какие-то из них идут с севера на юг, а другие - не то авеню, не то стриты (пока не разобрался...) - с востока на запад...
Про стороны света я теперь знаю почти все! На судне я так наблатыкался следить за компасом, что даже самостоятельно отмечал отклонения от курса на три - пять градусов.
Я вежливо ответил старому Крысу, что еще плоховато знаю этот район и не очень ясно представляю себе величину всех владений Мадам. Однако охотно верю в их грандиозность.
Старый Крыс заверил меня, что Мадам уже почти все знает о моем коротеньком пребывании на территории ее владений - у них превосходно поставлена разведка. Знает о бое и победе над Вагифом, слышала о моей миротворческой речи и готовности к переговорам и теперь хочет познакомиться со мной лично. И если я не возражаю, то эти переговоры сразу же и провести. Безопасность гарантируется.
- Я чрезвычайно ценю приглашение Мадам, - ответил я. - Буду искренне рад быть представленным ей, и если мое скромное участие в будущем взаимоприемлемом Единении столь противоположных представителей Животного мира послужит на пользу этого Союза, я буду считать, что мой жизненный и нравственный долг выполнен.
Старик Крыс чуть не выпал в осадок!
Не скрою, я и сам едва не рухнул под тяжестью этой фразочки.
* * *

Уже потом, лежа в своей уютной коробке с одеяльцем, слушая мерное дыхание спящего Тимура, сам я, несмотря на дикую усталость и очень поздний час, никак не мог заснуть - все вспоминал о переговорах с Мадам...
Владения ее были поистине огромны! Старый Крыс вел меня по такому количеству подвальных переходов, по таким узким для меня лазам, где я из-за своих габаритов протискивался с величайшим трудом, мы шли так долго, мы одолели такое количество старых водопроводных труб без воды, что мне показалось - не пройдет еще и трех минут нашего путешествия к резиденции Мадам, как мы вынырнем где-то уже в середине пустыря перед моим бывшим домом в Санкт-Петербурге! Или, на худой конец, окажемся рядом с Хинезишетурм Английского парка в Мюнхене.
Справедливости ради должен отметить, что весь путь был удивительно чист - ни грязи, ни мусора, ни дерьма. Все было буквально вылизано. И мне это очень понравилось.
Впереди нас бежала Группа Охраны - четыре здоровенных, молодых Крыса с такими устрашающими резцами, что при одном взгляде на них мне становилось не по себе. Точно такая же Группа замыкала наш кортеж. Тоже словечко - будь здоров, да? Это я у Фридриха слышал и все время ждал случая ввернуть его в свою фразу...
На непросматриваемых поворотах или неожиданных спусках и подъемах дежурили Патрульные Крысы.
В помещениях, находящихся влево и вправо от основного пути, судя только по запахам и звукам оттуда, обитало такое количество Крысов, Крыс и Крысят, что я только диву давался, как скромно они себя вели - разорвали всего двух Котов! Да выйди они хоть половинным составом на поверхность Квинса, они уничтожили бы давным-давно всех Котов и Кошек в округе, а с тем омерзительным Вагифом сообща справились бы гораздо раньше меня.
Меня потрясла четкая продуманность всего того, что я увидел своими глазами - от чистоплотности до строжайшей дисциплины. Я не преминул выразить свое восхищение старому Крысу, уже с трудом бегущему впереди меня.
Он был польщен и сказал мне, что у Крыс это врожденное. Однако время от времени приходится вводить ряд коррективов в сложившиеся традиции.
- С чем это связано? - вежливо поинтересовался я.
- Тут масса привходящих факторов... - сказал старый Крыс. - И бурное развитие американской химической промышленности, производящей каждый год все новые и более сильные средства против нас... И стремление Людей переселиться за пределы Нью-Йорка. Тут мы теряем экономическую стабильность... И загрязнение сточных вод, и попытки Людей, производящих продукты питания для самих себя, максимально насытить эти продукты различными суррогатами. Из-за этого мы вынуждены как можно больше держать наших Крысят на материнском молоке. А это значит, что Матери-Крысы значительную часть суток прикованы к дому. Самцы выбиваются из сил - им приходится воевать, строить, добывать пищу пристойного качества и, прошу прощения, охранять свои семьи, извините, от вас... Я уже не говорю о всяких там пошлых "крысоловках", о бетоне с толченым стеклом и прочих проявлениях Человеческого идиотизма!
- Боже! - искренне воскликнул я, с трудом влезая в очередную бывшую водопроводную трубу. - Но об этом кто-то должен постоянно думать?! Кто-то должен всем этим руководить! Насколько я понял, это требует совершенно феноменальной организации...
- Конечно. - Старый Крыс с удовольствием замедлил свой бег в ожидании, когда я протиснусь сквозь трубу. - Все возглавляет Мадам. Ну и, некоторым образом, Совет.
Мы наконец вылезли из трубы и побежали широким подвальным переходом. Из боковых ответвлений за нами следили сотни и сотни Крысиных глаз...
От усталости я растерял интеллектуальную манеру речи, зато вдруг приобрел непривычный для себя какой-то простовато-дворницкий тон.
- А вы, извиняюсь, кем будете? - спросил я седого Крыса.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:20

- Я - Главный Советник Мадам, - скромно ответил мне Крыс - Когда-то в молодости мы были с ней достаточно близки... Потом ее постигло несчастье - она, легкомысленное и прелестное создание, эталон Крысиного изящества и очарования, случайно попала в лапы этого гангстера Вагифа. Они с хозяином только-только переехали в Америку из какого-то "третьего мира". Я, тогда еще молодой, полный сил Крыс, бросился на помощь, прокусил Вагифу низ живота, и он выпустил Мадам. Подоспели наши друзья - Вагиф бежал... Но что-то он успел повредить у Мадам, у нее отнялись задние лапы. С тех пор она не ходит. Я же не счел возможным бросить ее. Я остался при ней. Сначала - просто другом, потом - Советником. Теперь я - Главный Советник. Прошла молодость, прошла влюбленность, но мое восхищение Мадам во мне не иссякло, и когда вы с ней познакомитесь, то поймете меня лучше, чем кто-либо...
- Охотно вам верю, - любезно откликнулся я.
- Надо сказать, что Мадам провела свои детство и юность под домом одного ученого-крысоведа и обладает еще целым рядом энциклопедических знаний...
- О-о!.. - сказал я, постаравшись придать своему беспородно-хриплому голосу интонацию максимального уважения к обширным знаниям Мадам.
Вот с этим моим "О-о!.." мы и вошли в ЕЕ хоромы.
Никогда в жизни я не видел такой огромной, такой чудовищно разжиревшей, жутко старой Крысы с полуметровым облезло-чешуйчатым хвостом, с отвисшим седым брюхом, парализованными задними лапами и с глазами - живыми, умными, ироничными и, ей-богу, веселыми!..
Ни унылой старости, ни ущербности я не заметил в глазах этой Мадам-калеки, Мадам-развалины. Гигантская жирная старуха Крыса была полна жизни и, судя по некоторым признакам, не лишена тяги к "светским" удовольствиям.
Уж слишком крутились вокруг нее два молодца Крыса, слишком был явственен запашок валерьянки, от которого многие Коты просто сходят с ума!
- Мадам! - торжественно начал Главный Советник, старый седой Крыс. - Позвольте представить вам...
Бедняга не успел договорить...
- В жопу! - спокойно сказала Мадам. - В жопу все твои дипломатические штуки. Никаких официозов! Достаточно одного взгляда, и понимаешь, что имеешь дело с настоящим жестким и сильным, но, к сожалению, слишком ДОМАШНИМ Животным...
И, клянусь, старуха оглядела меня откровенно блядским глазом!
- Мадам, - тут же нашелся я, - Коты и Кошки - единственные в мире домашние Животные, так и оставшиеся НЕПРИРУЧЕННЫМИ. В некоторой степени это нас с вами роднит.
- С ума можно сойти! - Мадам в восторге всплеснула достаточно изящными передними лапами. - Он еще и умный?! Откуда ты такой взялся?
- Из Санкт-Петербурга, Мадам.
- А что это?
Вот оно! Вот она - наша российская чванливость, наше гипертрофированное самомнение, когда мы убеждены в том, что все на свете только о нас говорят и думают... Да добрая половина мира о нас и слыхом не слыхивала! Ах, как был прав Шура Плоткин, когда говорил об этом...
- Видите ли, Мадам, - поразмыслив, ответил я. - Санкт-Петербург - это место, где я родился. То есть моя родина. Один из городов России...
- А, так ты русский? Знаю. Здесь в этом квартале их полно! А что тогда такое - Россия?
- Что же такое Россия - вряд ли я смогу вам объяснить. Думаю, что сегодня этого не знает никто. Даже в самой России.
- Нет! - воскликнула старуха. - В лице этого Кота мы сталкиваемся с какой-то новой формацией Вида! Сплав Мужества и Интеллекта - это ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ! - вдруг воскликнула старуха, и я заподозрил, что ее предки были выходцами с юга России.
С теми же хохмочками в Мюнхене разговаривали киевские и одесские Коты-эмигранты.
Мадам лихо оглядела меня от усов до хвоста, прямо скажем, нескромным взглядом и плотоядно ухмыльнулась:
- Если бы мы встретились с тобой в моей молодости, мы смогли бы перевернуть общепринятое представление о врожденном антагонизме Котов и Крыс. Тебе не кажется?
- Я в этом просто уверен! - нагло соврал я для дела.
А сам подумал: "Было у меня Кошек - немерено, Собачка была, Лисица, даже Крольчиха - тьфу, тошно вспомнить... Но - Крысу?.. Да у меня на нее ни в жисть не встанет! Даже на необитаемом острове..."
- Нет, от него можно просто сдохнуть! - восхитилась Мадам, лишний раз утвердив меня в своем подлинно историческом происхождении. - Выпьем?
Два молодых Крыса тут же выкатили пузырек валерьянки.
- Благодарю вас, Мадам. Я вообще-то не пью.
Ну, неохота мне было возвратиться в комнату спящего ребенка с запахом поддачи... Хотя, не скрою, после всего случившегося - треснул бы с удовольствием!
- А я выпью. Раньше могла чистяру, а сейчас - возраст, болячки разные... Разбавляю.
Ее шустрилы накапали в плошечку с водой немного валерьянки. Старуха выпила, крякнула, вытерла передними лапками морду, усы и сказала мне:
- Все знаю. И про Вагифа - чтоб ему было пусто на том свете. И про твою тронную речь... Особенно это: "Хватит крови!.." Кстати, рыбки хочешь?
- С удовольствием.
Шустрилы приволокли откуда-то кусок неизвестной свежайшей рыбы и осторожно, не приближаясь ко мне, положили ее неподалеку от Мадам. Я протянул лапу за рыбой и краем глаза увидел, как напряглась Охрана, как обнажились их резцы, как туго вытянулись хвосты.
- Ешь! - приказала мне Мадам.
Я аккуратненько подтянул рыбку к себе и с удовольствием стал ее жрать. Охрана расслабилась, хвосты повисли, резцы исчезли.
- У тебя есть имя? - спросила Мадам.
- Даже два - Мартын и Кыся.
- Ты знаешь, у нас в Америке не любят длинных имен. И для удобства мы их сокращаем. Так делают и все прибывающие к нам. Например, все ваши русские Гринштейны сразу же становятся Гринами. Или - Файнберг... Он немедленно превращается или в Файна, или в Берга. Это - кто как хочет. А один еврей из ваших, Иван Досадный, стал теперь Ив Де-Сад и утверждает, что он прямой потомок французского писателя Маркиза де Сада. Мне же нравятся оба твои имени. Я буду называть тебя "Маркыся". Идет?
- Как скажете, Мадам.
- Зови меня просто - Муся. Мое полное имя звучит по-латыни - "Мус Децуманус". Но вот этот мудрый старик, - Мадам указала на тихо дремлющего усталого седого Крыса, своего Главного Советника, - когда-то, много времени тому назад назвал меня Мусей. И ты знаешь, мне это понравилось...
Старуха еще врезала валерьянки с водой и рассказала мне массу интересных вещей, о которых я даже не подозревал.
Оказывается, большие серые Крысы, так называемые Пасюки (омерзительное название, правда?..), известны Людям еще с тринадцатого века! В отличие от меня старуха блестяще оперировала цифрами... Уже в начале пятнадцатого столетия епископ Аутинский отлучил Крыс от церкви, на что, естественно, Крысы положили с прибором!.. И стали шататься за Человеком по всему свету.
Корабли развезли Крыс по прибрежным странам, а уже оттуда Крысы своим ходом чесали дальше - в глубь материка. Один ученый того времени - Паллас - целую книгу написал про то, как осенью тысяча семьсот двадцать седьмого года после землетрясения Крысы жуткими массами двинулись из прикаспийских стран в Европу. Фантастическими скопищами они переплывали Волгу у Астрахани...
- Но это же и есть Россия!.. - тут же почему-то сказал я.
Откуда мне это было известно, убей Бог, не помню!..
- Да что ты?! - удивилась Мадам. - Я и понятия не имела. А дальше...
А дальше Крысы поперли за Запад как сумасшедшие! Прошлепали на кораблях из Ост-Индии в Англию, затем в Восточную Пруссию, потом в Париж пешком, а спустя пару лет приплыли в Америку.
Об одной страничке своей родословной Мадам или не знала, или сознательно умолчала. Ручаюсь, что во время Великого Исхода Крыс на Запад ее предки явно останавливались в Одессе. И кто-то там у них по женской линии таки трахнулся с местным Одесским Крысом!.. А Пруссия, Париж, Америка были уже потом.
Это я сужу по тому, КАК она это все рассказывала - в какой манере, с какими интонациями...
Я, в свою очередь, чтобы не показаться полным мудаком, поведал Мадам средневековую историю взлетов и падений Котов и Кошек, запросто жонглировал эпохами и именами - короче, пересказал ей все, что еще совсем недавно узнал от Мастера в открытом Атлантическом океане. Чем привел старуху в искреннее восхищение!..
Охрана и прислужники тоже слушали меня развесив уши. Но восхищались не всем, что нравилось их Мадам, а лишь периодами истории, когда Котов и Кошек варили в кипящем масле, жарили на железных прутьях и сбрасывали с крепостных стен и башен.
И это я просек во время переговоров о мире!.. Ну что ж, запомним - мало ли, как еще жизнь повернется.
После чего мы с Мадам обговорили ряд пунктов о ненападении и взаимовыручке, наметили несколько совместных мероприятий и стали прощаться, очень довольные друг другом.
- О'кей, Муся! - сказал я Мадам. - Как говорят в Германии: "Абгемахт!" В смысле - договорились!
Глянул на недобрые рожи Охраны, на подозрительные рыла Прислужников и прочих Холуев, посмотрел в мудрые, хитрющие глаза Мадам и снова на всякий случай добавил:
- Но если твои раздолбаи только попробуют...
- Все, все! - прервала она меня. - Как ты сказал? "Абгемахт"? Так вот - абгемахт. Договорились.
И кончай залупаться!
* * *

Проснулся в двенадцать.
То, что двенадцать - сомнений не было. День в окнах, а на больших Тимуровых часах с Дональдом Даком на циферблате обе стрелки пиками строго смотрят вверх. А это - двенадцать. Я знаю.
Пить хочется, жрать хочется, гадить хочется - спасу нет!
В доме никого. Рут на работе, Тимур в школе.
Ноги мягкие подламываются, хвост волочится по полу, самого качает - еще поспать, что ли?.. Так ведь недолго во сне и описаться! Этого еще не хватало. Не Котенок все-таки...
Тащусь в кухню. С диким трудом вспрыгиваю на подоконник, оттуда жутко неловко и некрасиво перепрыгиваю на дерево - плюхаюсь на ветку, как мешок с говном (в любом смысле этого слова), спускаюсь на землю и лезу под старый автомобиль.
Сижу, пытаюсь делать свои дела...
Заглядывает какой-то пожилой Кот.
- Хай! - говорит. - Я, извиняюсь, вчера так и не понял...
- Иди отсюда, дубина стоеросовая, - говорю. - Не видишь, я занят!
Ушел, слава Богу, кретин несчастный. Выбрал время...
Ох, батюшки... Что же я вчера такого сожрал, отчего меня так крепит?! Жидкости, жидкости нужно больше употреблять - супчики разные, сливочки жирненькие, сметаночку... Тогда и запоров не будет. И двигаться нужно больше - прыгать, бегать, трахаться! Чтобы организм работал на полную! И спать ложиться вовремя, а не под утро.
Вот отыщу Шурика Плоткина, обустроимся мы в Нью-Йорке, и начну я вести новый, здоровый образ жизни...
Фффу-у!.. Слава те, Господи! Сработало.
Понимаю - натурализм, то-се, пятое-десятое... Но ведь - Жизнь. Куда от нее денешься?
Минут десять, наверное, зарывал. Вылез из-под автомобиля - этот Кот опять ко мне:
- У меня всего один вопросик...
- Вот вечером его и задашь, - говорю. - Сейчас мне некогда.
На дерево, с дерева на подоконник, а уже оттуда в кухню.
И сразу вижу - низенькая подставочка, на ней две белые мисочки. В одной какая-то замечательная жратва неведомая, во второй - нескисающее молоко. Вот как они его делают?
А вокруг все пахнет Тимуром и Рут... Какая Женщина! И пацан, конечно, классный.
Я давай скорей умываться, приводить себя в порядок. Тут я ни времени, ни сил не жалею. Это у меня в крови.
А жрать хочу, как говорил Шура, - будто семеро волков!
Пожрал я, снова умылся, почистил лапы между когтями и пошел осматривать квартиру. Я ведь нигде, кроме кухни-столовой и комнаты Тимура, и не был.
Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В Нью-Йорке вообще все очень большое.
Комната Рут тоже была большая - с огромной кроватью, больше, чем у Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам, фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и туалетном столике - здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской форме - скорее всего Фред Истлейк. И с Рут... И свадебные фото - Рут в белом платье, а Фред в сером фраке. И цветы, цветы, цветы... И похороны Фреда. Очень много цветов. Рут в черном, с черной шляпки на лицо свисает такая черная сеточка.
А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у полицейской машины. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и мигалками к концу фильма, когда уже обычно все сделано и закончено.
Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же все остальное...
Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была, была... Сам понимаю, а все никак не могу свыкнуться с мыслью, что всего лишь "была", а теперь - нету...
Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили:
"Какая у вас с Мартыном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль собирают..." Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или Шурины "друзья детства".
Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!
Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше прав, чем остальные. И все время им хотелось вспоминать "правду" об их совместном детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг, кто познакомился с Шурой позже, должны знать, что если для вас Шура - известный скандальный журналист и какой-то там "правозащитник", то для друга детства он всего лишь "Шурка Плоткин". И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!
И говорили. Пили Шурину водку, жрали мой хек и говорили: "Нет, Шуряк, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?.." Или: "Ой, ну не могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в четвертом классе написал любовные стихи одной дурочке, а учительница русского записочку перехватила и давай вслух всему классу разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все - впокат со смеху, а Шурка наш стоит, слезки катятся, красный весь, аж малиновый..."
Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие потные лапы Шуриного школьного друга и обоссал! А когда он дернулся и заблажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше никогда не появлялся. Шура мне за это потом целую банку оливок купил. Испанских.
Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телик огромаднейший. И книжек - до чертовой матери. Вот ведь что замечательно!
У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в таком порядке, как у Рут. Надо будет сказать ему...
А еще у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие радио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек, которые ему уже не по возрасту. И фотография - Рут и Тимур стоят в обнимку, а вокруг дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка! И ни одной фотографии из России. Будто России и не было в его жизни...
Есть в квартире и еще одна небольшая комната - "гостевая". Там обычно раньше останевливались родители Рут, когда прилетали на недельку к дочери и зятю. Об этом мне еще вчера ночью Рут сама рассказала.
Сейчас эта комната закрыта на ключ. Рут собрала там все вещи Фреда, оставшиеся после его смерти, а часть разных симпатичных мелочей, принадлежавших Фреду, Рут раздарила на память о нем его близким друзьям.
Я подошел к этой запертой двери и принюхался. Не было никаких запахов. Я не поверил своему носу и улегся у самой нижней щели. Из-под двери не пахло ничем, словно с уходом из Жизни Фред Истлейк унес даже все свои запахи. Странно...
Но в общем квартира мне очень понравилась!
Большая, удобная, уютная и, что всегда для меня очень важно, - чистая. Без вылизанности, без назойливого педантизма, без показухи - просто очень аккуратная, прибранная квартира. Это как раз то, за что я всегда боролся с Шурой Плоткиным!
Господи, Боже мой, где ты, Шурик?..
И, словно отвечая мне на мой вопрос, в башке у меня вдруг что-то щелкнуло - будто включилось... Появился неясный шум в ушах, раздались странные писки, трески, шорохи, и мне неожиданно показалось, что я услышал слабенький-слабенький голос Шуры:
- Мартышечка, родной мой... Я слышу тебя... Слышу!..
- Шури-и-ик!!! - заверещал я по-шелдрейсовски. - Где ты? Я тут с ума схожу!.. Где ты, Шурик?! Только скажи - где... Я сейчас приеду!.. То есть приду... Прибегу!!! Где ты, Шура?!
- Не знаю... - прошелестел Шура. - Прости меня...
Но тут у меня в мозгу вдруг раздался невероятный грохот, и слабый, далекий голос Шуры потонул в железном лязге и скрежете.
Секунду мне казалось, что от невероятного удара металл разрывается прямо у меня над головой, внутри ее, а потом все вдруг стихло, и через мертвую паузу я понял, что это всего лишь негромкий скрежет ключа, открывающего входную дверь квартиры... А может, я уже действительно того?..
Еще Шура говорил: "Талант - это аномалия, Мартын. То есть явление ненормальное. А ты поразительно талантливый Кот! И я, кажется, тоже... Говорят - талантливый. Так что если нам с тобой не повезет - у нас прямая дорога на "Пряжку"..."
Это у нас в Питере такая больница для чокнутых придурков.
Дверь отворилась, и в квартиру пулей влетела Рут. Она бросила сумку в кресло, стоявшее в прихожей у зеркала, и, не снимая куртки, заметалась по всей квартире, приговаривая:
- Салют, компаньерос! Мар-ТЫН, привет... Отоспался? Я на секунду... За наплечной кобурой, черт бы ее побрал!
Она ринулась в спальню, перерыла шкафы, рванулась к комоду и стала вытаскивать все ящики...
- Ну вот куда, куда я ее засунула?! У нас через час в тире учебные инспекционные стрельбы, а я... Дура старая! "Пушка" на работе, в сейфе, а кобуру я куда-то засунула еще до Нового года... А приказ строжайший - на стрельбах оружие должно доставаться из наплечной кобуры! Черти бы подрали этот Голливуд!.. Может быть, кому-то и нужны эти всякие ковбойские штучки, но мне-то с моими бухарскими евреями зачем это?! О дьявол!.. Опаздываю!.. Куда, куда я ее запихала?!
- Погоди, Рут. Не мечись, - сказал я. - Чем может пахнуть эта штука?
- Потрясающий вопрос!.. Правда, а чем может пахнуть кобура для пистолета?!
- Пистолетом? - неуверенно переспросил я.
- Нет, фиалками! - саркастически бросила Рут, продолжая раскидывать вещи из ящиков.
Но я не обратил внимания на ее нервное остроумие. Я сказал:
- Если штука, которую ты ищешь, пахнет оружием, то иди за мной. Я покажу тебе, где она лежит!
Я потрюхал в прихожую, где стояли два низких обувных шкафчика - один для обуви Рут, второй - для обувки Тимура.
- По-моему, эта штука здесь, - зевнул я и уселся напротив Тимурова шкафчика.
Рут потянула на себя переднюю стенку шкафчика. Стенка откинулась, и между старыми стоптанными кроссовками Тимура и его же роликовыми коньками на пластмассовых жестких ботинках валялась эта самая кобура со всеми своими наплечными ремнями.
- КЫ-ся! Гений!.. Энштейн!!! Карл Маркс, Эркюль Пуаро, Эдгар Гувер и президент Кулидж, все они, вместе взятые, - дерьмо по сравнению с тобой!!!
Рут мгновенно сбросила куртку, напялила на себя эту штуку, снова надела куртку, подхватила меня на руки, подбросила вверх, поймала и поцеловала меня в нос!
Приятно было - до офонарения... Я поспешно лизнул ее в щеку и спросил:
- Рут, а нам с Тимуром нельзя зайти потом за тобой в тир?
Рут слегка отстранила меня от себя и, глядя мне прямо в глаза, очень внятно сказала:
- Заходить туда не имеет смысла. Тим не переваривает пистолетной стрельбы. Это в нем отпечаталось очень четко. Так называемая посттравматическая идиосинкразия. Во всем остальном он совершенно нормальный ребенок. Стопроцентный двенадцатилетний американский мальчишка! Это во-первых. А во-вторых, где я тебе, Кыся, найду противошумные наушники твоего размера? Не хочешь же ты оглохнуть от пальбы? Сделаем иначе: подскакивайте за мной к тиру в четыре и подождите меня в машине. У Тима есть ключи. А потом прошвырнемся, купим чего-нибудь вкусненького... О'кей?
- О'кей, Рут, - сказал я. - Конечно, о'кей.
Рут опустила меня на пол, выскочила на лестницу, заперла меня, и... я услышал, как она снова открывает дверь квартиры.
Но я уже знал, что сейчас она войдет и скажет: "Знаешь, в Бронксе Шура Плоткин тоже не числится..."
Дверь распахнулась, и Рут, не заходя в квартиру, прямо с лестничной площадки сказала мне виновато:
- Совсем забыла... Прости, пожалуйста. На наш запрос Бронкс ответил, что твой Плоткин у них не числится ни под одним именем. Но ты не унывай... Самое главное - получить справку от Бруклина. Чао!
* * *

Примчался из школы Тим, мгновенно сотворил себе сандвич - на один кусок хлеба с маслом положил салатный лист, кусок ветчины, два куска сыра, сверху еще кусок ветчины и салатный лист, притиснул все вторым куском хлеба с маслом и стал лопать это сооружение, запивая моим молоком.
И взялся допрашивать меня, где я был этой ночью - он, видите ли, вставал писать и не обнаружил меня, - что я делал, и почему меня невозможно было разбудить утром?..
Я плел всякие небылицы, врал без продыху - дескать, задумался, увлекся, заблудился... Короче, черт-те что наворотил! А потом попросил его не устраивать панику, если он вдруг опять не обнаружит меня ночью в коробке с одеяльцем или не сможет добудиться меня поутру. Дескать, я - взрослый Кот и сам отвечаю за свои поступки.
Потом я отказался лезть в рюкзак, заявив, что с удовольствием пройдусь до тира пешком. И мы ушли из дому.
От нашей Шестьдесят пятой тир находился довольно далеко - за Хорейс-Хардинг-экспрессуэй. Я даже слегка пожалел, что тащусь на своих четырех, а не еду в рюкзаке. Не потому, что я так уж устал, а потому, что это была не прогулка, а сплошная нервотрепка. Все время мимо шмыгали какие-то психованные Собаки на поводках и без. И все норовили гавкнуть на тебя или того хуже - цапнуть!..
Одному молодому ротвейлеру пришлось даже публично начистить рыло, а пожилого и полуслепого кокер спаниеля, который вел на поводке старуху в норковой шубе, я был вынужден пугнуть так, что старый засранец сослепу шарахнулся от меня и чуть не опрокинул свою Хозяйку...
Тимур горевал, что оставил свою телескопическую дубинку дома, а я, наоборот, был рад этому. Ну-ка попробуй вытащи такую дубинку среди бела дня на оживленной улице - неприятности гарантированы.
А когда защищаешься собственнолапно - это всегда можно расценить как "необходимую самооборону". Это я еще с Питера от Шуры знаю.
Машин около полицейского тира стояло великое множество. Там были и черно-белые со всякими примочками на крыше и словами на дверцах с гербом Нью-Йорка. Было полно машин - снаружи частных, а внутри - целиком полицейских. Были машины и вроде нашего "плимута". Они принадлежали полицейским, которым служебный автомобиль не положен.
Все это мне, конечно, объяснил Тимур, когда мы отыскали наш старенький "плимут". Тим своим ключом открыл его, мы залезли внутрь, и Тимур стал показывать мне, что даже в их собственной машине есть сирена, рация, телефон и полицейская мигалка на магнитной подушке. Вот она - под сиденьем валяется. Опускаешь стекло, ставишь такой фонарь на крышу, врубаешь сирену, и частная машина в секунду становится полицейским автомобилем!
Я не могу сказать, что мне все это было жутко интересно, но я и виду не подал. Я понимал, что Тимур хвастает не машиной, а матерью - Рут Истлейк.
Через полчаса, когда мы уже основательно продрогли, слава Богу, пришла Рут и завела мотор, от которого спустя минуту внутрь машины потекло спасительное тепло.
Наверное, я все-таки не доспал, потому как не проявил никакого любопытства и интереса к нашей дальнейшей поездке по Квинсу.
Я улегся на широченном заднем сиденье "плимута" и, подремывая, думал обо всякой всячине. А потом и вовсе заснул.
Открыл глаза - стоим неподалеку от нашего дома у русского продуктового магазина на Девяносто девятой стрит. То, что магазин русский, я знаю точно. Там все по-русски написано. Я хоть и не умею читать, но знаю русские буквы, которых нет в других языках.
Жду Тимура и Рут. Вижу их сквозь стекло машины и витрину магазина. Чего-то покупают там, с кем-то болтают...
А у входа в магазин стоит такой долговязый парень и пристально разглядывает сквозь витрину чего-то там внутри магазина. Иногда косится на нашу машину.
Стоит себе и хрен с ним, думаю. Может, жену ждет или старенькую маму. Хотя мог бы, раздолбай, зайти в магазин и помочь женщине...
Тут на улицу вываливаются Рут и Тимурчик. У Рут сумка через плечо, в руках два бумажных пакета полнехоньких, у Тимура - один. Тоже огромный, бумажный. И оттуда разная зеленуха торчит - лук, цветная капуста, петрушка - все, что я не ем.
Я смотрю, в Нью-Йорке все в бумажные пакеты пихается. Никаких пластиковых сумок, как в Германии. Мужики даже пиво на улицах лакают из банок, засунутых в бумажные пакеты!..
Гляжу, этот Долговязый у магазина уже внутрь не смотрит, а искоса наблюдает, как Рут и Тимур открывают багажник. Крышка багажника поднимается, и я перестаю их видеть.
Значит, ситуация такая: Рут и Тимур, видимо, укладывают пакеты в багажник, Долговязый стоит через тротуар у витрины и давит косяка на моих, а я наблюдаю за этим типом, и шерсть у меня сама собой на загривке встает дыбом. И меня начинает мелко трясти от ярости и нервного напряжения. Хотя, заметьте, пока что ничего не произошло. И неизвестно - произойдет ли...
Затем захлопывается крышка багажника, мой обзор увеличивается, я вижу, как Рут и Тимур с разных сторон идут к дверцам нашего "плимута", одновременно распахивают их и садятся в машину. Тимур успевает захлопнуть свою дверь, а Рут слегка завозилась, доставая ключ от машины...
Долговязый оглядывается по сторонам, делает два быстрых шага к нашей машине, и дальше все происходит точно так же, как в хреновом американском телевизионном сериале. Я и в России, и в Германии пересмотрел их по телику жуткое количество!..
Воспользовавшись открытой дверцей со стороны Рут, Долговязый сует голову в машину, своим тощим вонючим телом мешает Рут захлопнуть дверцу и, будто обнимая ее за плечи, буквально в полуметре от моего носа, приставляет ей к шее, чуть ниже затылка, узкий и длинный нож. И, улыбаясь, негромко говорит:
- Только пикни, сучка черножопая... Сумку давай!..
Это поразительно, но наши действия с Рут совпали до мельчайшей доли секунды!!! Только у нее они были осознанные, а у меня - инстинктивные...
Уже на последнем его слове "...давай!" я прыгнул вперед и вверх и моментально прокусил Долговязому кисть руки, в которой был нож. Прокусил до кости - под клыками почувствовал!.. Когтями передних лап я постарался разорвать ему запястье, а задними располосовал и рукав, и руку до самого локтя...
Нож у него выпал сразу же, как только мои клыки вошли в его пальцы, да верхними клыками я еще рванул посильнее и, наверное, что-то там у него совсем разорвал, потому что этот засранец обгадил нам своей кровищей чуть не полмашины!
Одновременно с моим ИНСТИНКТИВНЫМ прыжком Рут произвела два ОСОЗНАННЫХ действия - она тут же сунула Долговязому в морду ствол пистолета одной рукой, а второй - пристегнула его здоровую руку к рулю "плимута" неизвестно откуда появившимся наручником...
Это я сейчас такой умный и могу так стройно и последовательно рассказать о попытке Долговязого нас ограбить. А в тот момент все произошло с такой скоростью, что Тимур даже испугаться не успел. То есть он, может, и испугался, но не успел этого показать. Очень, очень храбрый пацан!
Я тут же прошмыгнул мимо ног Долговязого и вспрыгнул на теплый капот нашего "плимута", чтобы в случае чего было удобнее вцепиться ему в рожу.
Рут тоже выскочила из машины, треснула пистолетом в спину Долговязого и поставила его в классическую позу из эпизода "Задержание преступника": лицом к машине, руки на крышу, ноги - на ширине плеч, по возможности дальше от автомобиля.
Классика жанра нарушалась лишь тем, что в целях безопасности левая рука Долговязого была уже пристегнута к рулю "плимута" наручниками. Долговязый так верещал, будто это мы с Рут и Тимуром совершили на него нападение! Он так орал на всю Девяносто девятую, что из бухарской аптеки, ресторана "Регистан" и русского магазина повыскакивал народ, и пока Рут по рации вызывала оперативно-патрульную группу, собравшиеся вокруг нашей машины наслушались о себе черт знает что!
Он вопил, что истекает кровью, что умирает по вине всяких там черномазых, латинос и жидов, по вине паршивых и грязных эмигрантов, переполнивших Америку, из-за которых совершенно не стало житья чистокровно белому человеку!!! А всякие вонючие цветные сучки возят в своих машинах диких хищников, чтобы специально натравливать их на стопроцентных американских налогоплательщиков!.. И что он сейчас вот-вот окочурится из-за вот этой черножопой проститутки!..
Как Рут успела перехватить Тимура, ринувшегося после этих слов на Долговязого, - уму непостижимо!
Она в последний миг отшвырнула Тимура в сторону и крикнула:
- Назад, сынок!
Кровь из запястья Долговязого действительно хлестала - будь здоров! Однако когда хозяйка русского магазина по просьбе Рут стала перетягивать Долговязому руку выше локтя какой-то веревкой, он попытался даже лягнуть ее ногой, а уж сказал такое, что его разорвать следовало!
Хорошо, что Рут вовремя ткнула его стволом пистолета чуть повыше его тощей жопы, в самый низ спины. Он чуть не захлебнулся от боли!
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:22

И вот тут он стал орать и жуткими словами облаивать Президента и его правительство за то, что они пресмыкаются перед черными из боязни, что их обвинят в расизме!.. Что скоро вторым и главным языком в Америке станет испанский!.. Что на любую работу от говночиста до сенатора сначала принимают разных черномазых идиотов, а умные белые остаются за бортом! Сраная демократия и ебаный либерализм искалечили страну, перевернули мозги... Что жиды управляют Америкой от Восточного до Западного побережья, и прав был Гитлер, когда...
Ну и так далее. Как говорят немцы - унд зо вайтер...
После того как ему перетянули кровоточащую руку, он уже окрепшим голосом пообещал всем стоящим вокруг, что при первой возможности он всех перережет, перестреляет, а все эмигрантские лавки сожжет.
- Заткнись, болван, - спокойно сказала ему Рут. - Я очень жалею, что не могу пристрелить тебя. Но каждое слово, произнесенное тобой, будет использовано против тебя в суде.
С жутким воем с двух сторон Девяносто девятой подлетели две полицейские машины с мигающими хреновинами на крышах, лихо развернулись поперек улицы так, чтобы запереть наш "плимут". Все как в кино! Из машин стремительно выскочили четверо - трое в форме, один - хиповый паренек в курточке и вельветовых брючках.
Увидев стоящего враскорячку Долговязого, а за его спиной Рут с пистолетом в руке, полицейские резко сбавили темп.
Один достал из своей машины аптечку и ловко перебинтовал Долговязого, а второй отстегнул его от нашего руля, завел Долговязому руки за спину и замкнул наручники уже на двух руках.
А третий - в вельветовых брючках - достал из-за спинки переднего водительского сиденья нож Долговязого и, аккуратно держа нож за лезвие, чтобы не прикасаться к рукоятке, положил его в прозрачный полиэтиленовый мешочек.
Он прижал к себе трясущегося Тимура, потом погладил меня, сидящего на теплом капоте "плимута", и спросил у Рут:
- Все в порядке, сержант?
- Да, - ответила Рут и спрятала свой пистолет в наплечную кобуру под куртку. - Если не считать испачканной машины.
- О'кей, - улыбнулся ей хипарь в вельветках и сказал Долговязому: - Вот теперь, говнюк, ты у нас сядешь надолго.
Он указал на Тимура и Рут Истлейк и добавил:
- Этого мы тебе никогда не простим, сволочь.

* * *

Вечером у нас были гости... О том, что они придут, я узнал из разговора Тимура и Рут. И тут же попросил их самым настойчивым образом ни словом, ни взглядом не выдать, что все мы втроем состоим в шелдрейсовском Телепатическом Контакте.
Объяснил я это очень просто и доходчиво, а уж на правду было похоже - не отличить! Я сказал, что любое, даже незначительное, вхождение в Контакт для меня чрезвычайно утомительно, и когда я разговариваю с двумя близкими мне Людьми - это в психическом отношении проходит почти бесследно. Но когда мне приходится вступать в Контакт с Человеком мне незнакомым, напряжение мое возрастает во много раз, и у меня может вполне "поехать крыша".
Последнего выражения Рут не поняла, и Тимур поспешил ей его объяснить, отыскав в русско-английском переводе еще кучу синонимов этому выражению, из которых Рут наконец уяснила, что я могу просто-напросто сбрендить.
Естественно, это было не так! Тут я малость слукавил.
Но это была святая ложь. Честно говоря, я хотел ограничить возможность длительных посиделок с трепотней, так как отчетливо помнил, что сам вчера назначил окрестным Котам и Кошкам на сегодня ночной сходняк с собственным докладом о прошедших переговорах с Крысами и с отбором наиболее толковых предложений по переориентации и устройству нашей дальнейшей Котово-Кошачьей жизни. Ну и, само собой разумеется, жутко хотелось успеть еще разок оттрахать ту беленькую, пушистенькую Потаскушку!..

* * *

Первым пришел бывший напарник покойного Фреда - квадратненький детектив Джек Пински, с которым я познакомился вчера в полицейском участке.
Он принес цветочки для Рут, тортик для меня и Тимура и бутылку виски для себя и всех остальных, кроме Тимура и меня.
Джек уже знал обо всем, что сегодня произошло на Девяносто девятой у русского магазина, и тут же предложил мне пойти работать к ним в полицейский участок. У них две недели тому назад в метро "Рузвельт-авеню" и "Джексон-Хейтс" застрелили одного парня, и его место пока свободно.
Я чуть было не ответил ему, но вовремя взял себя в лапы. Тем более что ничего остроумного для ответа в голову мне все равно не пришло. А так как Джек был, наверное, по природе своей не очень разговорчив, то молчать с ним было очень удобно.
Зато, когда пришел второй гость - сосед Истлейков по лестничной площадке, старый русский, живущий в Нью-Йорке уже лет двадцать пять, - мистер Могилевский, которого все почему-то называли "БОРИС" с ударением на букву "О", тут я, признаться, даже вспотел!
Этот Борис был такой КОНТАКТНЫЙ, такой КОНТАКТНЫЙ, что удержаться от трепотни с ним мне стоило больших усилий! Тем более что он мне очень понравился.
Он был одет в такие потрясающие шмотки, которые я не видел ни у кого из знакомых мне мужиков. Даже у мужа дочери Фридриха фон Тифенбаха - Гельмута Хартманна, которого я взорвал вместе с тем подонком Францем Мозером в Рождественскую ночь в Грюнвальде. А уж на что Гельмут Хартманн казался пижоном! Чтоб им икалось на том свете...
С Рут и Джеком Борис говорил по-английски, а со мной и Тимуром по-русски. Что меня в нем еще подкупило - он не вставлял английские слова в русскую речь, что делает большинство эмигрантов, назойливо демонстрируя окружающим свою круглосуточную местечковую "западность".
Тимур прошептал мне, что дяде Боре уже шестьдест семь лет, - вот никогда бы не подумал!.. - что у него в сердце вшит какой-то стимулятор, чтобы еще хоть немного пожить, - ничего себе дела?! - и все свои пенсионные гроши и очень редкие заработки он тратит на модные шмотки в дни распродаж и на жутко дорогую горнолыжную экипировку, - ну, потрясный тип!.. - так как дядя Боря до сих пор мотается в горы и там сигает на лыжах наравне со своими взрослыми сыновьями. Я в Германии таких по телевизору видел - обалдеть и сдохнуть!..
Выяснилось, что мы оба с ним - ленинградцы. Он сказал мне, что когда-то жил на Васильевском острове. Я чуть не ляпнул по-шелдрейсовски, что прекрасно знаю этот район... Слава Богу, что вовремя удержался! Этот Борис со своим сердечным стимулятором сразу, бы откликнулся на КОНТАКТ... Это было видно, как говорил Шура, "невооруженным глазом".
Странная штука... За свое, прямо скажем, очень недолгое пребывание в Америке я заметил, что здесь мне легче вступать в шелдрейсовский Телепатический Контакт с кем бы то ни было - с Котами, Крысами, с Людьми.
В России, кроме Шуры Плоткина, мне никто и нужен-то не был.
Необходимость вступать в Телепатический Контакт с посторонними Людьми у меня появилась только лишь в Германии. Когда я остался один, без Шуры.
Но вот здесь, в Нью-Йорке, я неожиданно почувствовал себя настолько раскованно, что при желании (моем, естественно!) я мог бы вступить в Телепатический Контакт с любым Человеком на улице. Если, конечно, он не полный мудак...
Вот что это такое? Особенности страны? Общий настрой?.. Ведь в Германии или в России мне это и в голову не приходило! Или мое постоянное нервное состояние от исчезновения Шуры усиливает мою способность к Контактированию, а как только я отыщу своего Плоткина, эта способность сразу же исчезнет? Да нет, пожалуй...
Короче говоря, пока что Америка мне нравится больше, чем Европа. Здесь все ПРОЩЕ, все КОНТАКТНЕЕ! Скорее всего, прожив тут подольше, я обнаружу и кучу неудобств, и недостатков, но пока... Пока пусть Европа меня простит.
И потом, я верю в Шуру. Уж если Плоткин решился на отъезд и выбрал себе Америку - значит, лучше ничего под руками не было. Поэтому и я здесь!..
* * *

- А как получилось, что у тебя было с собой оружие? - спросил мистер Могилевский у Рут. - Ты же обычно не носишь эту штуку.
- Я и собиралась после тира вернуться в участок, оставить там "пушку", но эти два типа ждали меня в машине и замерзли. - Рут показала на меня и Тимура. - Я когда увидела нежно-голубую физиономию своего ребенка и трясущийся хвост нашего друга КЫ-си, то решила, что смогу оставить пистолет в участке и завтра. А сейчас нужно мчаться в лавку, оттуда домой и кормить их чем-нибудь горячим...
- Сто раз говорил - носи с собой. Мало ли что?.. Привыкнешь - перестанешь замечать. Как я, - ворчливо заметил Джек Пински и, отогнув полу пиджака, показал уютно примостившийся там большой пистолет.
- Джек, дорогой! Я занимаюсь эмигрантскими разборками на уровне сплетен, мелких скандалов и примитивного незнания ими наших законов. Я не могу являться к ним обвешанная оружием! Им достаточно того, что я служу в полиции. Это для них и без пистолета очень сильнодействующий фактор. Достаточно вспомнить, откуда они приехали. У нас с тобой абсолютно разные задачи, пойми ты это! Я моим клиентам должна помочь здесь выжить, а ты своим - наоборот...
... Вечер прошел довольно симпатично. Без ложной скромности могу сообщить, что очень много и хорошо говорили обо мне - дескать, если бы не Мартын, он же Кыся, еще неизвестно, чем все это могло кончиться.
Я трескал тортик, запивал молоком, а для Джека и мистера Могилевского делал вид, что ни хрена не понимаю, о чем идет речь.
Потом оказалось, что мистер Могилевский, кроме большой соленой рыбины (не мог принести сырую, пижон старый, горнолыжник чертов!..), приволок в подарок Тимуру одну замечательную книгу.
Рут с интересом повертела ее в руках, прочитала вслух:
- Лейланд Грегори, Дэниель Батлер и Алан Рэй... "Самые глупые преступники в Америке". Издательство "Ратледж-Хилл пресс". А-а-а... Я слышала об этой книге! Эти ребята несколько месяцев интервьюировали полицию разных городов и собрали огромную коллекцию идиотизмов...
- В прошлом году Батлер заезжал к нам, - негромко поведал Джек Пински. - Он часа два мурыжил меня, расспрашивал про всякие смешные случаи. Я думал, он собирается сочинять сценарий комедии. Я сказал ему, что людей, а особенно детей, калечат фильмы, где все преступники показаны потрясающими интеллектуалами и изощренными гениями. Все это "липа", сказал я ему. В них нет ничего романтического и незаурядного - болван на болване. Вроде вашего сегодняшнего недоноска с ножичком...
- Абсолютно точно! Святые слова, - сказал мистер Могилевский. - Я помню, когда я еще чалился в Союзе...
- Что-о в Союзе?.. - переспросила Рут.
- Сидел, - тут же охотно объяснил Тимур и с интересом спросил мистера Могилевского: - А по какой, дядя Боря?
- Сто пятьдесят третья, часть первая и часть вторая, - тут же без запинки ответил мистер Могилевский. - Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество. Тогда за это сидели в тюрьме, а сейчас - в Кремле и в Думе.
И рассказал несколько смешных тюремно-лагерных историй. Рассказчик он был превосходный, и все очень даже хихикали.
Короче, как говорил раньше Шура Плоткин - "вечеринка явно удалась!". Она удалась еще и потому, что я, не будучи вовлеченным в общую болтовню, сделал одно открытие, которое вряд ли смог бы совершить, если бы трепался со всеми на равных.
Я очень отчетливо увидел, что и сорокалетний Джек со своим пистолетом под мышкой, и почти семидесятилетний мистер Могилевский со своим стимулятором в сердце давно, трепетно, нежно и тайно влюблены в сержанта полиции Рут Истлейк!..
На мгновение я вдруг почувствовал укол ревности. Не из-за себя - не считайте меня идиотом. Из-за Шуры. Мне показалось, что лучшей Женщины для него просто и пожелать невозможно. Я был почему-то свято убежден, что мой Плоткин обязательно понравится Рут. То, что Рут понравится Шуре - тут у меня вообще не было никаких сомнений! Что я, Шуру не знаю, что ли?! А то, что у него ТАКИХ ЖЕНЩИН не было - клянусь чем угодно...
Мало того, и Ребенок уже готовый! Взрослый, умный, смелый, симпатяга... С таким Ребенком вообще - кайф. Ни с пеленками не надо мудохаться, ни в коляске его возить. Даешь ему пару долларов на весь день, и Ребенок чешет сам куда хочет...
- Мам! Можно я завтра после школы заскочу домой, заберу Мартына, и мы поедем с ним в Манхэттен на День святого Патрика? - спросил Тимур, когда Джек Пински и мистер Могилевский распрощались с нами и ушли.
Причем при прощании Джек похлопал Рут по спине, фальшиво демонстрируя всего лишь приятельское отношение к ней, а мистер Могилевский грустно поцеловал ей руку.
- Эй, Тим! Не вещай мне лапшу на уши. Что значит "после школы"? Парад святого Патрика начнется в одиннадцать, приехать туда нужно минимум за полчаса, иначе вы ни черта не увидите, а школа у тебя кончается в два часа дня! Не стыкуется, мистер Истлейк.
- Обижаете, миссис Истлейк, - в тон ей ответил Тимур. - Наш "классный" - мистер Хьюз - пообещал нам на завтра всего два урока, а потом коллективный выезд в Манхэттен. Сабвей - на халяву, за счет школы!
- Тогда какого черта ты спрашиваешь у меня - можно ли тебе поехать? - удивилась Рут.
- Ма!.. Но ты же для меня важнее, чем мистер Хьюз! - возмущенно закричал Тимур и даже стукнул кулаком по холодильнику.
Несколько секунд Рут смотрела на Тимура остановившимися глазами, потом схватила его в охапку, прижала к себе и стала целовать в макушку, быстро-быстро спрашивая срывающимся голосом:
- А зеленая шляпа у тебя есть?.. А кленовый листочек, сынок? И Кысе нужно что-то зеленое!..
- Ты же подарила мне шляпу еще в прошлом году!.. А кленовый листок сам потерялся.
- Я сделаю... Я тебе сделаю этот листок, мальчик мой! - бормотала Рут, не отпуская Тимура. - И для Кыси что-нибудь придумаю. Ты возьми его с собой в школу... Уж два урока он как-нибудь высидит... А потом вместе и поедете... А сейчас спать. Спать, ребятки! Завтра вставать рано...
Когда мы остались с Тимуром одни в его комнате, я спросил:
- А что это за парад святого Патрика, Тим?
- Я тебе завтра расскажу. Спать хочется... Ложись со мной.
- Нет. Спи, Тим, - твердо сказал я. - У меня еще куча дел во дворе.
- У тебя там уже есть подружка?
Мне вовсе не хотелось посвящать его в Котово-Кошачье-Крысиные дела, и я посчитал вариант "подружка" самым благоразумным. Тем более что в некоторой степени так оно и было. Кошку хотелось - до безумия!
- Да, Тим. Подружка.
- У нас тут во дворе этих кошек ничейных - армия! Знаешь, был один месяц, когда они вдруг все взялись... Ну, это... Ну, ты сам знаешь. Трахаться. Так во дворе стоял такой вой, что наши соседи даже полицию вызывали! А что полиция может?..
- Действительно, - смущенно подтвердил я. - Что может полиция в такой ситуации...
Я совсем не был склонен продолжать эту тему в разговоре с двенадцатилетним Ребенком. Я понимал - в свое время Мальчик прошел такое, что и в кошмарном сне не приснится. И в своей коротенькой, поначалу не очень счастливой жизни он видел массу Человеческих мерзостей, и только последние годы живет в любви и внимании, и сам научился любить и быть внимательным...
А еще я понимал, что его, как и любого двенадцатилетнего мальчишку, ужасно тревожит его собственная пипка, которая встает торчком при одном взгляде на полуголую девицу с обложки какого-нибудь журнала. Я же хорошо помню себя Котенком-подростком!
Один вид взрослой Кошки, один лишь ее запах приводил меня в полное половое неистовство. Мне казалось, что я готов насадить на свой членчик подросткового размера всех Кошек мира!!!
- Знаешь... Только никому!.. - стыдливо прошептал Тимур.
Я сделал успокаивающий жест лапой.
- У нас в классе есть одна девчонка - я ее ненавижу! - шепотом сказал Тимур по-русски и посмотрел на закрытую дверь. - Она все время трогает меня за ЭТО... И смеется. И прижимает меня к себе. А она такая здоровая, на полголовы выше меня, блядища... Ее все старшеклассники поимели!.. Говорят, наш тренер по бейсболу ее каждый день натягивает.
- Врут, наверное... - совершенно смешался я.
- Что ты!.. Ребята притащили в класс порнуху, так многие девчонки отказались смотреть, а она - хоть бы хны! Смотрит и приговаривает: "Вот так я пробовала, а вот так еще нет..." А знаешь, что самое страшное?
- Нет.
- Она мне все время снится... И в таких видах!.. А я Машу Хотимскую люблю, я тебе говорил. Получается, что я изменяю Маше? Да?..
Ну что? Что я мог ему сказать?!
- Не дергайся. Ни черта ты никому не изменяешь. Сны от тебя не зависят. Эта девчонка из вашего класса поедет с нами в Манхэттен?
- Конечно...
- Покажи мне завтра эту лахудру. Я ее быстро отучу хватать тебя за ЭТО... А теперь - спокойной ночи, Тим, - сказал я и вышел. Ах, как мне было жаль Тимура, душу которого раздирал такой клубок страстей!.. И одновременно я был рад тому, что могу считать этот разговор высшей формой мальчишечьего доверия ко мне. Такое дорогого стоит...
Рут перед сном принимала душ, и я без проволочек смог вылезти через кухонное окно, перепрыгнуть на дерево и спуститься во двор.

* * *

Бог мой!.. Я просто не узнал вчерашнюю грязную, хамскую, постоянно чешущуюся стаю вонючих жлобов и немытых потаскух!..
Передо мной предстало такое чистенькое и благопристойно-умильное Котово-Кошачье сообщество, что заподозрить кого-нибудь из них в чем-то предосудительном было бы если не святотатством, то, во всяком случае, непростительным и оскорбительным грехом.
Кошки-бляди, независимо от возраста, все поголовно выглядели юными и невинными! А уж добродетель из них сочилась наружу прямо из каждой дырки.
Коты-разбойники - разномастные убийцы, жулье и ворюги, подавленные собственной чистотой и прилизанностью, запуганные грядущими жизненными переменами, смущенно слонялись по двору, словно "...еще трезвые крестьяне в самом начале престольного праздника". Эту фразочку я взял из одного Шуриного очерка о деревне. Помню, она мне тогда очень понравилась...
Котята - еще вчера дикая, жестокая банда уличного хулиганья, - насильно вымытые старшими Котами и Кошками, теперь неумело играли в слащавые, домашне-оранжерейные Котенковые игры: прятки, ловля собственного хвоста и прыжки друг через друга. При нечаянном столкновении никто из них не вопил другому со зверской рожей: "Ай фак ю, сука!..", а извинялись (!) и вежливо бормотали: "Ах, как мне, право, жаль..."
Такой метаморфозы я не ожидал! Я как увидел все это - так и сел на задние лапы. Подвернул под себя хвост - сижу, глазам не верю...
Нет, прав был Шура, когда говорил, что во мне есть все задатки несокрушимого ЛИДЕРА! Ну что ж... Как говорится, Бог нам в помощь.
- Леди и джентльмены! - начал я небольшой цитаткой из одного фильма, который я еще в России видел по телевизору.
Там главарь одного преступного концерна собрал всех своих коллег, партнеров и подельников с семьями на свой юбилей и вступительное слово начал именно с того, что сказал:
- Леди и джентльмены!..
Начав точно так же, я напомнил своим, что нет на свете существ более Прекрасных, более Грациозных, более Свободолюбивых, чем Коты и Кошки, за которыми уже идут остальные представители Котово-Кошачьего рода - разные там Гепарды, Ягуары, Пантеры, Тигры. Поэтому я счастлив видеть уважаемых леди и джентльменов преображенными и свободными! Отныне и навсегда никто никому не обязан рабски лизать яйца и прочие места! Хочешь лизать яйца? Не можешь совладать с желанием? Вот тебе, пожалуйста, твои собственные яйца - лижи, сколько твоей душе угодно. Хоть до посинения!.. Заставить это делать кого-то насильно никто не имеет права, если не хочет разделить участь Вагифа...
Дальше я сказал, что рад им доложить - вчерашняя встреча с Мадам, предводительницей крупнейшего клана Крыс нашего района, прошла в доверительной беседе, результатом которой явилось важное соглашение о взаимном ненападении и посильном партнерстве и сотрудничестве.
- Надеюсь, - сказал я, - что представители клана Мадам сейчас слышат нас, и если кто-то из них захочет внести свои поправки или предложения по заключенному договору, то безопасность гарантируется...
- Спасибо. Если позволите, позже, - раздалось у меня за спиной.
Я тут же повернулся и увидел в проеме полукруглого подвального окошка Главного Советника Мадам - старого седого Крыса в окружении черт знает какого количества охраны!..
Мы раскланялись, и я повернулся к своим.
Я напомнил им, что еще вчера просил к сегодняшнему сходняку приготовить свои соображения по перестройке.
В рядах Наших почувствовалось легкое замешательство, и после тихих и недолгих препирательств вперед был вытолкнут пожилой Кот с бедноватой, местами вытертой шерстью, явно интеллигентного вида. В прошлом.
- Дорогой мистер Мартин! - взволнованно сказал он, делая ударение в моем имени на букве "А" и, конечно, не имея понятия о нашей замечательной букве "Ы". - Каждый новый день приносит нам ваш новый подвиг. Вчера - эта кошмарная личность Вагиф, сегодня - бандит с ножом, напавший на миссис Истлейк!..
"О, черт побери! Откуда они-то знают про этого кретина с ножиком?!" - подумал я.
Как я и предполагал, пожилой потертый Кот оказался далеко не дураком: он тут же прочитал мои мысли и немедленно объяснил:
- Первую информацию о происшествии на Девяносто девятой улице мы получили от... - Кот сделал легкий полупоклон в сторону Крыс, торчавших в подвальном окошке. - От наших новых... м-м-м... союзников, если можно так выразиться...
- Можно, - сказал старый седой Крыс. Потертый Кот достойно и благодарственно кивнул седому Крысу и сообщил, что вторая информация поступила от Кошки, служащей непосредственно в русском магазине, на глазах которой все и происходило.
- И поэтому, - продолжил пожилой Кот, - сегодня мы счастливы предложить вам, мистер Мартин...
Беленькая, пушистенькая поблядушечка уже шла ко мне, зазывно покручивая попкой с хвостиком, и я понял, что если сейчас не прерву пожилого Кота, наше первое деловое совещание превратится черт знает во что! Ибо я уже видел, как несколько Котов и Кошек собираются выступить именно в таком же хвалебно-истерическом ключе: "Да здравствует наш новый Царь-батюшка - самый великий, самый смелый, самый-самый-самый!!!"
- Моментик! - решительно гаркнул я. - Попрошу умерить восторги. В моих поступках, как во вчерашнем, так и в сегодняшнем, нет и малейшего намека на то, что вы так пышно называете ПОДВИГАМИ. Никаких героических поступков я не совершаю. Все вы обладаете теми же возможностями. Это нашему Виду и Роду дано свыше. И не пользоваться этим подарком природы я считаю преступлением! Попрошу перейти к делу. Насколько я понял, наиболее важной, я бы сказал, "жизненной артерией" как для нас, так и для наших коллег из клана миссис Мадам является участок Девяносто девятой улицы от Шестьдесят пятой роуд до Квинс-бульвара. Пожалуйста, перечислите мне все возможные точки приложения наших сил по правой стороне улицы, если стоять хвостом к Квинс-бульвару.
Коты и Кошки, освободившись от необходимости льстить мне и подлизываться, наперебой заорали:
- Ресторан "Регистан" открыли недавно бухарские евреи!..
- Китайская химчистка!..
- Корейский рыбный магазин... - всхлипнул кто-то из Котов.
- Американо-еврейская аптека...
- Кошерная лавка!..
Надо будет у Рут спросить - что это?..
- Гросери... Что-то типа гастронома, - пояснил пожилой Кот, почувствовав мое замешательство.
- Банк на углу Квинс-бульвара...
Как-то в Грюнвальде мы были с Фридрихом в его банке - тоска смертная. Вот уж не для Котов!
- Ну, в банке нам делать нечего, - сказал я. - Теперь, пожалуйста, - левую сторону.
Хорошо, что Водила как-то обучил меня, где лево, а где - право. Оказалось, что это совершенно разные стороны!
- Еще одна китайская прачечная...
- Русский магазин!.. - сказал пожилой Кот.
- Еврейская сапожная мастерская Ленина...
Мне показалось, что я ослышался и не поверил своим ушам:
- Чья сапожная мастерская?!
- Ленина, Ленина! - подтвердил из-за моей спины седой Крыс. - Мы там бываем. Вообще-то его зовут Алик, но так как он похож на какого-то "Ленина" - лысина, бородка, кепочка, то все-все евреи и русские нашего района называют его - "Ленин".
- Интересненько... - пробормотал я. - Давайте дальше!
- Бухарскую парикмахерскую забыли!..
- Правильно! И русский кар-сервис. Такси...
- А греческий ресторан?! - вожделенно простонали чуть ли не хором несколько Котов и Кошек.
- Все? - спросил я.
- Да, пожалуй... - неуверенно промямлил кто-то.
- К сожалению, все забыли про китайцев с их "Стесенери", - смущенно сказал пожилой Кот. - Это журналы, газеты, открытки, бумага... А так как у меня в прошлом есть достаточно большой опыт работы с печатным словом, то мне очень хотелось бы сотрудничать именно там. Я смог бы держать всех вас и наших союзников в курсе текущих событий...
Тут у меня вообще глаза на лоб полезли! Вот она - Америка... Мало того, что на одном квартале уместились представители половины земного шара со своими заведениями, здесь еще и Коты "работают с печатным словом"!..
- Вы что же, читать умеете, мистер?.. - спросил я.
- Хемфри, - подсказал мне пожилой Кот. - Да, мистер Мартин. Умею.
* * *

Когда мы наконец вылезли из сабвея прямо у Рокфеллер-центра и под предводительством решительного и веселого мистера Хьюза рванули к углу Пятой авеню и Сорок шестой улицы, протиснулись сквозь тучу народа и заняли лучшие места в первом ряду у самого ограждения, по Пятой авеню уже шла замечательная процессия!
Видно мне было изумительно: задними лапами я стоял в рюкзаке за плечами Тимурчика, а передними опирался о его плечи. Тимур комментировал мне все происходящее, а сзади нас, как самых маленьких, оберегал мистер Хьюз. Не давал нас толкать и заслонять вид на процессию...
Шли какие-то гвардейцы с барабанами и тоскливыми дудками - "волынками", как сказал мистер Хьюз. Шли полицейские, катились в зеленых колясках инвалиды всех войн, девочки из школы "Дрик Тауншип Дракон" в одних купальниках размахивали лентами и делали всякие гимнастические упражнения. А перед ними, с короной на голове и в норковой шубке, вышагивала "Мисс Нью-Йорк" Килин Криник!..
С целой свитой фальшиво веселящихся солидных дядечек руководящего типа шел губернатор Патаки. В петлице его черного пальто красовался зеленый листок клевера. Неподалеку от губернатора, в одном пиджаке и зеленом галстуке, топал мэр Нью-Йорка Джулиани. И губернатор, и мэр махали нам руками, посылали воздушные поцелуи всем стоявшим за ограждениями, словом, вели себя как отцы родные...
За ними топали какие-то вопящие грымзы - ни одной хорошенькой! Несли плакат - "Англичане! Руки прочь от Ирландии!".
И все вокруг было зеленым! У некоторых - даже уши...
Ах, как мне стало жалко, что Мой Шура Плоткин не видит всего этого. Стоял бы он сейчас рядом с нами...
Но тут же мне пришло в голову, что Шура к этому празднику отнесся бы не с таким восторгом, который испытывали мы с Тимуром. Наверняка Шура ухмыльнулся бы и, естественно, если Тимура не было бы рядом, сказал бы открытым текстом:
- На хера попу гармонь, если есть колокола? Почему Америка должна праздновать День какого-то святого из Ирландии?! Где именье - где вода, где Ромео - а где Джульетта?.. У американцев своих поводов для веселья и праздников достаточно. Есть, есть во всем этом какой-то фальшак...
Я даже услышал привычные насмешливые Шурины интонации, даже его ироничную рожу увидел, черт бы его побрал!
И вдруг мне почудилось... И вдруг мне послышалось, как откуда-то издалека - ну совсем непонятно откуда - негромкий Шурин голос внутри меня проговорил с характерной его усмешечкой:
- Ты абсолютно прав, Мартышечка... Умница ты мой ненаглядный.
Я так заволновался, так задергался, так стал крутить башкой и оглядываться, что даже мистер Хьюз всполошился, уже не говоря о Тимуре.
- Что с ним, Тим?! - спросил мистер Хьюз у Тимура.
- Что с тобой? - спросил встревоженный Тимур у меня.
- Все... все в порядке, - ответил я Тимуру по-шелдрейсовски.
- Говорит - "все в порядке", - перевел Тимур мистеру Хьюзу, и тот, приняв это за шутку, весело рассмеялся и погладил меня.
Но все было совсем не "в порядке"!
Я понимал, что крутить головой и выискивать в толпе Шуру Плоткина - полнейший бесполезняк. Это был голос СВЫШЕ, из НЕВЕДОМОГО...
Но интерес к этому действительно странноватому для Америки празднику у меня вдруг иссяк и сменился на совершенно конкретную заинтересованность двумя типами, которых я неожиданно увидел совсем неподалеку от нас.
А увидел я двух здоровенных мужиков, прекрасно одетых, с золотыми кольцами на пальцах и золотыми цепочками на могучих шеях, которые когда-то, когда мы с Водилой еще плыли из России в Германию, ночью в переполненном корабельном баре по приказу Бармена освободили место у стойки для моего Водилы. Правда, им для этого пришлось снять пьяного финна с высокого круглого табурета у стойки и вынести его вместе с его бутылкой из бара к чертям собачьим. И в тот вечер мы были очень даже признательны этим парням, так верно служившим Бармену.
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

no avatar
Hel Cot
Друг животных
Друг животных
Сообщения: 531
Контактная информация:

Re: ИнтерКыся. Дорога к "звездам". Владимир Кунин.

24 дек 2010, 00:24

Первый же Кот, с которым я столкнулся во дворе, был Хемфри - бывший сотрудник нью-йоркской Публичной библиотеки.
Полученная от него информация в основе своей была вполне утешительной. Всего две-три драки между Котами и Крысами, к счастью, закончившиеся вполне бескровно и с обоюдным перепугом.
Причем все споры и драки были не из-за дележа добычи, чего я, не скрою, боялся, не по Видовым соображениям националистического характера, а в процессе взаимных упреков в отсутствии или недостатке "актерского мастерства и ощущения партнера"...
То есть предметом распрей и ссор было - ИСКУССТВО! И это меня очень порадовало.
Прошли времена, о которых мне как-то рассказывал Шура. Когда за малейшее отклонение от какой-то там Генеральной линии в этом самом ИСКУССТВЕ могли запросто поставить к стенке и шлепнуть...
А разные выяснения отношений, мелкие драчки и неглубокие укусы - они и по сей день имеют место быть в ИСКУССТВЕ всего мира. Так что - ничего страшного.
Хемфри перечислил мне все магазины и рестораны, где Котов и Кошек взяли на службу. Сработала-таки наша ленинградская метода по внедрению в хлебные, я бы сказал, места. Не зазорно и Америке у нас поучиться!..
Сам же Хемфри сейчас отирается у китайцев среди книг, газет и журналов. То есть практически устроился по профессии. Китайцы содержат ларек типа нашей бывшей русской "Союзпечати".
Мою Беленькую и Пушистенькую взял к себе жить... Кто бы вы думали?.. Мистер Борис Могилевский!!! Не знаю, насколько он будет обрадован, когда Беленькая и Пушистенькая выдаст мистеру Могилевскому минимум семь-восемь Котят (от меня меньше еще ни разу не было!), но это уже другой вопрос... А пока все идет как надо.
Молодой черный Кот со своим партнером, одним бойцовским Крысом, притащили мне в подарок здоровенный шмат свежайшей сырой мерлузы. Они "работали" в корейской рыбной лавке. А вот откуда они узнали, что я обожаю именно мерлузу, - одному Богу известно.
Но тут я сделал классный дипломатический ход. Я не стал жрать эту мерлузу, а вызвал Старого Крыса и попросил немедленной аудиенции (тоже словечко будь здоров, да?!) у Королевы Крыс нашего района - Мадам. И уже через несколько минут получил официальное приглашение пройти к Мадам самым коротким путем для особо почетных гостей.
Я торжественно преподнес Мадам этот кусище мерлузы и толкнул небольшую речугу по поводу несравненной мудрости Мадам и ее истинно государственного мышления.
Старуха была в восторге и от моей речи, и от мерлузы и, глядя на меня откровенно блядским глазом, пожалела, что молодость ее промелькнула так быстро...
- Хотя чем черт не шутит! - плотоядно ухмыльнулась она и даже попыталась потрогать меня ТАМ, между задними лапами.
Я тут же с перепугу сослался на кучу предотъездных дел - дескать, поездка в правительственные круги Вашингтона требует от меня невероятной подготовки, наплел чего-то еще с три короба и поспешил откланяться...

* * *

Утром Тимурчик нахально промотал школу и отвез меня опять-таки в Манхэттен, но уже на Седьмую авеню рядом с Пятьдесят шестой улицей, к отелю "Веллингтон".
Там уже стоял огромный, фантастически красивый автобус, к сожалению, обезображенный эмблемой с изображением мчащейся тощей Собаки.
Автобус назывался - "Америка", а по его бортам, под этой скачущей дурой было написано "Нью-Йорк - Майами". Это Тимурчик мне прочитал.
Около автобуса аккуратными рядами стояли самые различные чемоданы. На тротуар их подвозили из глубины отеля на больших тележках два типа в лиловой униформе и с генеральскими фуражками на головах. Один - черный, второй - смуглый. Оба с радиотелефонами. Ну надо же! У нас в России это признак значительности, а тут швейцары и подносчики багажа с такими телефонами шастают...
В багажное отделение автобуса чемоданы загружал каким-то одному ему известным способом сам водитель этого автобуса, толстый Человек средних лет - Кевин Стивенc. Друг-приятель семьи Истлейк.
Я вообще заметил, что в Нью-Йорке очень много толстых Людей. Особенно среди черных Женщин и белых Мужчин.
Кевин Стивенc так обрадовался, когда увидел нас с Тимуром, что бросил к чертям собачьим погрузку чемоданов, затащил нас в автобус и заставил нас немедленно съесть по огромному куску яблочного пирога с кленовым сиропом! Приговаривая, что если его жена миссис Дороти Стивенс узнает, что Тим не доел хотя бы маленький кусочек этого пирога, который она делала специально для него, - обида будет на всю жизнь!..
Мы смолотили пирог за милую душу, и только после этого Кевин снова пошел загружать чемоданы.
Тут же из отеля "Веллингтон" под красно-золотой навес у главного входа стали кучковаться и шведские хозяева этих чемоданов - пожилые степенные ухоженные старушки с тщательно завитыми серебряными головками и старики в легкомысленных туристских шляпчонках, с мордами старых дровосеков и строительных рабочих.
Я попросил Тимурчика не говорить мистеру Стивенсу о моей способности вступать в Контакт. Безумно хотелось спать, а не трепаться всю дорогу с милым, но все-таки посторонним мне Человеком. Ночь у меня была тяжелая, с визитом к Мадам, с небольшими Кото-Крысными разборками, с назначением Хемфри временно исполняющим обязанности Старшего Кота на время моего отсутствия. Ну и так далее. Короче - спать хотелось дико!
Потом Тимур поцеловал меня в мою мохнатую щеку и пожал мне лапу, а я облизал всю его физиономию, носившую след остатков кленового сиропа. И мы распрощались. Тим еще надеялся успеть к третьему уроку. Наврет что-нибудь мистеру Хьюзу или, наоборот, скажет чистейшую правду и будет прощен.
Я забрался на последнее сиденье - Кевин сказал, что оно будет свободно, - и улегся. Рядом был вход в автобусный туалет, а неподалеку стоял здоровенный пластмассовый ящик, набитый колотым льдом. А уже во льду было напихано невероятное количество банок с пивом, кока-колой и маленьких бутылочек с минеральной водой.
Я еще слышал, как Кевин запирал багажные отделения, как без всякой суетни рассаживались по своим местам старенькие шведы, как Кевин подошел ко мне и спросил:
- Ну как? Устроился?
И я, кретин, чуть не ответил ему: "Да, большое спасибо..." Но, слава Богу, вовремя спохватился и промолчал. Только хрипловато муркнул в ответ. И Кевин пошел садиться за свой руль.
А вот когда мы уже тронулись и американская шведка-гид залопотала по-шведски монотонно и без продыху, я закрыл глаза и отрубился в первые же три секунды...

* * *

... И стал мне сниться совершенно реалистический сон - никаких кошмарных наваждений, никакой обычной фантастики. Все предельно бытово и заземленно.
Всколыхнулись в моем спящем мозгу все запахи той Шуриной малюсенькой квартирки в Бруклине. И снова увидел я наши книги, наши вещи, наши картинки на стенках и по углам на полу, ибо стенок было меньше, чем наших любимых картинок и фотографий...
И наша замечательная, старая и раздолбанная, но очень заслуженная пишущая машинка, которая так удивила Рут Истлейк.
- Как?! - поразилась она. - Он до сих пор пишет на машинке?! А почему не на компьютере? Это же намного удобнее!..
Не хотелось мне при всех объяснять Рут, что сегодня в России интеллигентный Человек, который не нашел в себе сил и способностей уйти в какой-нибудь прибыльный бизнес, не в состоянии купить себе компьютер: "никаких штанов не хватит"...
Всплыли в памяти слова Рут о фотографиях Шуры, и только сейчас, во сне, я понял, что Шура ей очень понравился!
Вот когда я вдруг на какой-то чужой, очень белой стене неожиданно увидел огромную фотографию Шуры в натуральную величину! В тяжелой, выпуклой раме, словно Шура в окне сидит. Причем фотография вся цветная, а Шура ужасно бледный - ну просто-таки черно-белый!..
И вдруг я замечаю - дышит Шурина фотография!..
Вроде бы даже как-то виновато мне улыбается и пытается что-то сказать...
- Громче, Шурик! - кричу я ему. - Здесь плохо слышно...
Сплю ведь, а понимаю, что шум автобусного мотора, около которого я лежу в кресле последнего ряда, заглушает Шуру и меня...
- Я за тобой еду, Шура!.. - кричу я ему. - Я тебя обязательно найду! Не боись, Шурик, я их всех там подниму на ноги и поставлю на уши! (Ужасно мне нравилось это выражение!) Ты мне только скажи, что такое ОРАЛЬНЫЙ СЕКС?
А сам вдруг замечаю, что на фотографии Шура розовеет, удивленно высовывается из рамы, опирается на нее локтями, словно в окне на подоконник, и так смущенно меня спрашивает:
- Боже мой, Мартышка... Где ты так нахватался?..
- Мы сегодня были в твоей квартире на Оушен-авеню в Бруклине, и мне об этом говорил Арни-Арон - Собак Хозяина твоего дома.
И замечаю, что вдруг стало очень хорошо слышно!.. Мотор, что ли, выключили? И трясти перестало...
Шура еще больше краснеет на фотографии и так сбивчиво, неуверенно отвечает мне:
- Видишь ли, - Мартын... Дело в том... Ну, в общем, оральный секс - это одна из форм...

* * *

Но тут чувствую - кто-то меня за ухом чешет и голосом Кевина Стивенса говорит:
- Филадельфия! Стоим час. Писать, какать, кушать будешь?
Я перевернулся на спину, потянулся весь до стона, до хруста, весь врастопырку, зевнул и снова свернулся клубочком в кресле.
Вот как проснулся в Филадельфии, так и заснул до самого Вашингтона. Так что про Филадельфию ничего путного сказать не могу. "Америка глазами Кота" не получится...

Санкт-Петербург - Мюнхен - Нью-Йорк
[b]Ваш дом там, где ваша кошка.[/b]

Ответить

Вернуться в «Животные в литературе и искусстве»